— Все знаю, царица, — жарко зашептала Нефрет, которая понемногу приходила в себя. Теперь она стояла, слегка склонив голову и сложив руки на животе. — Она такое устроила! Такое! Загуляла наша царевна так, что небу жарко стало. Государь, как узнал, разгневался сильно. А сотников тех месячного жалования лишил!

— Сотников? — подведенные сурьмой глаза Лаодики расширились до неприличных размеров. — Так у нее что, не один любовник был?

— Трое, — прыснула Нефрет. — Государь ее за наместника Мессении выдал. По слухам, она вздохнуть без его разрешения не может. Не до мужиков ей теперь. Уж больно супруг ее на расправу крут. Люди говорят, даже поколачивает ее. А в остальном все хорошо у нее, двоих сыновей родила.

— Все расскажи! Я каждую мелочь знать хочу! — оживилась Лаодика. — Кто, с кем и как. И не вздумай ничего пропустить, не то разгневаюсь.

Через пару часов, вдоволь нахохотавшись над похождениями беспутной сестры и перемыв кости всем общим знакомым, Лаодика вдруг стала серьезной. Она махнула рукой, подзывая Нефрет к себе, и прошептала едва слышно.

— Государю передай. Наследник Аменхерхепшеф, сын царицы Тити, умер. Ему всего пятнадцать было. Эта сука саму великую царскую супругу Исиду обскакала в прошлый раз, и теперь второго сыночка к трону толкает. Я в эту свару не лезу. Мне там голову оторвут, и даже не заметят. Великие жрецы бьются за то, кого на это место поставить. Пока что Тити впереди идет, снова ее сына в наследники прочат. Среди жрецов Амона Рамсеснахт силу набирает. Он молод, знатен и весьма умен. Очень опасная сволочь. Мне кажется, он спит и видит, как бы самого сына Ра с должности первого жреца Амона подвинуть, и самому его место занять. Многих вокруг себя сплотил.

— Все донесу в точности, госпожа, — выдохнула Нефрет. — Меня тоже просили кое-что передать: Время пока не пришло. Когда лето станет похожим на зиму, а в Страну Возлюбленную придет великий голод, тогда… А еще от государя велели передать, что небольшой храм Молодого бога здесь нужно построить. Доходов с порта Пер-Месу-Нейт госпоже должно хватить. Если жрецы воспротивятся, и такой храм построить не позволят, то возвести храм богини Нейт с двойным посвящением. Самой богине и ее сыну Серапису. Он просил передать, что это важно.

Лаодика закрыла глаза в знак понимания и громко сказала.

— Ладно, иди уже. Я дарую тебе звание Хенерет-несут, Та, что при царе. Теперь можешь приходить ко мне сама, без помощи купцов. Не забудь только заказать себе воротник «усех» и высокий парик, иначе не пустят.

— Благодарю за милость богиню Хатхор, — низко поклонилась Нефрет.

— Ты можешь поцеловать край моего платья, — Лаодика вновь превратилась в величественную статую, — но не вздумай прикоснуться к телу. Это будет лехет, осквернение. Тогда даже я не смогу помочь. Тебя выведут из дворца и сожгут на костре.

Гостья из далекого Энгоми ушла, а Лаодика застыла в своем кресле, переваривая услышанное. Она никогда не осмелилась бы доверить папирусу то, что сказала давней партнерше по карточному столу. Вокруг нее негодяи, которые только и ждут, когда она сделает ошибку. Ее сын Неферон был одиннадцатым в очереди на трон, а теперь стал десятым. Невелика разница. Но паука из Энгоми, раскинувшего свою паутину по всему миру, это совершенно не смущает. Он велел ей ждать своего часа.

— Если долго сидеть на берегу Нила, можно увидеть, как по нему проплывет труп твоего врага, — вспомнила она сказанное царем Энеем когда-то, не заметив, что мать стоит у нее за плечом.

— Он не будет просто сидеть, доченька, — проскрипела Гекуба, которая стала совсем седой. — Он как вожак гиен, который смотрит на схватку двух львов. Львы истекут кровью в драке, выясняя, кто из них сильней, а победят все равно гиены. Они разорвут обоих.

— Эней не похож на гиену, матушка, — поморщилась Лаодика. — Скорей уж на льва.

— Ты стала царицей, — прошипела Гекуба, — но ты все еще слепа, как новорожденный котенок. Когда же я научу тебя! Разве ты ничего не поняла?

— Что я должна понять? — подняла Лаодика брови. — Эней велел построить храм Сераписа. Он почитает этого бога. В новом городе на западе его тоже почитают. Что тут такого?

— Это уже пятый храм Сераписа, — закатила глаза Гекуба, словно удивляясь глупости своей дочери. — Они крошечные, бедные, и при каждом из них трудится лекарь. Любой водонос может прийти туда, попросить помощи и заплатить за нее столько, сколько считает нужным. А еще там бесплатно учат детей черни. Слава этого бога становится все громче, и остальные жрецы ворчат, словно собаки, у которых вырвали из пасти кусок мяса. Храмы Сераписа возводят только в Дельте, в Нижнем царстве, и делают это очень быстро. Понимаешь? Почему он не сказал тебе построить храм в Фивах? Или в Мемфисе? Или вообще в Куше, на самом юге?

— Его интересы здесь, — наморщила гладкий лоб Лаодика.

— Вот именно, — торжествующе кивнула Гекуба. — Ему нужен север этой страны, но ему не нужен ее юг. Но почему? Дельта — это мешанина из каналов и болот, пристанище крокодилов и жутких водяных лошадей. Это гнилое место, где лихорадка убивает людей больше, чем старость. Юг гораздо богаче, там чище воздух, и лучше родит зерно. Почему все его внимание сосредоточено только на септах Нижнего царства? Почему Эней не заходит ни на пядь южнее его границ?

— Я не знаю, матушка, — растерянно посмотрела на Гекубу Лаодика.

— А я знаю, — твердо сказала та. — Я вижу этого мальчишку насквозь. Он знаменитый воин, но больше купец, чем владыка народов. Если понимаешь это, то можешь предсказать его будущие действия. Он готовит большую сделку, дочь моя! Самую большую в своей жизни.

— Сделку с кем? — простонала Лаодика, изо всех сил пытаясь поспеть за полетом мысли многоопытной матери.

— С истинными хозяевами этой земли, — торжествующе заявила Гекуба. — С теми, кто правит здесь по-настоящему. Жрецами.

— Мне уже нужно беспокоиться, матушка? — не на шутку испугалась Лаодика.

— Никогда не думала, что скажу это, доченька, — криво усмехнулась Гекуба. — Но нет. Тебе нужно беспокоиться не о том, чего не понимаешь, а о том, как бы получше раздвинуть ноги, когда в твою спальню приходит муж. Царь Эней позаботится о тебе и о твоем сыне, а мы будем неустанно приносить жертвы за него. Он, хоть и изрядная скотина, но делает единственно возможное в этой ситуации. Даже Париама, мой хитроумный муженек, не придумал бы ничего лучшего. Если бы старый дуралей был жив, он бы гордился своим зятем.

Год 12 от основания храма. Месяц пятый, Гермаос, богу, покровителю скота и торговцев посвященный. Энгоми.

Тарис сложил в стопку бумаги, еще раз посмотрел на завтрашний календарь и поморщился. Заседание Гильдии рыбаков, прием посла Дамаска, который просит защиты от нападений арамеев, а потом пир в честь царицы Аргоса Эгиалеи. Басилейя приехала поклониться Великой матери, но, поскольку все серебро, что с собой привезла, она уже спустила в модных лавках на улице Отважного легата Абариса, то теперь готовится к отплытию. Улицу ту острый на язык народ Энгоми называл исключительно Царскозятьевой. Все, кроме тех, кто боялся поссориться с всесильным господином командующим. В общем, должной благодатью Эгиалея уже напиталась и теперь приплывет ровно через год, лишь только установится погода. Царица Креуса даст в честь нее торжественный ужин, но его, Тариса, это уже не касается. Пусть у управляющего дворцом голова болит.

— Странно! — он взял одну бумагу из стопки прошений, на которых стояла резолюция государя. — Опять! Какому по счету трибуну из молодых в женитьбе отказывает! Пятому? Шестому? Почему бы это? Вот и мне жениться не позволяет. А сколько купцов подкатывало уже, — Тарис вздохнул. — Такое приданое предлагали! Вот чего он на нас взъелся, спрашивается? Сначала благодеяниями засыплет, с самого низа поднимет, а потом жениться не дает.

— Господин! — в приемную вошел референдарий, чиновник, принимающий прошения, и поклонился. Сын горшечника, мальчишка, окончивший школу за государственный счет, обладал необыкновенной памятью. Он служил всего пару месяцев, и за место свое держался зубами, порой ночуя прямо здесь. Он одет скромно, но лицо его, как и подобает царскому писцу, выбрито до синевы.