«Рита, я специально дал ему понять, что я слаб. Такая тактика. Не забивай себе голову, объясню позже. Я мог бы… Но для того, чтобы ослабить Кристовских я должен был сыграть в игру. У него не хватит сил со мной тягаться. Оставить от него ничто, вопрос времени, — перечитываю и сердце снова сжимается. Уже не знаю, что думать. Мне хочется бежать, очень хочется. Так что же так внутри горит? Почему так жаль непонятно что! Злюсь на себя. Какая идиотка! — Возможно ты начнешь немного жалеть мучителя, это нормально. Стокгольмский синдром. Кристовский не дурак, он наверняка делал что-то хорошее для тебя. Не ведись. Поверь, это сам дьявол, а не человек. Пафосно? Не бери в голову. В жизни бывает и не такое. Ничего с собой не нужно, кроме паспорта. Я все дам тебе сам. Просто выйди из дома и дойди до ближайшего переулка».

Гуляю по саду. Я даже не оделась как следует. Джинсы, футболка и куртка. Дышу воздухом. Глазки камеры тихо урча равномерно поворачиваются по периметру. Как бежать? Но я упорно наматываю круги.

Медленно пробираюсь к выходу. За пределы выходить запрета нет. Влад никому ничего не приказывал. Только камеры в действии, охрана сидит в доме.

Независимо распахиваю калитку, выхожу на улицу. Прогулочным шагом, поминутно останавливаясь, тихо бреду.

И вот она, машина. Все как в прошлый раз. Сценарий развивается почти одинаково. Вроде бы свобода, а на душе тягомотина. И тем не менее, сажусь внутрь. Горский встречает меня улыбкой. Теплой, родной и ласковой. На миг касается губ, мимолетом гладит по щеке.

— Рита, — взволнованно выдыхает.

Улыбаюсь признательно. Тороплю его. Нужно уехать как можно быстрее.

— Ром, там камеры. Они все равно увидят.

— Плевать.

— Скорее, Ром, пожалуйста, скорее! Я боюсь.

— Прекрати, Рит, — с визгом трогаемся с места. — Все будет нормально. Я тебя увезу далеко. Тебя никто не найдет. Наш дом прекрасен, Рит. Там есть все для тебя. Я купил одежду, косметику и все, что необходимо женщине. Особенно такой как ты.

Это так неожиданно, что теряюсь. Все купил? А размеры? И предпочтения?

Но Горский настолько шикарен, что тут же отвечает.

— Я знал о тебе, моя девочка. Я же готовился. Пусть тебя не пугает мой порыв, Рит. Просто очень хотелось, чтобы ты не занималась бытовыми делами. Хочу тебя в безраздельное владение. Мы много пропустили, — входим в крутой поворот.

Мысли взрываются. Не могу себя понять. Я так хотела к нему, что едва осознаю, как внахлест с суровой реальностью меняется моя жизнь. Поэтому немного тормознутая и не выдаю нужных реакций.

— Ром, я знаю, что кажусь ненормальной, но поверь…

— Голову не забивай. Как ты в целом в адеквате после этих тварей осталась вообще не знаю. Я все вылечу, детка. Я буду любить тебя любой. Обещаю, что никогда не пожалеешь о своем выборе.

Все-таки не ошиблась. Рома все понимает.

Позади раздается рев мотора. Леденею от предчувствия. Откидываю козырек, в зеркало вижу, как нас догоняет знакомая иномарка. Черная, изогнутая колесница из самого адского ада. И номера такие же. Три шестерки. Кристовский считает, что чушь собачья сторониться номеров, символизирующих дьявола.

— Там Влад, — испуганно ору Горскому.

Рома притапливает педаль, велит накинуть ремень. Его лицо в миг преображается, превращается в каменную маску. Он скалится, ненависть буквально искажает мягкие черты лица.

— Сейчас погоняем! — цедит.

С ужасом вижу, как расстегивает кобуру. Из нее торчит огромный черный пистолет. От шока речь пропадает. В глазах летают черные пятна, я не могу уловить что происходит. Огромное чувство подавляющей паники накрывает с головой. Задыхаюсь.

— Рита, что бы не случилось, верь мне! — кричит Рома.

Виляя, выходит на вираж. Меня мотает по салону как фантик. Бьюсь головой о дверь, визжу и цепляюсь за все, что можно схватиться. По щеке расползается липкое и мокрое. Рома не глядя, наклоняется, вытаскивает из бардачка пачку салфеток.

— Вытри кровь.

Снова и снова выворачивает руль. Пачка падает на пол и закатывается за сиденья. Запрокидываю голову, в рот льется ржавчина. Через миг понимаю, никакая это не ржавчина, а самая настоящая кровища. Но плевать. По телу взрываются страшные волны с токами. Меня полощет, заливает горячим.

— Мне страшно! — выкрикиваю.

— Это адреналин, детка. Сейчас отпустит.

Не пытаюсь оспорить, но мне кажется, что адреналин действует по-другому. Снова приклеиваюсь к зеркалу. Влад летит, как разъяренный зверь. Он близко настолько, что могу рассмотреть перекошенное лицо. Капот вот-вот въедет в наш багажник. Минимум разделяет.

Я знаю Кристовского. Равных в езде ему нет. Он будто родился с проклятым рулем в руках.

Каждый маневр Ромы зеркалит идеально.

— Боже-боже-боже! — тонко скулю.

— Еще немного, — цедит Горский.

Я не знаю сказка ли это, может какое-то искаженное восприятие реальности, но я встречаюсь глазами в моем маленьком зеркале с мужем. Он будто приклеивается и не отпускает. Влад снова влезает под кожу и ворочает мысли, переворачивает нутряк с ног на голову.

Не могу оторваться от гипнотического взгляда. Не могу. Это сильнее меня. Это выше. Уже кажется, что у мужа черные дьявольские очи, а не обычные человеческие. Душу вытаскивают!

— Ром, — хриплю, чтобы хоть как-нибудь помог, выдернул из водоворота. Но Горский яростно что-то говорит в рацию. Рацию? Откуда она здесь. Влад идеально ведет. Ни на минуту не отклеивается, как бы Роман не старался разогнать машину. Сколько нас разделяет? Пять сантиметров? Десять? А если удар? От нас ничего не останется. — Рома! — ору.

— Тихо, Рит, — на миг сжимает ладонь. — Тихо. Все нормально.

Ничего нормального, но голос Горского вытаскивает из тумана, возвращает назад. Дрожащими руками закрываю обзор. Больше не хочу туда смотреть. Больше не хочу ничего. Хочу, чтобы все поскорее закончилось.

— Сейчас держись, — кричит Рома. — Постарайся влиться в кресло. Я справлюсь, ничего не бойся.

Непослушными руками выполняю команду. Вцепляюсь похолодевшими руками в ремень. Пристегнут. Хватаюсь за ручку на двери, другой рукой накрываю голову. С опозданием понимаю, что, если удар, могу влететь макушкой в панель, если ремень порвется. Про подушки не думаю, только бы не это.

Вминаюсь в кресло и закрываю глаза.

— Чтоб ты сдох, тварь! — дикий тяжелый ор рвет перепонки.

Машина юзом идет по земле, разворот на сто восемьдесят. Пыль, гарь, запах спаленных покрышек. Звон покореженного металла. Все как в боевике один в один. И один громкий щелчок. Я даже уже не кричу.

— Успокойся. Ты ее потерял! Отвали от нее.

Веки разодрать сложно. Они слиплись намертво. Качает, тошнит и мотает как в центрифуге.

— Выпусти, — рык давит на перепонки. — Выпусти. Я не трону. Ей плохо! Ты слепой? Ей! Плохо!

Удар по крыше, разбивается стекло. Шурша, осколки ссыпаются внутрь. Толчки, удары, мат. Меня кто-то задевает локтем. Плевать. Правый висок ломит и горит.

— Уничтожу. Всех под ноль пущу. Гнилое племя выблядков, — рычит Горский.

— Рита! — низкая львиная вибрация бьет по нервам. — Ритааа!

Хочу открыть глаза и не могу. Запекло все. Ресницы слиплись, не хотят расклеиваться, как не борюсь с собой. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Ммм.

Стону от боли.

— Отпусти, — рык оглушает. — Все равно заберу ее. Ты не сможешь ничего. Ты уже не смог!

— Зачем? Чтобы заново стояла собакой в твоих ногах? Чтобы играл с ней, как с любимой игрушкой? Чтобы что? Она для тебя никто! Просто вещь.

Снова глухие удары. Машину шатает. Рывками.

— А для тебя? Для тебя она кто?

Это Рома. Это он меня отстаивает.

— Для меня она весь мир! Понял? — пауза. — Да что ты можешь понять⁈ Ты же не способен на то, чтобы чувствовать.

— Не тебе решать.

Машина снова рычит и уходит вбок. На гребне особой боли с силой открываю глаза. Стекла выбиты. Рома засыпан осколками. Лицо в крови, на щеке набухает слива. Кристовский не отпускает его. Держит мощными кистями, разодранными глубокими царапинами, за грудки. Лица у обоих перекошены. Они как два хищника в борьбе за дележку территории. Все в клочья летит.