— Это благотворительный вечер, — поясняю ей на ходу. — Это часть моей предвыборной кампании.

— Значит, ты просто хочешь набрать побольше голосов пожертвованием?

— Нет, — улыбаюсь, — мы занимались и занимаемся этим уже не один год без огласки, но, к сожалению, сейчас приходится подсветить эту сторону моей жизни.

— Поняла. Я думаю, что об этом нужно говорить, чтобы другие люди, глядя на все это, тоже…

Карина, такая оживленная, раскручивающая свою мысль, вдруг резко замолкает, а ее плечи снова напрягаются.

Поворачиваю голову в ту сторону, куда она смотрит, и чувствую то же самое, разжимая ладонь, в которой все это время удерживал ее пальцы.

Журавлев, идущий к нам, здоровается по пути с парочкой гостей и, оказавшись рядом, возвращает все на круги своя.

Моё лицо почти сразу застывает в привычной маске безразличия, с которой я и пожимаю руку Вите.

— Опаздываешь, — басит Журавлев. — Токарев уже здесь.

— Задерживаюсь, — парирую, подталкивая Карину чуть вперед, положив руку ей на спину.

Она напрягается еще сильней от моего прикосновения.

— Улыбайся, пожалуйста, — шепчу ей на ухо, уже в зале, и ее губы тут же растягиваются в улыбке.

Вечер тянется мучительно медленно. Я успеваю поговорить со всеми, с кем планировал, и представить свою жену свету.

— Мы женаты два года, просто мне не хотелось подсвечивать эту сторону своей жизни, — парирую вопрос председателя правления газовой компании, который не раз выступал инвестором в нашем с Витьком бизнесе.

— Красавица жена, уже восемьдесят процентов успеха!

— Это точно, — вмешивается Журавлев, и Карина, стоящая рядом со мной, тут же отводит взгляд.

А вот Журавлев напротив смотрит на нее весь вечер. Украдкой, явно думая, что этого никто не замечает.

Я вот заметил…

Когда вечер заканчивается, Карина предупреждает меня, что отойдет в дамскую комнату. Я жду ее в зале. Она возвращается минут через пятнадцать, дерганная, еще больше поникшая и раскрасневшаяся.

Мысли скачут по черепной коробке, как блохи по котам.

— Все нормально, Карина?

— Отлично. Мы же домой?

— Домой.

— Хорошо.

Она натянуто улыбается и, не дожидаясь меня, направляется к ступеням, на которых почти сразу оступается.

Я успеваю подхватить ее в самый последний момент.

Мои руки обвивают ее талию, крепко прижимая к груди. Сердце тут же ускоряется, а мы, напротив, замираем. Стоим, смотрим друг на друга, чувствуя обоюдное притяжение. В этом я уверен.

Карина приоткрывает рот, но ничего не произносит.

У меня же в этот момент сносит крышу, потому что все, о чем я думаю, это ее губы. Губы, в которые мне хочется впиться. Которые мне хочется почувствовать.

Я сгораю в одной-единственной, всепоглощающей волне желания. Оно накрывает с головой.

Дико. Первобытно.

Тепло её тела прожигает слои одежды. Я забываю, где мы, кто мы, и что между нами было.

Есть только она. И она сейчас в моих руках. Трепещущая, живая, сексуальная.

Я смотрю ей в глаза и вижу, что она понимает, как я на нее реагирую.

— Будь осторожнее, — шепчу с хрипотцой.

Карина заторможенно кивает, а потом касается моей щеки ладонью, и в этот момент случается самый настоящий взрыв. Я начинаю сбоить, и только поэтому ее целую…

Карина

Убираю умывалку для лица в шкафчик и, коснувшись губ пальцами, рассматриваю в зеркале свой, всё ещё, ошалевший от воспоминаний вид.

С нашего с Димой поцелуя прошло три дня, а у меня до сих пор щёки горят и губы покалывает. Качаю головой, а отражение медленно растворяется под гнётом моего воображения. Теперь я вижу там Диму. Его глаза за секунду до того, как всё случилось. Они излучали что-то, похожее на любовь. По крайней мере, мне хотелось и хочется думать именно так.

Я до сих пор чувствую его руки на моей талии… они так крепко меня сжимали…

В тот момент я чувствовала себя такой защищённой. Было не страшно. Совсем.

Но эта эйфория растворяется, стоит мне только взглянуть на своё запястье. Синяки на нём уже начали желтеть, но на душе по-прежнему гадко.

Я закрываю глаза, слышу ненавязчивую музыку, которая играла в зале, толкаю дверь в туалет и чувствую его за своей спиной.

Это не Дима.

Дверь захлопывается.

Я вижу его отражение в зеркале и покрываюсь инеем просто потому, что его взгляд не обещает ничего хорошего. Журавлев стоит за моей спиной, а его тяжёлая рука ложится на моё плечо.

Запах резкого, удушливого парфюма проникает в нос и горло, вызывая тошноту.

— Расслабься, — шепчет он, практически касаясь моей щеки губами. — Ты сегодня очень красивая игрушка.

Уголки его губ заостряются, а пальцы впиваются мне в кожу выше локтя.

— Пусти, — шиплю, чувствуя подступающую к горлу панику.

— Конечно, отпущу. Астахов скоро улетает в Казань, и я очень хочу с тобой увидеться, Карина. Уверен, нам будет хорошо…

У него низкий, полный грязных намёков голос, от которого меня не просто потряхивает, меня так сильно колотит, что даже зубы стучат.

— Испугалась, маленькая? — неискренне удивляется Журавлев. — Прости, что напугал. Просто ты должна понять, что очень зря выбрала его, — обжигает моё ухо горячим дыханием, — когда есть я.

— Чего ты от меня хочешь?

— Я уже сказал.

— Я не буду. Я всё расскажу Диме и…

— И кому же он поверит? Своему лучшему другу или какой-то девке? А может, это мне всё рассказать Дима, а? В подробностях. Как ты сейчас на меня вешалась, как умоляла быть твоим любовником, м? Ты же понимаешь, что он заберёт у тебя ребёнка и вышвырнет тебя пинком под зад?

Журавлев чуть прищуривается и, скользнув ладонями по моим плечам, выходит из туалета.

Я же тогда осталась стоять на месте, будто приросла к полу. Стояла, смотрела на своё отражение и мелко дрожала. А потом меня вырвало. Буквально. От страха, от унижения, от беспомощности.

Я вышла в зал, еле сдерживая рыдания. Я видела, что Журавлев смотрит. Видела и боялась. До ужаса боялась лишиться сына.

Виктор был прав… Дима бы мне не поверил…

Меня тогда трясло, и сейчас трясёт. Спустя четыре дня, стоит только всё это вспомнить.

Прошло четыре дня, а я всё ещё чувствую его прикосновения, и они сродни ожогам!

Глаза наполняются слезами, но я не позволяю себе плакать. Делаю глубокий вдох, чтобы взять себя в руки, и слышу Димин голос. Он внизу.

Сердце ёкает. Он здесь.

Промокаю лицо полотенцем и торопливо собираю волосы в хвост на макушке. Глаза, конечно, ещё красные, поэтому решаю не спешить. Вниз спускаюсь минут через десять.

Дима стоит в гостиной на коленях, усадив Илью в большую машину на управлении. Сын со счастливой улыбкой крутит руль, пока его отец, нахмурившись, рассматривает пульт.

От этой картинки у меня перехватывает дыхание. Я замираю на последней ступеньке и тихо говорю:

— Привет.

Дима тут же поднимает голову и оборачивается. Сынишка тоже не отстаёт.

Астахов кивает, а я неловко поправляю на себе свитер.

— Что делаете? — спрашиваю, всё же найдя в себе силы подойти ближе.

— Батареек в комплекте не было, — поясняет Дима, тряся в руке пульт от машинки.

— Ему и так нравится, — киваю на сына. — Батарейки потом купим, — сажусь на краешек дивана.

Дима скользит по моему лицу внимательным взглядом и, отложив пульт, будто невзначай задевает мою коленку.

— У меня будет к тебе предложение на этот вечер.

— Какое?

— Узнаешь. Няню я уже позвал.

— Ладно, — медленно киваю. — Это же… что-то… хорошее? — шепчу.

Дима приподнимает бровь и, ухмыльнувшись, кивает.

Три дня назад он поцеловал меня, и с тех пор мой мир до сих пор шатается.

— Хорошее. На самом деле… просто ужин, — чуть понижает голос, глядя на мои губы.

Уверена, что в этот момент мы думаем об одном и том же. Думаем, но до сих пор так ничего и не обсудили.