— Паруса долой! Мачты снять!

— Здесь рыбаки живут, — хмыкнул Рапану. — И откуда у такой голи драгоценные благовония? Вот бы не подумал никогда.

— Самый малый! — рявкнул кормчий, по лицу которого текли капли пота размером с котенка. Бандофор, стучавший в барабан, понятливо кивнул. Впрочем, недостаточно понятливо, раз кормчий заорал. — Самый малый, я сказал! Хонай, на нос с лотом пошел! И смотри вперед! Тут же скала на скале!

Первым в песок ткнулся носом корабль Рапану, а второй дрейфовал неподалеку, зарядив баллисту огненными шарами. Купец сошел на берег один, приказав остальным остаться на борту. Люди в деревне, собравшиеся было в ощетинившийся копьями ком, понемногу оттаяли, когда Рапану остановился в двадцати шагах от скалы, вершина которой служила им домом. Штурмовать ее нечего и думать. Здешняя твердыня не хуже афинского акрополя.

Рапану нашел плоский камень, умостился на нем и преспокойно стал ждать. Он положил перед собой хороший нож, бусы и зеркало. Вскоре один из тех, кто еще недавно разглядывал его поверх наконечника стрелы, спустился и встал напротив. Худой, почти черный мужчина с накрученным на голове тюрбаном и платком, закрывающим шею, поднял каждый из предметов и внимательно осмотрел. Морщинистое лицо треснуло в белоснежной улыбке, совершенно чужеродной у такого сурового, обожженного солнцем мужика. Он начал говорить что-то, и Рапану с немалым удивлением осознал, что большую часть сказанного понимает. Ускользает смысл лишь отдельных слов, но остальные ему знакомы. И тогда он произнес на языке родного Угарита.

— Мир тебе, уважаемый. Пусть Илу, податель жизни, будет мне свидетелем. Я не замышляю зла. Мой торг будет честным.

— Илу? Что есть Илу? — задумался хозяин, а потом его лицо разгладилось в понимании. — Я понял! Алла! Твой бог — мой бог, купец. Зайти и прими мое угощение. Меня зовут Ваккар.

— Могут ли мои люди причалить к твоему берегу, почтенный Ваккар? — спросил Рапану, и хозяин кивнул.

— Они пусть ждут на берегу. Тебя и твоих избранных спутников мы примем в своих домах, — сказал он. — Сначала пир, потом торг, гость.

— Что это за земля, почтенный? — спросил Рапану.

— Это, — Ваккар повел по сторонам, — называется Аусан. А мое селение — Адана1.

Торг случился на закате, когда в брюхе Рапану, соскучившегося по нормальной еде, плотно улеглись свежие лепешки и жареная баранина с какими-то незнакомыми травами. Взять тут почти нечего. Так, полнейшая ерунда, которой богаты все племена пастухов. Шерсть… грубые ткани… медь… Очень дорогая, кстати! Ее везут откуда-то с востока. Соль… Рыба… А это что?

Рапану с деланным равнодушием взял в руки невзрачный коричневый комок и понюхал его. Волна знакомых с детства запахов накрыла его с головой. Он учуял тяжелый, густой аромат мирры. Запах был не силен, видно, этот кусок смолы долго лежал на солнце. Но это точно была она, драгоценная мирра. Редкостное лекарство, что дороже золота. А рядом что? Ладан? Точно! Это же ладан! Он более светлый, с желтоватым оттенком. Его тоже везли с далекого юга, и отец взвешивал на крошечных весах каждый его кусочек. Тут же он лежит небрежной горкой, словно финики. Да, финики здесь тоже есть, и они превосходные. Впрочем, кому они нужны, тащить их из такой дали? Только если в дорогу взять пару мешков…

— А это что? — широко раскрыл глаза Рапану, разглядывая бурого цвета крупный порошок. — Да неужели? Глазам своим не верю?

Он аккуратно послюнявил палец, коснулся им порошка и осторожно лизнул. Горечь, такая знакомая горечь! Это ведь редкостное лекарство, известное как аллалу. Государь почему-то называет его алоэ…

Не показать свой интерес, не показать… — билась в голове купца сумасшедшая мысль. — Я даже не знаю, сколько они за это запросят. Знаю только, что сколько бы ни запросили, я продам это вдесятеро.

— Возьму немного шерсти, почтенный Ваккар, — сказал он, — фиников, и эти смолы. Пусть воняют у меня в спальне, травят мух и комаров.

— Ах-ха-ха! — грянул хохот местных, и Рапану понял, что дураков тут нет. Если кому-то пришло в голову собрать сок деревьев, высушить его и привезти сюда, то, наверное, он знает, что делает.

— Хорошая шутка, почтенный Рапану, — весело оскалился Ваккар. — Ты плыл сюда целый месяц только для того, чтобы было чем травить мух! Сделай тогда уж себе мухобойку из чистого золота. Клянусь, тебе это обойдется дешевле. И для этого не нужно кормить полсотни крепких мужей, которые просят есть каждый день.

— Давай разговаривать, — Рапану убрал с лица фальшивую гримасу брезгливости и посмотрел в глаза продавцу. — Я готов взять все, что у тебя есть, и в следующем году приду сюда еще раз. Смотри, чем я готов платить.

Перед ошеломленными жителями Аданы появились стеклянные чаши, серебряные браслеты, разноцветные бусы, длинные ножи, наконечники копий, синие и красные ткани, бронзовые зеркала, вино, оливковое масло…

— Да, давай разговаривать, почтенный Рапану, — облизнул пересохшие губы Ваккар. — Пусть боги будут мне свидетелями, это хороший торг.

Не сомневаюсь, — подумал Рапану. — Теперь главное — заплатить пошлину в Египте серебром, а не товаром. У меня слишком слабое сердце, я не вынесу таких убытков…

1 Здесь сделано корректное допущение. Царство Аусан возникло примерно в X веке, но более раннее название южного Йемена неизвестно. Вполне возможно, что сама местность называлась так изначально. Город Адана — это современный Аден. Города на этом месте еще не было, но какое-то торговое поселение, несомненно, существовало. Сбор смол и торговля ими в это время уже начались, но еще не носили системного характера. Торговля благовониями в этот период имела крайне примитивный характер и являлась дарами от одного племени другому. Тем не менее, по такой цепочке смолы доходили до Вавилона и Египта. Как только появилась караванная торговля, немедленно сложились древние царства южной Аравии, такие как Саба, Аусан, Катабан, Хадрамаут.

Год 12 от основания храма. Месяц шестой, Дивийон, великому небу посвященный и повороту к зиме светила небесного. Неаполь. Италия.

Неаполь, один из богатейших полисов Великой Греции, и в моей реальности располагался на этом самом месте. Пока что этот городок совсем крошечный. У него еще нет стен, но зато есть акрополь на горе, где уже стоит царский дворец, сверкающий свежей штукатуркой стен. Там живут приближенные царя, а остальные беспорядочно теснятся внизу. Люди здесь строят круглые хижины с высокими соломенными кровлями, и пока от своего обычая отказываться не собираются. Те, кто побогаче — из кирпича, а беднота — из переплетенных веток, обмазанных глиной. От берега на полсотни шагов высунулся в море язык причала. В здешнем порту еще пусто, мы первые.

Диомед был царем Аргоса, а там первоклассная недвижимость, лишь самую малость похуже, чем в Микенах и Пилосе. Нечто подобное он решил возвести себе и тут, но пока что его дворец, лучшее строение Италии, сильно не дотягивает до городов Пелопоннеса. Тут всего-то комнат двадцать, не больше, но царь не унывает и уже планирует расширение.

Диомед улыбается мне во все тридцать три зуба, и у него имеются для этого все основания. Из нищего бесправного наемника, которого кормили обещаниями, он превратился в сильнейшего из владык Италии, откусив себе земель до самого Везувия. Он не стал строить столицу на безопасном юге, ведь там его прикрывают Сиракузы. Напротив, он ушел на фронтир, где постоянно требуется его присутствие. Гавань Неаполя стала северной точкой его владений, и город, что здесь заложили, станет бриллиантом в его короне. Плодороднейшие земли в окрестностях вулкана распахиваются раз за разом, и раз за разом же уничтожаются гневом Гефеста, когда на поверхность земли вырывается дым из его подземной кузницы. Впрочем, это не помогает, и люди снова лезут на склоны Везувия, привлеченные неслыханными урожаями.

— Прошу тебя, ванакс! Будь моим гостем!