— Ой, — шепчет Стася, и на ее лице впервые появляется улыбка, — он меня держит.

Пододвигается ближе, кладет на край руку и больше не отходит от кроватки ни на шаг. Просто стоит и смотрит.

Моя семья ощущается… охуенно.

Даже если к ней добавляет настойчивый храп протиснувшегося в детскую булли. Он тут же подбирается к Стаськиным ногам и садится вразвалку, оставляя на чистом покрытии пола свои законные, как он думает, слюни. Кажется, тоже готов ждать сколько придется, лишь бы пометить еще и мелкого.

На телефоне всплывает входящий от Карлайла. Обычно он не беспокоит меня по всякой фигне, но сейчас на носу еще одна сделка с американцами и там не так, чтобы все гладко. Сплю я в последнее время примерно через день — янки мотают нервы, испытывая мое терпение на прочность. Но это, конечно, не первая такая жопушка, и я твердо намерен взять их измором и хитростью. А потом — разъебать по кускам то, что они не захотели отдавать целиком на моих лайтовых условиях.

— Присмотришь за ним? — предлагаю Стасе, и она серьезно кивает, как будто согласилась нести караул.

К счастью, первый визит Марка проходит отлично — Стася, дождавшись, когда проснется брат, с интересом крутится рядом, пока я меняют подгузник. Защипывает нос, морщится, но самоотверженно идет следом, пока его мою. По моей команде, подает крем, присыпку, подлазит под руку и даже помогает с липучками подгузника. В конце свою долю внимания получает и Зевс — присаживаюсь, осторожно даю ему обнюхать детскую ногу. Псина счастливо растягивает в улыбке (на собачий манер) слюнявую морду.

График, который скинула Кристина, мы не нарушаем. Идем строго по часам. Я распечатываю его на дверцу холодильника и Стася прилежно следит за ним, отмечая маркером каждый пункт.

После обеда закидываю сына в коляску (у меня здесь со значком «Мерседеса», от того же бренда — импульс, блажь, мальчуковая хотелка, можно называть это как угодно), Стася берет Зевса на шлейку и идем гулять. Солнце балует, на улице тепло — первые числа декабря, а мы еще даже зимнюю обувь и одежду не расчехлили. Но Стаська все равно напялила на булли теплый комбинезон, а потом я напялил на нее меховые наушники.

Я делаю Кристине пару фото и видео. Хочу, чтобы она не стрессовала из-за первых выходных Марка не с ней. Вспоминаю, как мне самому херово, когда приходится уходить, когда не хочется спускать его с рук — и мне, несмотря ни на что, не хочется, чтобы она проходила через то же самое. Полностью нивелировать ее нервяки невозможно, но я пытаюсь сгладить хотя бы самые острые углы.

Вечером, когда садимся ужинать, а Зевс ответственно охраняет лежащего в качели Марка, Стася наконец задает вопрос, которого я ждал и боялся.

— Пап, а где его мама?

Я знал, что рано или поздно она его задаст. Раз сто — не меньше — прокручивал в голове варианты ответов, но каждый раз упирался в очевидное — я не буду врать своей дочери. И стелить соломку, недоговаривая и перекручивая факты — тоже.

— У нас с ней… все сложно, Стась, — чувствую собственный вздох, потому что сложнее становится буквально с каждым днем.

— Она плохая? — хмурится Стаська.

— Нет, Стась. Просто… взрослые иногда… делают вещи, после которых им тяжело друг с другом.

— И Марк теперь будет жить с нами всегда?

— Нет. — Кажется, вижу разочарование на ее лице — она считает меня своей собственностью, а теперь точно так же присвоила и брата. Я переживал, что эти два дня дочь будет дуться и сопеть, чтобы поскорее увез Марка обратно, но теперь, кажется, нужно переживать, сможет ли она безболезненно его отдать. — Я буду привозить его на выходные. Или, как мы договоримся с его мамой.

— То есть, сюда ты ее не привезешь? — уточняет с легким, как мне кажется, триумфом.

Я готовился к этому разговору, но мне все равно нужна пауза перед ответом.

Возможно, потому что его — однозначного, понятного и правильного — в нашей с Кристиной ситуации не существует. Больше не существует или не существовало никогда — мне пока сложно разобраться.

Все… сложно. Ёбаная тупая формулировка.

Американцы выносят мне мозг и в половину не так «чудесно», как с этим справляется призрак Кристины в моей голове.

Но Стаська напряженно ждет ответ, и даже Марик как будто хмурится больше обычно, фокусируя на мне взгляд.

— Я бы хотел вас познакомить, — делаю первый шаг на этот тонкий лед. — Но не буду тебя заставлять, если ты не захочешь. Это совсем не обязательно.

Морщины на ее лбу моментально разглаживаются, мои в душе — натягиваются.

Ожидаемо — я не знаю, что должно произойти, чтобы Стася с энтузиазмом восприняла новость о том, что ей придется делить мое внимание с другой женщиной.

— Ладно, — дочка пожимает плечами, — но ты можешь пригласить ее на Рождество. Это же семейный праздник.

Мы еще не обсуждали с Шутовым, как в этом году «поделим» Стаську, но раз она уже сама решила, что хочет остаться дома на Рождество, значит, они с Лори возьмут ее на Новый год — на неделю или дней десять, как в прошлом году.

Проблема в том, что ничего такого я с Кристиной не обсуждал. И хоть мы больше не шипим друг на друга и нашли разумный компромисс во взаимодействии — она буквально чертовски меня удивила, когда без крика согласилась отдать сына на все выходные — я абсолютно не уверен, что идея провести с нами Рождество приведет ее восторг. Скорее в ужас.

Поэтому, пока Стася не намечтала с три короба, говорю как есть — с мамой Марика я этот вопрос пока не обсуждал, у нее могут быть свои планы на зимние праздники.

Хотя очевидно же, что мы оба захотим быть с сыном — вряд ли кто-то согласится уступить свое право встретить с ним первое в его жизни Рождество, и вариант «вместе» кажется самым подходящим.

Только тогда все станет в разы сложнее, Авдеев.

Вечером Стася помогает купать Марка — очень осторожно держит его за руку, и улыбается, когда он с любопытством на нее смотрит. Потом садится рядом, когда его кормлю, прижимаясь к моему плечу с очередным потоком вопросов: а что, а как, а зачем, а почему? В глубине души я пиздец как боялся, что дочь воспримет его появление враждебно, увидит в Марике не брата, а конкурента за мое внимание, но теперь по этому поводу, кажется, можно выдохнуть.

Минус одна проблема.

Телефон начинает вибрировать в тот момент, когда я укладываю сына в кроватку. Стаська серьезным взглядом дает понять, что будет его караулить, пока поговорю — это же написано на морде псины, который таскается за нами по пятам, как привязанный.

Выхожу, проверяю телефон — Лиза.

В последнее время она звонит и пишет реже, но не по своей инициативе, а после нашего разговора и моего корректного намека на то, что я буду делать это сам. Она не глупая женщина, сразу поняла, что это была моя попытка сказать, что для нашей «паузы» ее в моей жизни слишком много. Был почти уверен, что после этого наш контракт разорвется совсем, но Лиза проявила чудеса терпения.

— Привет, — здороваюсь, прикладывая телефон к уху. Делаю еще пару шагов по коридору, наваливаюсь на стену плечом, пропуская в голове весь график сына, чтобы убедиться, что ничего не пропустил.

— Я не поздно? — Слышу на заднем фоне легкую ненавязчивую музыку.

— Все ок.

— У меня билеты на фотовыставку, подумала, что ты не откажешься составить мне компанию.

За время с того момента, как я предложил поставить «нас» (в глобальном смысле) на паузу, мы виделись три или четыре раза — пару раз сходила в театр, дважды я приглашал ее поужинать — оба раза днем. Это были формальные встречи — не затяжные и без намека на продолжение, но, если честно, я бы не сказал, что в наших отношениях хоть что-то изменилось. Из них просто ушел секс.

И я все чаще ловлю себя на мысли, что возвращать на старые рельсы — не хочу. Даже если со стороны Лизы нет ни единого повода и даже намека на то, что она ревнует или ждет какую-то определенность.

В ней хорошо все.

Плохо только то, что меня от этого «хорошо все» не вставляет.