Челюсти замыкает. Я как маньяк поливаю кровью элитное экологичное дерево. Это хорошо. Боль отрезвляет. Она заставляет думать.

— Владислав Эдуардович! — пищит позади меня новенькая горничная.

Медленно разворачиваюсь, пришкваривая взглядом.

— Кто велел зайти?

— Но у Вас кровь.

— Вон. Пошла.

Уносится, как ветер. Стряхнув осколки, спускаюсь вниз.

В этот момент в дом врывается тесть. Сука, только его рожи здесь не хватало.

— Мне позвонили, сынок, — лепечет. С ненавистью смотрю на престарелого раба. Торговец дочерью что-то еще лопочет, но мне ни хера неинтересно. — Какая же она неблагодарная тварь.

— Пошел вон из моего дома, — раздуваю ноздри. — Тебя ни один шаг моей жены не касается. Я сам ее найду. Исчезни.

Он резко замолкает. Вижу, как хочет послать меня на хер, но нет. Из-за денег не сделает, будет жрать дерьмо полными ложками и просить еще, лишь бы не лишиться счета в банке. Слизняк.

— Ты погорячился. Поэтому не обижаюсь, — мерно двигает челюстями. — Если что, я жду звонка.

— Не понадобиться, — отрезаю.

Это мой дом, моя жизнь, я сам найду Марго. Никто не встанет у меня на пути.

Поднимаю на уши весь город, звоню мэру, вызываю всех, кто может помочь. Сажусь в машину и сам тороплюсь на поиски. Кровь кипит. Мне очень азартно. Но азарт этот не в полной мере рвет вены. Я уверен, что заберу Марго вновь. Я всегда ее забирал. В этот раз сделаю тоже самое.

Сжимаю руль, невидяще таращусь в лобовое. Сколько еще мне отмеряно? Какова глубина ложки, м? Кажется, она бездонная. Зачем Рита мне нужна? Я уже и сам не знаю. Мое сердце не способно любить, оно бьется всегда ровно и гулко.

— Влад, — доносится из рации. — Окружная юго-запад.

— Принял.

— Тебя сопроводить?

— Нет. Справлюсь.

— У него оружие.

— У меня тоже, — усмехаюсь и топлю педаль газа в пол.

На выезде из города, ловлю беглецов. На душе ровно до тех пор, пока, повреждая машины, прижимаю к обочине. Тормозим с визгами и гарью. Скрежет металла царапает уши. Ааах, твою мать! Пляшут нервы. Мне осталась одна забава! (С. Есенин «Забава» — прим. авт)

— Прокатилась? — смотрю только на жену.

— Влад… — обреченно.

— Я самый. Поговорим? — бросаю похитителю.

Надо сказать, держится он достойно. Ни один мускул на роже не дергается. Спокойно выходит из машины и подходит к моей.

— Не при ней, — показываю, что нужно отойти дальше.

Отходим метров на двадцать. Мне каждую секунду хочется втащить сволочи за то, что посягнул на мое, но я этого не делаю. Жена знает мой норов и знает, что я из себя представляю, так что очень хочу, чтобы она понервничала.

Сжимаю кулаки и прячу в карманы кожаной куртки, стараюсь очень себя контролировать. Очень!

— На хуя? — закуриваю.

— Ммм, — нагло усмехается. — Спустился к простонародью? Материшься, голубая кровь?

— Я предупреждал.

— Да насрать мне, — наезжая, сипит. — Она моя. Это ты у меня ее забрал.

— Тебя мало отпиздили тогда? — жадно затягиваюсь, пытаясь отвлечься от кровожадности. — Не я, конечно, отпиздил. Но все же.

— Можешь повторить?

— Могу. Только вряд ли теперь рожу соберешь, как тогда. Кстати, у тебя хуевый хирург был.

Со злости фыркает, как шелудивый пес.

— Скажи зачем она тебе? Я тогда так и не услышал?

Отстреливаю окурок подальше. Расставляю ноги и поднимаю подбородок. Лицо перекореживает судорогой, но все равно пока еще держусь.

— Вот тебя не ебет.

— Ошибаешься, — оскаливает клыки. — Вы над ней что только не делали. Поэтому пришла пора вернуть ее в нормальный мир. Разменной монетой больше ей не быть. Только я способен любить Риту по-настоящему.

— А что ты Робин раньше не пришел? М?

— А теперь тебя не ебет. Значит, не мог.

— Слышишь, благородный? — сплевываю. Попадаю ему на ботинок. — Кода женщину любишь, приползешь любым. А ты не торопился.

Моя ярость как буря нарастает, и я не могу остановиться.

— Тебе откуда знать, что такое любовь? Ты на ее глазах шкур пользуешь!

Проводка замыкает. Напрягаю все тело. Всю силу вкладываю в удар. Боковой у меня всегда на пятерочку. И пох на его тренировки в структурах. Как во сне вижу, что недо-Робин падает мешком к ногам. Все. Нокаут.

Иду к его машине, хватаю Марго, затаскиваю её в нашу. Она дрожит, глаза полны слёз и страха, но не даю ей ни малейшего шанса на сопротивление.

— Хватит рыдать! — рявкаю.

Машина ревёт, я давлю на газ, уносясь прочь от этого проклятого места, от бесива, что жжёт меня изнутри.

— Решили поиграть? Зря, Маргарит. Он даже одного удара не выдержал, — вены на шее набухают, пальцы сжимают руль добела. Внутри меня бушует ебейший шторм, смесь ненависти, долбанутой страсти. Я не позволю ей уйти. Никогда. — Я не трону тебя. Хватит рыдать! — ору снова. — Если будет война, выиграю любой ценой. Никто не встанет у нас на пути. Рита! — жму на газ. — Прекрати. Потом еще спасибо скажешь.

Стою посреди спальни. Самой ненавистной комнаты в доме. Мне здесь плохо! Хочется орать и блевать от густого воздуха, смешанного с напряжением. Забило к чертям всю глотку. В страшном бессилии сжимаю руки. Едва себя сдерживаю, чтобы не наброситься на Влада.

— Не кипи. Успокойся.

Устало снимает рубашку. Небрежно бросает на кровать. Достает свежую и неспеша надевает. Сволочь чистоплотная. Забив в горло ругательства, наблюдаю за мужем. По телу перекатываются напряженные мышцы, шея вздута, перекрещена венами. Рот плотно сжат и тем не менее, Владу удается разговаривать ровным голосом. А я на взводе.

— Я спокойна! — оглушительно визжу.

Пусть немного, но становится легче. Будто пробку сорвало и немного стало свободнее.

Гад!

Вернул меня, вырвал из рук Романа, как будто нашел вещь, которую потерял. Теперь положил на полочку и успокоился.

— Это хорошо. Побудь одна, — гасит гнев под маской. — Мне нужно отлучиться. Разберусь с падалью, что отключила камеры.

— Какие камеры?

— Ты не знаешь? — с желчью. — Они по всему дому. Горский подкупил или запугал. Разберусь сейчас. Но имей в виду. Это была последняя оплошность. Теперь с камерой на шее будешь ходить. Поняла? — ожидаемо срывается.

Его голос звенит от ярости. Уже знает, кто отключил камеры. Быстро. Я не погружалась в вопрос, мне главное было сбежать. Но Кристовский на то и Кристовский, чтобы знать все. Сжимаю от безысходности виски. Ломят ужасно.

Огрызаюсь, слова вырываются сами собой.

— Я устала от этой грязи, Влад! Пойми, мы не любим друг друга. Тебе лучше отпустить меня к Горскому! Причем тут камеры. Ну пойми же наконец! Все равно бы ушла рано или поздно.

Он смотрит на меня холодно, его глаза два совершенных куска льда. Отмерев, пригнувшись зверем, размеренно идет ко мне. Приблизившись, рычит прямо в лицо.

— Почему же тогда герой Роман не отвоевал тебя прямо сейчас? Почему так легко отпустил? Разве он не должен был бороться за тебя, чтобы оставить рядом с собой? Свалился, как мешок с говном. Тренированный, блядь, наш фейс! — на каждом слове рокот повышается.

Последние звуки грохотом отдаются в ушах. Не знаю, что ответить. Я в шоке от всего, что происходит.

— Ты ударил его, — оправдываю Горского.

— Должен был сдохнуть и ударить в ответ. Он же считает тебя своей, — зрачки полыхают, как у демона. Рот искривлен в презрительной гримасе. — В конце концов пристрелить меня мог бы. Почему он этого не сделал, Рита?

Пытаюсь что-то говорить, убедить Влада, что Горский найдет способ вернуть меня. В беспамятстве убеждаю наперекор аргументам Кристовского.

— Он все равно заберет, понял? — рублю, когда слова заканчиваются.

— Да что ты, — коротко. — Уверена? — слово падает между нами.

Замолкаю резко. Вокруг резонирует волнами злости и надсадного бешенства. Влад буквально излучает шквал исступления. На глазах лицо мужа меняется. Становится опасным и непредсказуемым. Слышу скрип зубов, нечеловеческий звук пугает до дрожи. Ошарашено встречаюсь взглядом. Глаза Кристовского сужены. В них полыхает огонь адского пекла.