Она усмехнулась. Надела очки обратно, подняла скрипку к плечу. Подумала, начала играть.

Другая мелодия. Быстрая, живая, энергичная. Народная, похоже. Украинская или русская. Пальцы летали по грифу, смычок скакал по струнам. Весёлая, задорная музыка.

Пьер слушал. Не грустная, как просил. Но внутри всё равно пусто. Музыка красивая, но не заполняет пустоту. Ничто не заполняет. Ни музыка, ни алкоголь, ни бой. Пустота внутри постоянная. С Тессалита, может раньше.

Мелодия закончилась. Девушка опустила скрипку, посмотрела на него.

— Лучше?

— Лучше.

— Ты не улыбнулся. Даже не усмехнулся.

— Не умею.

Она наклонила голову, изучала его лицо.

— Военный?

— Бывший.

— Откуда? Восток?

— Нет. Другое место.

— Секретное?

— Не твоё дело.

Девушка фыркнула, но не обиделась.

— Ладно. Меня Оля, кстати.

— Пьер.

— Француз?

— По документам.

— А по факту?

— Это тоже не твоё дело.

Оля засмеялась. Звук короткий, звонкий.

— Странный ты. Даёшь мне двести гривен за одну песню, но говоришь как робот. Или как… не знаю. Как кто-то очень уставший.

Легионер молчал. Она права. Усталость глубокая, до костей. Два месяца в Зоне, двенадцать дней после ранения, ночь в притоне, русская рулетка, драка. Устал. Смертельно устал.

Но сказать не мог. Не хотел. Чужому человеку не объяснишь. Как объяснить что такое Зона? Зомби, мутанты, радиация, смерть на каждом шагу? Как объяснить что такое сыворотка? Корабль Тесея с новыми клетками? Как объяснить седьмой патрон, который выстрелил не в него?

Не объяснишь. Разные миры. Она воробей с бирюзовыми перьями, играет на скрипке за монеты. Он волк с артефактной кровью, убивает за контракт. Не пересекаются.

— Мне идти, — сказал он.

— Куда спешишь?

— Никуда.

— Тогда зачем идти?

Вопрос простой, ответ сложный. Легионер пожал плечами.

— Привычка. Всегда иду. Стоять не умею.

Оля посмотрела на него долго. Потом положила скрипку в чехол, закрыла, застегнула ремни. Встала, скрипка за спиной на лямках. Берцы громко стукнули по брусчатке.

— Пошли вместе тогда. Я тоже закончила на сегодня. Двести гривен достаточно на неделю. Угощу кофе за щедрость.

— Не надо.

— Надо. Ты выглядишь как человек, которому нужен кофе. Или что покрепче. Но кофе полезнее.

Дюбуа хотел отказаться. Но посмотрел на неё — маленькая, взъерошенная, с бирюзовыми волосами и медовыми глазами за авиаторами. Воробей, не боится волка. Или не видит волка. Видит просто уставшего человека.

— Ладно, — сказал он. — Кофе.

Оля улыбнулась. Первая улыбка за весь разговор. Мягкая, тёплая, живая.

— Отлично. Знаю место недалеко. Хорошее, дешёвое, тихое. Пошли.

Пошла вперёд, быстро, уверенно. Берцы стучали по брусчатке, юбка развевалась, скрипка на спине подпрыгивала. Легионер пошёл следом. Медленно, тяжело. Голова всё ещё гудела, но музыка помогла. Ненадолго, но помогла.

Волк шёл за воробьём по киевским улицам. Странная пара. Нелепая. Но Пьеру было всё равно. Кофе так кофе. Компания так компания. Хотя бы на час отвлечёт от мыслей.

От мёртвых, от Зоны, от седьмого патрона.

Который остался в башке у старого каталы в подвале.

Честно проигран, честно забыт.

Пока.

Кофейня оказалась в подвале старого дома. Узкая лестница вниз, дверь деревянная с облупленной краской, внутри тесно. Четыре столика, стойка маленькая, бариста за ней — парень молодой, с бородой и в фартуке. Пахло кофе, корицей, чем-то сладким.

Оля сняла скрипку, поставила у стены, скинула куртку. Под ней футболка с логотипом группы — «Кино», Цой, чёрно-белая. Села за столик у окна, точнее у окошка маленького на уровне потолка, через которое видны ноги прохожих на улице.

— Садись. Я закажу.

Дюбуа сел напротив. Стул деревянный, скрипучий. Стол старый, покрытый царапинами, следами от кружек. Уютно. По-настоящему уютно. Не показное, не нарочитое. Просто место где люди пьют кофе, сидят, разговаривают тихо.

Оля подошла к стойке, заказала два американо и что-то сладкое. Вернулась, села, сняла очки-авиаторы, положила на стол. Посмотрела на Пьера. Глаза медовые, яркие, живые. Изучала его лицо без стеснения.

— Ты правда не улыбаешься никогда?

— Редко.

— Почему?

— Не вижу причин.

— Грустно.

— Привык.

Бариста принёс кофе и синнабоны — булочки с корицей, глазурь сверху блестит. Оля взяла одну, откусила, закрыла глаза от удовольствия.

— Боже, как же это вкусно. Они делают лучшие в городе. Попробуй.

Легионер взял булочку, откусил. Сладкая, мягкая, корица на языке. Действительно вкусная. Он ел медленно, запивал кофе. Кофе крепкий, горький, правильный. Не растворимая дрянь из пакетиков, настоящий кофе.

Оля смотрела как он ест, улыбалась слегка.

— Тебе нравится?

— Да.

— Говоришь мало.

— Привык.

— Где научился так молчать? В армии?

— Там тоже.

— А где ещё?

Пьер посмотрел на неё. Девчонка любопытная, но не настойчивая. Задаёт вопросы легко, без давления. Можно ответить, можно промолчать. Не обидится.

— В разных местах. Там где молчать безопаснее чем говорить.

— Звучит страшно.

— Бывало.

Она допила кофе, откусила последний кусок синнабона. Вытерла пальцы салфеткой. Посмотрела в окошко, на ноги прохожих. Потом на него.

— Знаешь что мне нравится в тебе?

— Что?

— Ты не врёшь. Не придумываешь красивых историй. Говоришь правду или молчишь. Это редкость.

Легионер пожал плечами.

— Врать устал. Слишком много вранья вокруг. Проще говорить правду.

— Или молчать.

— Или молчать.

Оля засмеялась тихо.

— Ладно, молчун. Допивай кофе, пойдём гулять. Покажу тебе Киев. Настоящий, не туристический. Места где я выросла, где живу, где люблю бывать. Согласен?

Дюбуа хотел отказаться. Но посмотрел на неё — глаза яркие, живые, улыбка искренняя. Первый человек за два месяца, который просто хочет компании. Не оценивает, не боится, не сканирует. Просто девчонка с бирюзовыми волосами, которая играет на скрипке и любит синнабоны.

— Согласен.

Они вышли из кофейни. Холодно, но ветер стих. Оля надела куртку, закинула скрипку на спину, повела его через переулки. Не по центральным улицам, а дворами, закоулками. Старый Киев, не парадный. Покосившиеся заборы, облупленные стены, граффити на бетоне. Но живое, настоящее.

Она шла быстро, говорила много. Показывала дом где жила бабушка, двор где играла в детстве, магазин где покупала первую гитару. Рассказывала легко, без пауз. Пьер слушал молча, кивал иногда. Не говорил, но слушал. Впервые за долгое время просто слушал человека.

Дошли до парка маленького. Скамейки старые, деревья голые, листья на земле мокрые. Народу мало — пара бабушек с внуками, мужик с собакой. Тихо.

Оля села на скамейку, похлопала рядом. Пьер сел. Она достала сигареты, протянула. Он отказался. Она закурила, затянулась.

— Ты странный, Пьер.

— Почему?

— Потому что ты здесь, но как будто не здесь. Смотришь на всё со стороны. Как турист. Но не турист. Как… не знаю. Как призрак.

Легионер молчал. Она права. Он здесь физически, но не ментально. Тело в Киеве, голова в Зоне. Всегда в Зоне. Мёртвые там, опасность там, война там. Здесь мир, но мир чужой.

— Извини, — сказала Оля. — Не моё дело лезть в душу. Просто… просто хочется чтобы ты улыбнулся хоть раз. Выглядишь так, будто забыл как это делается.

— Может забыл.

— Тогда надо вспомнить.

Она затушила сигарету, встала, протянула руку.

— Пошли дальше. Покажу ещё одно место.

Он взял её руку, встал. Рука маленькая, тёплая, в ладони шершавости от струн скрипки. Она не отпустила сразу, держала секунду дольше. Потом отпустила, улыбнулась.

Повела дальше. Через парк, через мост пешеходный над железной дорогой, через квартал с девятиэтажками. Пришли к зданию старому, кирпичному. Библиотека. Районная, маленькая.