— Авдеев, — слегка прищуривается, когда я подхожу, и ее голос. Хоть и звучит мягко, но слегка царапается. Еще одна черта, которая мне в ней нравится — она не истеричка, но умеет за себя постоять. — Я подумала пробки решили подарить мне еще полчаса наедине с этим прекрасным совиньоном.
Я пропускаю остроту мимо ушей, кладу букет на стол, сажусь напротив.
Она изучает цветы, проводит пальцами по лепесткам.
— Три недели молчания, и ты с цветами. Это что, извинение?
Лилии пахнут слишком сладко, как ее духи, и я уже жалею, что не выбросил их по дороге.
— Это не извинение, Лиза, — откидываюсь на спинку кресла. — Это вежливость и ужин. Попроси выбросить, если не нравится.
— Очень элегантный букет. У твоей помощницы безупречный вкус.
Она ставит цветы в узкую вазу, которую тут же приносит официант. Берет меню, но продолжает бросать в меня осторожные взгляды.
Мы делаем заказ. Я — стейк и воду. Она — что-то легкое, рыбное. Разговор течет ровно, ни о чем. Общие знакомые, последние новости, пара светских сплетен, которые Лиза пересказывает с легкой иронией. Я поддерживаю беседу на автомате, киваю, иногда вставляю реплику. Мозг работает в фоновом режиме, просчитывая варианты, как лучше начать этот разговор. Хотя какой, к черту, «лучше»? Есть только один способ. Прямо.
— Лиза, — я жду, пока официант унесет тарелки перед тем, как подать ей десерт, — нужно поговорить.
Она отставляет бокал, ее пальцы замирают на тонкой ножке.
— Три недели, Вадим, — произносит, слегка растягивая слова. Всегда так делает, когда наши с ней разговоры соскальзывает на неприятные для нее темы. — Я не дура и понимаю, что без веской причины, такие как ты не пропадают. Что-то случилось? Или кто-то?
Усмехаюсь.
Не просто же так ходят легенды про женскую интуицию.
Не собираюсь тянуть кота за хвост и без вступления обрисовываю ситуацию.
Некоторое время назад у меня был непродолжительный, сложный роман. Теперь эта женщина ждет моего ребенка.
Без деталей, эмоций и имен.
Ровно столько, сколько ей нужно знать, чтобы понимать ситуацию.
Пока рассказываю — ни один мускул на ее лице не дергается. Только в глубине серых глаз мелькает неясная тень. Понимание? Или боль? Я не психолог, чтобы копаться в чужих эмоциях. Просто констатирую факты. Но когда упоминаю о ребенке — Лиза вздрагивает. Едва заметно. Но я все равно четко фиксирую, как ее пальцы чуть крепче сжимают бокал, как на мгновение расширяются зрачки. Но она все так же воздерживается от комментариев.
— Я собираюсь признать этого ребенка, — подвожу черту. — Он будет носить мою фамилию.
— Я понимаю, — ровным голосом, говорит она. Разве что чуть тише чем обычно.
— Лиза, это не просто формальность. И не вопрос моей финансовой вовлеченности. — Я подаюсь вперед, опираясь локтями на стол. — Моя жизнь, мои приоритеты — все теперь будет в некоторой степени выстроено вокруг него. Я собираюсь быть отцом. Не воскресным папой и не спонсором.
— Ты уверен, что он твой? — спрашивает Лиза, не особо старательно замазывая легкое раздражение.
Понимаю, что картина, которую я обрисовал жирными конкретными мазками, ей не нравится. Наверное, звучит это примерно так же, как если бы я признался, что женат. Испытывать по этому поводу угрызения совести я, конечно, не собираюсь — ни в чем намеренно я ей не врал, но и поливать горькую пилюлю сладким сиропом — тоже не буду. В конце концов, она взрослая, сильная и трезво смотрящая на мир женщина.
— Уверен, — отчеканиваю.
Распространятся на тему ДНК тоже не собираюсь. Как не собираюсь в принципе обсуждать наше с Кристиной взаимодействие в будущем, вне зависимости от того, на какой ноте закончится наш сегодняшний разговор.
Я делаю паузу, давая ей осознать вес моих слов.
Лиза пьет вино — ее бокал почти пуст.
Официант тут же подливает еще и снова испаряется.
— А его мать…? — Она задает следующий закономерный вопрос
— Тоже будет частью моей жизни, как мать моего сына.
— Только как мать твоего сына или…?
— Если ты намекаешь, собираюсь ли я строить с ней будущее, то нет.
— Она думает так же? — На этот раз Лиза даже не скрывает иронию.
В принципе, вполне логичную.
Я не вдавался в подробности, как именно узнал о ребенке. Вероятно, в ее голове сложились какие-то свои картинки.
Почему-то в памяти всплывает взгляд Кристины.
В конце нашего разговора, она, кажется, готова была на горячих углях сплясать — лишь бы я снова исчез из ее жизни.
Поэтому, комментарий Лизы оставляю без ответа, и перехожу к основному.
— Я не могу строить планы с тобой, пока не разберусь с этим. Пока не пойму, как будет выглядеть моя жизнь. Это нечестно по отношению к тебе. Я не привык давать обещания, которые не смогу сдержать.
Она молчит. Долго. Просто смотрит на меня. А потом ее губы трогает легкая, горькая усмешка.
— Знаешь, Вадим, — в голосе Лизы появляется новая, незнакомая мне нотка — какая-то хрупкая и надломленная, — это так иронично.
Она делает глоток вина, ставит бокал на стол и категорично отодвигает его подальше, как будто дает молчаливый зарок больше к нему не притрагиваться.
— Я не могу иметь детей, — произносит спокойно, отчетливо и как констатацию, с которой уже давным-давно смирилась. — Никогда не могла. Давно. Что-то по-женски, неважно. Я смирилась. Приняла как факт. Но… в глубине души всегда надеялась, что может быть… у господа бога будет для меня какое-то маленькое чудо.
Впервые за весь вечер чувствую что-то, кроме холодной решимости. Укол сочувствия? Или просто удивление от ее неожиданной откровенности? Про мою аналогичную проблему Сафина, естественно, ничего не знает, и рассказывать об этом сейчас — особенно в контексте — не вижу смысла.
— Я не пытаюсь вызвать у тебя жалость, — продолжает она, как будто читая мои мысли. — Просто… Наверное, как никто другой, понимаю, что значит ребенок. Даже если обстоятельства не самые простые. Ты поступаешь правильно, Авдеев. Как мужчина. Как отец. Я это ценю.
— Мой сын будет номером один в сфере моих интересов. — «И его мать тоже, по крайней мере, какое-то время, пока нам придется взаимодействовать по вопросам его воспитания». Я не произношу это вслух, Лиза не дура, она и так все прекрасно понимает. — Я не могу и не буду сейчас ничего обещать.
— Я все понимаю, — Лиза продолжает после короткого вздоха. — Тебе нужно время. Чтобы разобраться. Выстроить… как это сейчас говорят? Новый вектор реальности?
— Предлагаю взять паузу, — возвращаясь к своему плану.
— Звучит как ультиматум.
— Звучит как логичное решение. Подумай, чего хочешь ты. Я разберусь и закрою все важные и принципиальные для себя вопросы. А потом… мы вернемся к этому разговору.
Она смотрит на свои сложенные на коленях руки. Довольно долго, чтобы это начало слегка раздражать, но я держу эмоции под контролем. Для нее этот разговор — как снег на голову. Трахаться она соглашалась со свободным от любых, кроме дочери, обязательств, мужиком. Если бы вся эта история всплыла ДО того, как между нами завязался роман, никакого романа попросту бы не было.
Я стискиваю зубы и мысленно еще разок «вспоминаю» Кристину вдоль и поперек.
Жду, что Лиза взорвется, но она только кивает, а ее губы изгибаются в улыбке, которая не доходит до глаз.
— Хорошо, — соглашается со слишком подчеркнутой легкостью. — Пусть будет пауза. Но давай будем на связи? Чтобы не теряться. Я уже взяла билеты на «Макбета», и ты мне должен. Вадим.
— Конечно. Без проблем. Мой телефон всегда на связи.
Разговор больше не клеится. Да он и не нужен. Все самое важное уже сказано.
Я предлагаю подвезти ее домой. Сафина вежливо, но твердо отказывается, просит вызвать ей такси. Провожаю ее до машины, помогаю сесть, и на прощанье она задерживает мою ладонь в своей руке. Тянется к своей щеке, трется, глядя снизу вверх прямо мне в глаза. Впервые отмечаю за ней что-то подобное.
