День выдался холодный, но ясный. Нападавший за ночь снег искрился под яркими солнечными лучами. Когда миссис Готорн сказала Мэтью, прежде чем они отправились на прогулку, что ему не следует выходить в мороз, он лишь спросил:

– Разве ты не этого добивалась?

– Да, то есть нет.

– Да или нет?

– Я хочу, чтобы ты проводил время с Мэри в тепле, дома, а не подвергал себя лишним страданиям.

– Не ты ли говорила, что если я все время буду сидеть дома, то никогда не поправлюсь?

– Я не то имела…

– Кроме того, – перебил он ее, – мы с Мэри, как только выпадал снег, отправлялись в парк лепить снеговика. А ведь зима скоро кончается. И мне так захотелось погулять с Мэри.

Мэтью говорил так, словно их мир не рассыпался в прах. Финни хорошо его понимала.

Они шли молча, только снег хрустел под ногами.

– У тебя новое пальто? – спросил Мэтью у дочки.

Мэри опустила глаза, затем посмотрела на отца с волнением, настороженно, но без страха.

– Да, новое. Бабушка купила. Оно из тонкого шевиота. В Париже все носят такие.

Мэтью нахмурился:

– Так всегда говорила твоя мать.

Девочка снова посмотрела на отца. На этот раз вопросительно. Но он не сказал больше ни слова. Глаза его потемнели и сверкали от гнева. Финни едва сдерживалась, чтобы не дать ему хорошего пинка.

– По-моему, пальто потрясающее, – заявила она.

Однако Мэри не успокоилась.

У входа в парк Мэтью пропустил их вперед, и Мэри побежала.

Мэтью остановился.

– Я ей чем-то не угодил?

– А чего ты ждал после своего замечания в адрес ее матери? – произнесла Мэри.

– Вот уж не думал, что дочка пойдет в Кимберли.

– Господи Боже! Мэри – чудесная девочка! – воскликнула Финни. – И как бы ты ни относился к ее матери, она не должна знать об этом. Ребенку о родителях надо рассказывать только хорошее.

В этот момент они услышали смех Мэри. Она бросила в Финни снежок. Финни застыла от изумления, а Мэтью расхохотался.

– Ты когда-нибудь играла в снежки? – спросил он.

– Во что?

– В снежки! – звонко крикнула девочка.

– Да, в снежки, – сказал Мэтью и тоже бросил в Финни снежок.

Переглянувшись, Мэтью и Мэри рассмеялись.

– Давай повалим ее в снег, – громким шепотом предложил Готорн.

И не успела Финни опомниться, как уже лежала в сугробе, глядя в бездонную синеву неба.

– О Боже!

Она не шевелилась, и Мэтью с Мэри встревожились.

– Финни? – окликнула ее Мэри.

Молчание.

Они опустились на колени и склонились над ней.

Тут Финни залепила им лица двумя полными пригоршнями снега.

Вскоре все трое стали походить на посыпанное сахарной пудрой фигурное печенье. После того как они слепили снеговика, Мэри предложила:

– Давайте лепить ангелов!

Мэтью помог Финни подняться и, держа ее руки в своих, прижался лбом к ее лбу. Обоих на миг охватил благодатный покой.

– Благодарю тебя, миссис Готорн, – прошептал Мэтью.

Никогда еще Финни не чувствовала себя такой счастливой.

– Эй, вы, ну же! – крикнула Мэри.

Мэтью повернулся к дочке:

– Лепить ангелов придется вам с Финни. А я пока посижу.

Финни заметила, что у Мэтью усталый вид, и встревожилась.

– Не беспокойся, Финни. Я просто хочу понаблюдать за вами со стороны. Слепите ангелов, и сразу уйдем, – пообещал он.

Мэри и Финни уже слепили несколько фигурок, когда услышали стон. Мэри пришла в смятение, а Финни, увязая в снегу, бросилась к Мэтью и, когда бежала, увидела, как вылетевший из-за деревьев камень угодил Мэтью в шею. Финни пришла в отчаяние. Мэри стояла не шелохнувшись.

До них донесся смех. У края дорожки стояли двое мальчишек с камнями.

– Чудовище! – кричали мальчишки.

У Мэри задрожали губы. Она сорвалась с места и быстро зашагала, как в тот день, когда ее бывшие подружки и друзья насмехались над ней. Но сегодня девочка не пробежала мимо отца, а остановилась перед ним и повернулась к обидчикам.

– Мой отец не чудовище! – Ее голосок гулко разнесся по парку. – Мне известно, что ты здесь, Таддеус Пенхерст!

Такой оборот событий застал мальчишек врасплох. У Таддеуса округлились глаза. Бросив камни на снег, они с другом убежали прочь.

Мэри повернулась к отцу. Выражение ее лица было не по годам серьезно.

– Ты не чудовище, папочка.

«Папочка».

Мэтью сидел не двигаясь, и по его щеке катилась слеза. Он не проронил ни слова, словно лишился дара речи.

Ночью он пришел к ней, и когда переступил порог ее спальни, она стояла у кровати. Длинные волосы рассыпались по плечам. Она снимала с постели простыню и одеяло. Когда скрипнула дверь, она замерла.

Мэтью не спешил входить и, стоя на пороге, размышлял. Почему он не разыскал ее тогда в Матади? Как допустил, чтобы их разлучили хоть на миг?

Возможно, он боялся, что она не простит ему того, что тогда произошло между ними. Или что не оправдал ее надежд? В то время он не желал менять свою жизнь, хотя и осознал той треклятой ночью, что она пуста и бессмысленна. Но он отдал бы все, лишь бы снова зажить прежней жизнью. И что же? Как обошлось с ним здешнее общество?

Не сводя глаз с Финни, освещенной лившимся из окна светом, он подошел к ней, взял за руку и повел к себе в спальню.

Финни вся дрожала.

Мэтью подвел ее к кровати и слегка подтолкнул, когда она остановилась. Наконец она легла и свернулась калачиком. Он лег рядом, вытянувшись во весь рост, и крепко обнял ее.

Финни застыла в его объятиях. Она хотела его, жаждала его ласк и в то же время с трудом сдерживалась, чтобы не убежать.

Зарывшись лицом в ее волосы, он накрыл ладонями ее груди.

– Мэтью? – прошептала она.

– Тс-с, Финни. Спи.

Некоторое время она лежала в полном недоумении, пока не поняла, что ему ничего от нее не нужно, только чтобы она лежала рядом. И тогда она крепко прижалась к нему.

Так они и уснули.

Когда спустя две недели она зашла в спальню к Мэтью, он внимательно рассматривал свое лицо.

Они занимались каждый день. Он принимал ванны, а она растягивала ему мышцы. Мэри оказалась хорошей помощницей, помогала готовить мази и настои. Однако по-прежнему не верила, что отец искренне ее любит. Она ни разу не обняла его, не поцеловала. Лишь изредка улыбалась ему.

Готорн стоически переносил боль, не жаловался. Редкие улыбки Мэри были для него даром небес.

Однако, застав его этим утром у зеркала, Финни догадалась по его виду, что он провел бессонную ночь.

– Доброе утро! – сказала она.

В ответ Мэтью не проронил ни слова, он продолжал изучать свое отражение.

Она стала у него за спиной и тоже посмотрела в зеркало.

– Ты все так же неотразим. Шрам придает тебе особое мужское очарование.

Он ответил со вздохом:

– Шрам никогда не беспокоил меня.

– А что тебя беспокоит? – встревожилась Финни.

Лицо его стало непроницаемым.

– Я хочу знать.

– Я потерял самого себя, – ответил наконец Мэтью.

Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом.

– В тот злополучный вечер я утратил не только привлекательность, а что-то более важное. – Он усмехнулся. – Пустое, скажешь ты. Возможно. Но во мне говорит не тщеславие. Ведь я был красивым, веселым, всеобщим любимцем. Отец меня обожал. А теперь что? Теперь я даже писать не могу.

– Но у тебя есть Мэри.

Их взгляды скрестились в зеркале.

– А ты, Финни? Ты моя?

Каждую ночь он уводил жену к себе и, заключив в объятия, засыпал рядом с ней. Финни в его объятиях обретала покой, о котором уже и не мечтала. Они служили ей своего рода убежищем.

Но старые привычки трудно менять: Финни не могла спать на кровати. Когда муж засыпал, она укладывалась на полу, а утром, прежде чем муж просыпался, возвращалась в постель.

Мэтью ни разу не попытался овладеть ею и поклялся себе, что не притронется к ней, пока она сама того не пожелает.