Мы обмениваемся рукопожатиями.

— Спасибо, Гриша. Как дочь? Привыкает к семейной жизни в Риме?

— Привыкает, — вздыхает, почти не скрывая раздражения. — Звонит каждый день, жалуется на свекровь. Я ей говорю: «Доча, ты сама выбрала этого макаронника». А она в слезы. Женщины… Как квартира?

— Спасибо, отличная. Почти ничего не переделал в итоге.

Для кого и зачем я ее покупаю, конечно, не распространялся.

Но ловлю себя на мысли, что я ни хера не знаю, как там живется Кристине. Она буквально закрылась — на все, блять, замки. С Алёной не контактирует, горничную тоже перестала трогать, насколько мне известно. Прилежно посещает врача по графику, а еще ходит на курсы для будущих мам и на йогу, и в бассейн. Иногда гуляет по Приморскому и ходит в Ботанический сад. Рядом с домом есть пара небольших кафе — одно прямо на первом этаже ЖК — там Таранова пару раз в неделю пьет кофе и читает. Из всего необычного — она записалась в гончарную студию, и в последние недели бегает туда каждый день. Это все, что я знаю от водителя, которого периодически спрашиваю, потому что не могу отделаться от ебучей мысли, что стоит немного ослабить контроль — и все снова пойдет по пизде.

Карты она по-прежнему не использует — гордая, блять.

Но что Кристина делает дома, за закрытыми дверями?

Я все еще могу в любой момент увидеть ее на камерах, но… не смотрю. Хочу, блять, но не буду. По сотне разных причин, основная из которых, конечно же — потому что это будет прецедент. Потом у меня не будет тормоза, чтобы сделать это еще раз, и снова, и опять.

А еще потому что… это ее личное пространство. Не хочу туда лезть.

— Вадим, вопрос есть… — голос Левченко вытаскивает меня из тяжелых мыслей.

— Что-то в порту? — Догадаться не тяжело, я держу руку на пульсе, и в курсе, что там, где я выгреб по щелчку пальцев, он сел на мель. Как и еще парочка его «коллег» по бизнесу. Один точно уже никогда не всплывет.

— Как всегда, — Гриша затягивается сигаретой, вздыхает. — Контейнеры идут, но китайцы опять выёбываются с пошлинами. Может, встретимся?

В свое время Левченко под меня не «лег», хотя был чуть ли не в самой хуевой ситуации среди тех, кого я так или иначе додавил. Вместо этого предложил разумный компромисс, как мы можем все еще не мешать друг другу, и не пихаться локтями. Даже зная, что там, где у него «локти», у меня — кувалда, и снести его на хуй без всяких компромиссов, мне не составило бы никакого труда. Но там, где вопрос можно решить миром — я готов решать миром.

Вспоминаю лицо Кристины в ответ на мой «мир».

Аж зубы сводит.

— Гриш, Алена свяжется, — отрезаю.

Дела я на своей земле не обсуждаю, тем более — сегодня.

Левченко кивает и отходит к бару.

Но побыть одному не получается — замечаю возле стойки втыкающего в телефон Сашу Коваленко — моего старого, но надежного партнера, когда-то шедшего на шаг впереди меня, а теперь стабильно крепко отстающего. Впрочем, это никак не мешает нам поддерживать дружеский контакт.

— Вадим, ты чего такой хмурый? — спрашивает Коваленко, тыкая вилкой в тартар, как будто это не у него — самая кислая рожа сегодня. — Расслабиться не можешь? Это уже профдеформация.

— Впервые без Лены, да? — задаю встречный вопрос, чтобы увести разговор. Его жена обычно везде с ним, как тень. Но сегодня он один, и мне как-то не по себе видеть их не вместе. Если бы меня спросили, какая пара, по моему мнению, не развалится никогда, то семейство Коваленко было бы на втором месте в этом списке, после Шутовых.

— Ага, — вздыхает, отпивая виски. — Улетела в Дубай, контракт с арабами. Первый раз за пять лет без нее, и… пиздец как-то странно. Пусто что ли.

Говорит это легко, с усмешкой, но я вижу, что ему действительно не по себе. Он любит свою жену. По-настоящему.

И его слова, простые и до черта обыденные, становятся для меня триггером.

Вспоминаю разговор с Алёной. Короткий, сухой, как сводка с фронта: «Вадим Александрович, Кристина Сергеевна передала поздравления, но присутствовать не сможет».

Не сможет?

Не хочет.

Я не собираюсь скрывать ни от кого ни своего сына, ни его мать. Рано или поздно нам придется появляться где-то вместе, взаимодействовать, делать синхронно счастливые маски на камеры — так все устроено в этом мире. Я могу не быть женат на матери своего ребенка, но обязан соблюдать определенный этикет. С чем, в принципе, согласен. Знаю парочку историй, когда любовницы устраивали променад перед журналистами, вытаскивая на свет божий детей на стороне при живой супруге. Не в моих правилах поучать и тыкать пальцев в чужие косяки, но для себя я решил, что Кристина и сын — приоритет. Подумал, что если она вольется в этот круг (рядом с Лори и Шутовым), то из ее головы выветрятся хотя бы разговоры о том, что она — инкубатор. Готов поспорить, она уже и забыла, что сказала их она — не я.

Усмехаюсь.

Вспоминаю, как яростно она прикрывала от моего взгляда живот рукой.

Как хмурилась. Могла бы — разодрала.

Ты же с характером, малыш…? Просто вот с пиздец каким стержнем внутри, и хуй тебя переломаешь через колено.

А я могу сколько угодно выёбываться, но правда в том, что я надеюсь, что все это — ее ослиное упрямство и моя железная жопа передадутся нашему сыну в идеальных пропорциях. Вспоминаю, как его сердце билось на экране, как маленький мотор, и чувствую гордость. Или слабость. По хер. Я не романтик, чтобы копать слишком глубоко — просто, кажется, мы сделали отличного пацана.

Но сейчас думать о ней и ее капризах, нет ни времени, ни желания. Отгоняю эту мысль, как назойливую муху. Я сделал жест — Таранова его не приняла. Вопрос закрыт.

Поворачиваюсь, чтобы вернуться к гостям, как вдруг замечаю у входа на террасу Алёну. Она стоит, как всегда, прямая, как струна, в строгом брючном костюме, с планшетом в руке. Ее присутствие здесь, среди расслабленной атмосферы праздника, выглядит неуместно, как компьютерный вирус в райском саду. Она никогда не приходит на мои личные мероприятия. Значит, что-то случилось.

Она, заметив мой кивок, быстро направляется в мою сторону, ее каблуки тихо цокают по деревянному настилу.

— Вадим Александрович, простите, что отвлекаю.

— Что-то срочное? — спрашиваю, мысленно перебирая в голове парочку хуевых раскладов, которые заставили мою умницу-помощницу здесь появиться.

— Нет, — она качает головой. — Это вам.

Протягивает небольшую, ничем не примечательную коробку из простого крафтового картона. Простая лента, никакой блестящей оберточной бумаги. Выглядит так, будто куплена в какой-то хипстерской лавке.

— Что это? — с недоумением разглядывая странную посылку.

— Подарок, — ровным голосом отвечает Алена. — От Кристины Сергеевны. Она просила передать.

Кристина.

Ее имя на взрывается в моей голове, на секунду заглушая звуки джаза и смех гостей.

Подарок. От нее. Надо же.

Я беру коробку. Она небольшая, не очень тяжелая, но по ощущениям там точно не оригами. Верчу в руках, не зная, что делать. Что за очередная игра? Что Таранова придумала на этот раз?

Иду к столу в дальнем углу террасы, где уже высится гора подарков. Дорогие, запакованные в брендовую бумагу коробки. Бутылка виски от Дэна, картина от Соколова, какая-то антикварная хрень от Левченко. Я ни один из них не распаковал. Сделаю это потом. Или, скорее, это сделает Алёна. Мне неинтересно.

Собираюсь поставить коробку от Кристины туда же, в общую кучу. Просто бросить ее к остальным безликим знакам внимания и забыть, как ее отказ. Но пальцы не слушаются.

В последний момент рука предательски замирает.

Все дело в коробке. Она явно выбивается из общей массы, не вписывается в этот ряд дорогих, но в большинстве своем пустых вещей.

Еще несколько секунд просто на нее смотрю. Потом развязываю веревку, открываю крышку.

Внутри, среди шуршащей бумаги — чашка.

Простая, глиняная, явно сделанная вручную, потому что пиздец какая странная. Кривая. Одна сторона чуть выше другой, косая и поникшая ручка. Она совершенно неидеальная. Круглая, как колобок.