— Да не трусь ты, баба!

— Да не пойду, сказал, Ханно велел ждать. Если узнает, что самовольничаем, рыбам скормит.

Вот оно! Тарис осторожно скосил глаза и увидел самого обычного вида мужиков, болтавших на ахейском диалекте, который в этой части света понимали все. Грязноватые хитоны, торчащие небрежными клоками бороды. Это не сидонцы. У тех с собой по три расчески и щипцы для завивки бороды. Эти же похожи на осевших на берегу разбойников, которых особенно много в окрестностях Газы. Этот город еще за египтянами, но места вокруг него плотно заселили «живущие на кораблях», лишившиеся своего промысла. Люди наварха Кноссо в тех водах лютуют и без жалости топят всех, кто хоть немного похож на разбойника. Эти похожи, и даже очень. Им человека зарезать, что высморкаться.

Тарис мазнул взглядом по их лицам, запомнив намертво, и пошел к выходу, качаясь, словно упившийся. Он вышел на воздух и вдохнул полной грудью. Только здесь трибун понял, до чего же в утробе его собственного трактира воняет застарелым потом, кислым вином и жаром бабьих тел. Он надышаться не мог ночной свежестью.

— Пора, — сказал он.

Тут, в предместье, называемом в народе Босяцкое, у него был дом, куда он мог прийти в любое время и переночевать. За стену сейчас не сунуться, ему просто ворота не откроют. Чуткое ухо уловило осторожные шаги за спиной, и только звериная реакция воина позволила ему уйти от удара. Бронзовая гирька на веревке снесла с его головы колпак, подставив ветру курчавую шевелюру.

А ведь это те самые, — тоскливо подумал Тарис, едва уходя от ножа. — Да что это я теряюсь! Вот проклятье! Я же в панцире.

Столь непривычный в здешних местах предмет гардероба стал для бандитов полнейшей неожиданностью. И, когда ножи заскрежетали по железным пластинам, на их лицах появилось сначала недоумение, потом растерянность, а потом и страх. Тарис взмахнул левой рукой, в пальцы которой продел шипастый кастет, и ударил ближнего в висок. Противный хруст проломленной кости раздался оглушительно громко, один из душегубов осел на землю, а второй кинулся наутек.

— Куда? — рыкнул Тарис, броском вогнав ему между лопаток метательный нож. Он расстроенно выдохнул. — Да что ж такое со мной сегодня! Ведь в задницу целил.

Он подошел к первому и пощупал пульс на шее. Готов. Дошел до второго и перевернул его ногой. Тоже плох. Глаза стекленеют и гаснут, из них уходит жизнь.

— Вот ведь дерьмо! — расстроился Тарис. — Как же я так обделался-то! Не надо было им в лицо смотреть! Тертый народ, куда мне до них. Э-эх!

— Руки поднял! — услышал он суровый голос. — Медленно! Или я тебе стрелу в ляжку вгоню. Будешь на кресте с дырявой ляжкой висеть, убивец поганый.

— Я человек дворца, — поднял руки вверх Тарис, разглядывая наряд стражи, двое из которых держали его на прицеле. — Они первые напали. Жетон под рубахой. Показать?

— Служил? — деловито поинтересовался стражник, уважительно разглядывая то дыру в черепе убитого, то жетон царского писца.

— В гетайрах, — кивнул Тарис. — Бронзовый трезубец за Алалах получил, а потом еще Орла с мечами и Бычью голову именную.

— А чего такой геройский парень метлу под носом носит, как сидонец мохнорылый? — несказанно удивился воин. — Почему борода неуставная?

— Это лен крашеный, — усмехнулся Тарис. — К своей иду. Не хочу, чтобы соседки жене напели. Она мне яйца отрежет.

— Не смеем задерживать, брат-воин! — махнули стражники. — Осторожней иди. И советуем тебе зазнобу сменить. Смотри, будешь потом через боль до ветру ходить. В этом районе приличных баб нет.

— Я уже это понял, — ответил расстроенный Тарис, шагая в сторону заветной лачуги. — Да кто же склад со льном подломил? И ведь спросить теперь некого. Что это за люди такие объявились? И чего именно Ханно велел ждать? Ох, и не нравится мне все это…

Мой секретарь выглядит сегодня не лучшим образом. Как будто с бабами гулял всю ночь, а потом еще и похмелился неудачно. Глаза красные, виноватые какие-то, а на лице написана глубокая задумчивость. Странно. Впрочем, мне не до него сегодня. У меня на носу поездка в Сиракузы, где закончили возводить стены замка, а здесь еще множество дел. Стопа бумаг перемещается с правого стола на левый, рассортированная по кучкам. Прошения, финансы, дипломатическая переписка…

— Я, государь, — сказал вдруг Тарис, — прошу меня с должности секретаря отставить.

— Основание? — поднял я на него удивленный взгляд. — Я и без тебя найду того, кто протокол заседания запишет. Но ты же понимаешь, что я не просто так тебя за собой таскаю?

— Так точно, — ответил он. — Понимаю и премного благодарен за науку. Только вот меня званием начальника Дома Охранения почтили, а я не справляюсь. Не успеваю просто.

— Говори, — откинулся я на кресле.

— Склад со льном обчистили, помните? — начал он, а я поморщился. Та история очень дорого мне обошлась. Платье изо льна высшего качества стоит примерно, как дойная корова. Даже обычный лен недешев, а тут ткань была тончайшая, белая как снег. Сорт техен, достойный царей и знати. Тот, что в Ветхом Завете называется виссон. Хоть плачь.

— Так вот, — продолжил Тарис. — Я, конечно, сыском совсем недавно занимаюсь, да только странное это ограбление, государь. Небывалое, я бы сказал.

— Почему это? — заинтересовался я. — Поясни.

— Когда кто-то из разбойного люда драхму-другую спроворит, то об этом узнают быстро. Он же сразу тратить начинает. Вино пьет, шлюхам кольца дарит, а самые тупые еще и похваляются удачей своей. Я раньше с этой работой до обеда управлялся. Бывало, вы еще с полигона вернуться не успели, а варнака уже каленым железом от души попотчевали и оформили на пять лет в медную шахту. Или отправили камень в Сиракузах рубить. А сейчас не успеваю вот…

— Значит, тот лен не всплыл нигде, — задумался я. — А ведь его очень много было. Куда же дели его? И как из порта вынесли? Это ведь телега немалая.

— Не знаю, государь, — развел руками Тарис. — Говорю же, странное это дело. Я двоих хороших парней потерял, но зацепка в Босяцкой слободе появилась. Времени прошу.

— Где зацепка появилась? — изумился я.

— В Босяцкой слободе, — пояснил он. — В той, которая по документам Гончарным районом числится. У нас, государь, вообще ни одно название не используют, что на Царском совете придумали. Прощения за дерзость прошу…

— Да как же так! — удивился я, вспомнив одно из заседаний, где мы до седьмого пота спорили, придумывая названия для новых улиц. Мы учитывали все, даже то, кто там живет. И разошлись в тот день очень довольные собой.

— Как же тогда Кузнечную улицу называют? — спросил я его.

— Ржавой, — развел руками Тарис.

— А Рыбников? — продолжил удивляться я.

— Тухлый переулок, — добил меня он.

— Да чтоб вас всех молния поразила! — расстроился я. — Даже боюсь спросить, как вы Припортовый район называете.

— Тот, где моряки с девками развлекаются? — спросил Тарис. — Веселая слобода, государь, и никак иначе. Если вы спросите, как в Припортовый пройти, вам и не покажет никто.

— Уф-ф! Ну, хоть Веселая, — с облегчением выдохнул я. — А то у меня уже совсем дурацкие мысли появились. Со всякими болезнями связанные.

— Так правильно появились, государь, — преданным взглядом поедал меня секретарь. — Там самую главную улицу Сопливой называют. И, как вы понимаете, совсем не из-за насморка.

— Тьфу ты, гадость какая! — скривился я. — Ладно. Как уеду, у тебя будет пара месяцев. В поездку мне подбери кого-нибудь из канцелярии своей.

— Так точно, — просиял он. — Могу идти?

— Свободен, — махнул я, перечитывая расписание, заботливо положенное мне на стол секретарем. — Кто у нас там следующий? Кассандра… У нее отчет.

Великая жрица величественно внесла свое пышное тело в мой кабинет, поклонилась и умостила зад в кресле, жалобно скрипнувшим под ней. Все же любовь к свежей выпечке — штука коварная, и Кассандра с каждым годом изрядно прибавляет в разных местах.