— Мне не нужно таким недостойным способом укреплять свою власть, — покачал я головой. — Не с этими людьми. Они признали меня отцом, но они не мои данники. Они слишком далеко, чтобы я мог приказывать им. Да и поверь, это не те люди, которые станут служить. Они младшие партнеры, а не слуги, если ты понимаешь значение этого слова.

— Понимаю, — поморщился Ил. — Не знал, что у царя царей могут быть партнеры, как у какого-то купчишки.

— Тебе еще многое предстоит узнать, — с сожалением посмотрел я на него. — Я очень надеюсь, что ты вытряхнешь из своей головы то дерьмо, которым она сейчас набита. Иначе твое царствование будет очень безрадостным и очень коротким.

— Ты ведь обманул их, отец? — снова спросил Ил. — Ты просто запугал их, чтобы они перестали воевать. Ведь так?

— Не так, — отрезал я. — Не к лицу владыке народов опускаться до лжи. Мое слово дороже золота, сын. Это все знают. Великий голод придет. Год без лета наступит даже быстрее, чем ты думаешь.

Год 12 от основания храма. Месяц восьмой, Эниалион, богу войны посвященный. г. Уасет, более известный как Фивы (в настоящее время — Луксор). Верхний Египет.

Опет, главный праздник Страны Возлюбленной, который обновляет душу его величества фараона. В эти дни его Ка, двойник души и жизненная сила, сливается в единое целое с Ка самого бога Амона. Праздник этот отмечают в тот момент, когда Нил начинает разливаться, и длится он целый месяц, пока не завершатся все положенные церемонии. Кощунственно прервать их, ведь тогда будет нарушен священный порядок Маат, и колесо жизни остановится навсегда. Лишь череда обновлений Ка царской души и разливы Нила знаменуют непрерывность его движения.

В это верили все, даже фараоны, чья роль во всем этом была главной. Царя мог заменить первый жрец Амона, но Рамзес, сам заняв эту должность, не доверял проведение церемонии никому. Теперь, когда большие войны закончились, и Страна Возлюбленная наслаждалась заслуженным миром, в этом просто нет необходимости.

Великий город Уасет напоминал пчелиный улей, пока Лаодика скучала вместе с двумя остальными царскими женами. Великая супруга Исида-Та Хемджерт в это время молилась, проходила многодневное очищение, а потом ее на носилках везли в праздничной процессии. Сегодня священные ладьи со статуями богов Амона, Хонсу и Мут пронесут по дороге, окруженной сфинксами, из северного храма Ипет-Исут в южный храм Ипет-Ресет(1). Там душа фараона соединится с душой бога Солнца, а великая супруга, воплощение богини Мут, сочетается с ней священным браком. Потом ладьи и статуи вернут назад, в северный храм, а весь Египет будет радоваться, пить и танцевать, празднуя еще один год жизни, дарованный богами.

Все это Лаодике казалось настолько сложным, что она даже не пыталась понять, как устроена эта земля. Она отдала пятилетнего сына и годовалую дочь нянькам, а сама предалась своему излюбленному занятию, если не считать сплетен — картам. Изысканный вкус царских жен потребовал большего, чем незатейливый Козел, в который теперь играли все матросы и воины от Пантикапея до Нубии, и от эламского Аншана до Кадиса. Потому-то Лаодике пришлось научить их играть в преферанс, породив этим еще одну непростую коллизию. Невозможно играть в эту игру в стране, не имеющей развитого денежного обращения и мелкой разменной монеты. Развлекаться по серебряному кидету(2) за вист не могли себе позволить даже они. Попробовали как-то раз, но засидевшись за картами до утра, выяснили, что великая царская супруга Исида Та-Хемджерт должна Лаодике чуть больше, чем поступает в казну за год. Лаодика долг великодушно простила, взамен показав конкуренткам за тело собственного мужа медный халк, отчеканенный на Кипре.

И это внезапно стронуло дело с мертвой точки. Играть по халку вист оказалось значительно проще, а когда выяснилось, что столько стоит кувшин кислого вина и ячменная лепешка, то на сторону цариц неожиданно встал сам чати Та, которого одолевали торговцы. Они получали медную монету от матросов из Энгоми, Ла-Китона и Пафоса, и всем сердцем желали получать такую же и от египтян тоже. В Стране Возлюбленной отчеканили некоторое количество серебряной монеты, но пока что сделки в основном проводились по старинке. Бывало, один торговец говорил другому:

— Этот товар стоит шестьсот хекатов зерна сорта шедет. Но поскольку столько зерна у меня нет даже близко, то я дам тебе три горшка меда, десять простых льняных платьев, корзину рыбы и красивый глиняный кувшин. Остальное я заплачу тебе медными слитками и серебряной проволокой. Впрочем, если все это тебе не нужно, я могу дать тебе рабыню, у которой еще целы все зубы, осла-трехлетку и красивый табурет из кедра. Но тогда уже ты будешь мне немного должен…

По сравнению с серебряной монетой Энгоми выглядело все это настолько постыдно и убого, что даже заскорузлые мозги египетских чинуш начали шевелиться, пытаясь изобрести способ, как бы скопировать чужой опыт и не выглядеть при этом посмешищем. Подумав немного, они пришли к выводу, что уже и так являются посмешищем, поэтому совсем скоро медная монета начала входить в оборот. Было ее пока немного, а чеканили ее в Энгоми за долю малую. И с этого Лаодика тоже имела свой гешефт, не слишком большой, но зато стабильный. Это она протащила сделку, и теперь медь поступала не только в слитках в виде бычьей шкуры, но и в виде монеты с гордым профилем самого сына Ра, исполненным с большим искусством.

— Дамы, играем по хемети(3) вист! — потерла ладони Лаодика, и две ее коллеги согласно кивнули высоченными париками из тысяч затейливо уложенных косичек.

— Пас, — положила карты Тити.

— Пас, — поддержала ее Тия.

— Два паса, в прикупе — чудеса! — торжественно заявила Лаодика, перевернув карты. — Ну вот! У меня Хенерет-Несут, придворная дама и Хака-Хесут, чужеземный царь. Марьяж, царственные!

Они просидели так почти до заката, когда в ее покои забежала управляющая Домом женщин, и почтительно застрекотала что-то, склонившись к уху Лаодики. Та побледнела и простонала, обхватив голову.

— И ты говоришь мне это только сейчас? Через три часа сын Ра придет в мою спальню? Да я же не успею приготовиться! Царственные! Прошу прощения за дерзость, но я вынуждена попрощаться. У меня совсем нет времени…

Никто не знает, чего ей это стоило, но Лаодика успела. Омовения, удаление волос с тела, умащение маслами и прочие процедуры занимали порой полдня, но сегодня ее слуги работали с неслыханной скоростью. Визит фараона прошел без происшествий, и когда гомонящая толпа свиты осталась за дверью, она почтительно склонилась перед ним.

— Боги в очередной раз благословили моего господина, — произнесла она.

— Да, сегодня все прошло хорошо, — рассеянно ответил Рамзес и небрежно взмахнул рукой. — Все вон!

Служанки, стоявшие вдоль стен, кто с кувшином, кто с опахалом, кто с кубком, склонились и выкатились из комнаты, не рассуждая, не разгибаясь и не поднимая глаз от пола.

— Ты затеял сегодня что-то особенное, мой царственный супруг? — промурлыкала Лаодика, погладив его по щеке. — Ты даже слуг удалил!

— Нам нужно поговорить, Нейт-Амон, — решительно сказал Рамзес. — Ты строишь храмы Сераписа в Нижнем царстве. Жрецы в ярости…

— Дай угадаю, — игриво улыбнулась ему Лаодика. — Не тот ли жрец в ярости, что метит на место первого слуги Амона? Я угадала?

— Что-о? — Рамзес неприлично разинул рот, хватая воздух, словно рыба, выброшенная на берег. — Ты хоть понимаешь, что говоришь?

— Прекрасно понимаю, — погасила улыбку Лаодика. — Я сказала когда-то, что стану шарданом у дверей твоей спальни. Что я буду искать твоих врагов. Так вот, Рамсеснахт и есть твой главный враг. Он собирает вокруг себя недовольных. Ты, став первым слугой Амона, отнял у них власть и доходы. А храмы Молодого бога забирают у них влияние на умы. Там дают утешение и помогают, а не вымогают жертвы у тех, кому и так нечего есть.

— Да, ты угадала, сегодня я говорил с Рамсеснахтом, — задумчиво потер подбородок фараон, аккуратно отлепив от него бородку. — Но он точно не враг мне. Он просто не посмеет.