Я стою в арочном проеме гостиной. Скарлетт останавливается на выходе, поднимает голову и смотрит на меня. В глазах — вихрь эмоций, за которые отвечаю только я. И будто мало того, что вернуть ее почти невозможно, теперь еще и весь город мне мешает.

— Нам стоит сходить на Рождественский рынок, если ты там еще не был. Нас там увидят и убедятся, что все в порядке.

— Даже не представляю, как объясню тебя своей семье, — говорит она.

— Значит, я наконец с ними встречусь? — спрашиваю. Ее приподнятая бровь ясно показывает, что сарказм она услышала. — Гляди-ка, нужен был всего лишь разрыв и разваливающаяся свадьба.

Бормоча что-то себе под нос, Скарлетт отводит взгляд. Щеки у нее слегка краснеют. Когда мы были вместе, я не переживал из-за того, что она не знакомила меня с семьей. Сам тоже не горел желанием знакомить ее со своей. Я всегда знал, что женюсь на ней, и ничто меня не остановит, так что знакомство с семьями было делом десятым.

— Увидимся вечером, в шесть, у гостиницы, — говорит Скарлетт.

— Я буду, маленькая.

— Перестань так меня называть! — бросает она через плечо и уходит в кухню, вероятно за Харви.

Я ошибался. Город не против меня. Их нелепый бойкот сыграет мне на руку и теперь мне не придется ломать голову, как увидеть Скарлетт снова.

Глава 11

Скарлетт

Я понимаю, что страшно ошиблась, пригласив Коннора на рождественский рынок, как только вижу реакцию семьи. Они в полном восторге, счастливы до визга, мама, кажется, считает, что лучше со мной в жизни ничего не случалось.

— Что ты наденешь? — спрашивает она, когда я им все рассказываю.

Она полулежит на кровати, а папа, Сиенна и Сейди играют в скрэббл. Мы собирались сегодня снова поехать в Калгари, в прошлый раз я пропустила поездку, но на вечер обещают сильный снегопад, так что решили перенести. Дорога туда занимает около двух часов, надо было выезжать утром, а не среди дня.

Я очень аккуратно опустила момент с тем, что заказ на свадебный торт Сиенны отменили. И что у нас больше нет букетов. И что, вдобавок, нам отменили бронь ресторана для репетиционного ужина. Этот город — секта, и у этой секты один идол: Коннор Хейс.

На секунду я думаю, что, возможно, не могу их за это винить. Но это, очевидно, шепчут мне его поцелуи, потому что на самом деле я виню и их, и его. Эта секта губит свадьбу моей сестры, а Коннор — мой рассудок своими крышесносными поцелуями.

Господи, я совсем забыла, как это — целоваться с ним. Его губы были мягкими и твердыми одновременно, требовательно добиваясь доступа к моим — до болезненного знакомо. Ненавижу признавать, но это ощущалось… правильно. Тело само прильнуло к нему, будто все это время этого и ждало.

Я в полной растерянности. И мама совсем не помогает.

— Ты же помнишь, что он разбил мне сердце? — спрашиваю я.

Мама хмурится и смотрит на сестер с папой. Я им не рассказывала, что случилось, но что толку скрывать — это уже не тайна.

— Мы встречались полгода, а потом я пришла к нему в квартиру, и консьерж протянул мне письмо от мистера Хейса. Оказывается, он в спешке собрал вещи и уехал. Ни звонка, ни сообщения. Коннор просто исчез.

— Вот ублюдок, — шипит Сиенна.

Мама обнимает меня за плечи и прижимает к себе.

— О, девочка моя. Мне так жаль.

Сиенна и Сейди запрыгивают на кровать и обнимают нас с мамой.

— Папа, давай, — подгоняет его Сейди.

Папа устраивается сзади, обнимая нас всех за раз.

— Я с самого начала знал, что он мне не нравится, — бурчит он.

Мама целует меня в висок, и я расслабляюсь, утопая в матрасе и семейных объятиях. Объятия немного унимают бурю в груди, но одновременно напоминают: Коннор дарит мне то же самое ощущение.

Он единственный, кроме родителей и сестер, рядом с кем я настолько расслаблялась. Первые два месяца наших отношений меня саму шокировало, как сильно мне хочется сдаться, не держать дистанцию.

— А что в письме? — интересуется Сиенна.

— Она его так и не прочитала, — сообщает Сейди. — Письмо до сих пор лежит у нее в сумке, запечатанное.

— Что?! — в один голос восклицают мама, папа и Сиенна.

Они уставляются на меня, а я сверлю взглядом Сейди. Я ведь сказала ей об этом по секрету, но, видимо, раз я сама заговорила о Конноре, секретом это ей больше не кажется.

— Может, мы все же сосредоточимся на Сиенне? На человеке, который вообще-то выходит замуж? — спрашиваю я.

— А что тут обсуждать? Я окольцевала Люка еще в девятом классе, — пожимает плечами Сиенна.

Она садится, закручивает свои длинные темные волосы в пучок, поджимает под себя ноги и поворачивается ко мне.

— А вот ты, сестренка, настоящая проблема. Что значит — ты не читала письмо Коннора? Там же может быть объяснение, почему он ушел.

— Брось, — фыркает папа. — Неужели ему так трудно было позвонить или хоть сообщение написать, объяснить, почему он уезжает? Он ведь просто перебрался в Альберту. А не в программу защиты свидетелей.

Я машу рукой в его сторону.

— Вот. Хоть кто-то меня понимает.

Сейди садится ровнее, убирая волосы за ухо. Мама остается рядом со мной, перебирая пальцами мои пряди.

— Так, давайте зафиксируем: мы не фанаты Коннора, — говорит Сейди.

Мы дружно киваем.

— Прекрасно. А теперь. Допустим, существует вполне веская причина, почему он уехал. — Она поднимает руки. — Я не говорю, что он поступил правильно или что не мог позвонить или написать. Я лишь говорю, что причина у него, скорее всего, была.

Я закусываю губу.

— Я так… предполагаю, что его дед заболел, — тихо произношу я. — Марион говорила, что Рождество было его любимым праздником, и он умер два года назад. Это примерно совпадает по времени с отъездом Коннора. Но опять же, возникает вопрос: почему он просто не сказал мне об этом?

— Ответ очень легко получить, — говорит мама. — Просто спроси его.

— Я бы предпочла этого не делать, — говорю я.

Это как открыть банку с червями, и я уже знаю: что бы он ни сказал, для меня этого будет недостаточно.

— Не трусь, — заявляет Сейди. — Не спросишь ты, значит спросим мы.

Эти люди явно не слышали о личных границах. Я боюсь, что если спрошу, а он скажет, что уезжал из-за умирающего деда, моя злость немного уляжется, а я этого не хочу. Я хочу злиться на Коннора как можно дольше — мой способ беречь сердце.

— Так что ты наденешь? — мягко повторяет мама. — Тебе нужно что-то с изюминкой, немного секси и «иди-ко-мне».

Она преувеличенно надувает губы, выгибается, сводя плечи, чтобы подчеркнуть вырез… в водолазке.

Мы с сестрами в ужасе на нее смотрим.

— Ладно, вот этого мы делать не будем, — заявляет Сиенна. — Но за секси и «иди-ко-мне» я обеими руками.

— Не хочу это слышать, — морщится папа.

— Надену вязаную водолазку с высоким воротом и широкие джинсы с ботинками, — выдаю я первое, что приходит в голову.

Это самый несексуальный наряд, какой только можно представить, он прикроет все. Проблема решена.

Я забыла, что живу вовсе не в демократии и выбирать одежду мне, как выяснилось, не положено. Вместо этого меня буквально впихивают в колготки и короткую шоколадную велюровую юбку, под которую подбирают коричневые сапоги и огромный свитер.

— Нам все еще надо учитывать погоду, — напоминаю я сестрам, когда они вытаскивают корсетный топ.

Сейди сушит мне волосы, выкручивая их в мягкие волны, а Сиенна делает макияж, будто я неспособна справиться сама. Это напоминает мне наше второе свидание с Коннором: мы пили шампанское, пока они «собирали» меня на встречу. Тогда они даже имени его не знали, думали, что это просто симпатичный парень, которого я встретила у арены.

Это было прекрасное свидание. Коннор повел меня на концерт поп-дивы в маленьком зале, где она исполняла новые песни. Он держал меня рядом, не подпуская людей слишком близко, следил за тем, чтобы мои напитки были свежими. Он всегда наблюдал за окружением, будто ждал нападения, хотя внимание толпы чаще было приковано к нему.