— Пах! — невозмутимо отозвался Сугурбаев.— Недаром советское правительство объявило амнистию для нас, бывших алашевцев. Я пришел честно, и мне протянули руку такие, как вы, прозорливые товарищи, братья...

— Честность проверяется в работе! — сурово заметил Саха.

— Думаю, что оправдаю доверие правительства и ташкентских друзей. Стараюсь, дорогой брат, стараюсь изо всех сил. Днем и ночью езжу по аулам и станицам, устраиваю несчастных наших героев. У многих нет ни семьи, ни родственников. Все растеряли. Вот ожидается еще одна партия в Кастек. Куда их девать? Они истощены, измучены. Не секрет: мрут от простуды, от голода. Я приехал просить у вас совета и помощи. Надо потеснить русских в Кастеке и в их дома вселить беженцев!— осторожно подошел к своей цели Сугурбаев.

— Вы предлагаете выселить казаков из станицы?

— Нет, почему же?! — Сугурбаев замялся.—Но, собственно говоря, суть вопроса от названия не меняется., Назовите это, как хотите. Лично я думаю, что не противоречу решению партии, где черным по белому сказано: «Возвратить земли казахов».

— В Кастеке русские казаки живут давно!—заметил Сагатов, не спуская глаз с Сугурбаева.

— Мой брат, какая разница, когда отобран у казахов Кастек, при Скобелеве или при Фольбауме? Это не меняет сути дела.

— Нет, очень меняет. В постановлении сказано: «Возвратить земли, отобранные при подавлении восстания шестнадцатого года». И все! Значит, мы должны возвратить только лишь самовольно захваченные земли. Нельзя выселять из станицы давно живущих казаков. Ясно?

Сагатов не спускал глаз с Сугурбаева, хотя трудно было что-либо прочесть на жирном лице бывшего ала- шевца.

— Беженцам нужна сейчас не голая земля, а земля с жилищем, чтобы можно было существовать,— возразил Сугурбаев, вытирая платком вспотевшую шею.

Он поднялся и стал прощаться.

— Я к вам еще зайду, Саха!

Сагатов ничего не ответил.

У здания обкома Сугурбаева окликнул высокий чело век с крючковатым носом.

— Пах! Товарищ Фальковский! — удивился Сугурбаев.— Сколько лет, сколько зим, дорогой Валентин...

— ...Робертович.

— Какими судьбами?

— Представь, ищу тебя!

— Пах! Откуда ты узнал, что я жив и здоров?

— Земля слухом полнится!..— сказал Фальковский. Они шли по тенистой улице, беседуя вполголоса.

— Где ты скитался последние годы? — допытывался Сугурбаев.

— Где был, там уже нет! — уклонился Фальковский от прямого ответа.

— Где работаешь?

— Нигде!

— А предполагаешь?

— Надо оглядеться,— сказал Фальковский.— Я в городе четвертый день...

Сугурбаев остановился и взял собеседника за пуговицу френча.

— Пах! Ты же топограф! Хочешь, завтра направлю землемером в Кастек. Жизнь сытая, будешь кататься как сыр в масле...

Фальковский задумался. Предложение показалось соблазнительным.

— А что там придется делать?

— Отобранную Куропаткиным землю будешь снова делить между казахами и русскими.

— А не укокошат за это станичники?

— Валентин Робертович! — укоризненно покачал головой Сугурбаев.— Если в шестнадцатом году не укокошили киргизы, почему в двадцатом году должны укокошить русские... Ты живучий, дорогой... Завтра я думаю выехать в Кастек. Хочешь, поедем со мной.

Фальковский ответил не сразу.

— А что так скоро?

— На днях туда прибывает партия беженцев из Китая. Надо подготовиться к встрече.

— Ну что же,— задумчиво произнес Фальковский,— Если там сытно, можно будет поехать...

Гульжан, сестра Сахи, поехала в Узун-Агач узнать о судьбе исчезнувшего отца. В ауле прошел слух, что ба- халши Бозтай ездил в Туркестан по торговым делам, побывал в мавзолее Ходжа-Ахмеда -Яссави и узнал о Жунусе, Говорят, старик жив и завел новую семью.

Гульжан нашла Бозтая, своего давнишнего поклонника. Слух оказался ложным. Бозтай клялся, что такого разговора не было. Правда, он слышал от настоятеля мечети, что Жунус в Бухаре. А больше он о. нем ничего не знает.

Эта весть огорчила Гульжан, но зато другая новость, услышанная в Узун-Агаче, обрадовала ее. В Кастек на днях должны вернуться беженцы из Китая.

Гульжан торопилась в аул сообщить радостную весть.

Бозтай навязался проводить ее. Сколько раз он мечтал остаться с Гульжан наедине! Красивая дочка Жунуса приглянулась ему давно. Не нравилось в ней только одно — невоздержанный, резкий характер и странная манера носить мужскую одежду. Должно быть, Гульжан знала, что женатый Бозтай к ней неравнодушен. Не по летам лысый, рыжий, он всегда был неприятен девушке, и она с радостью бы поехала домой одна. Но не так-то легко отвязаться от Бозтая.

Цыганка-ночь раскинула на небе бархатную плахту, , вышитую узорной россыпью звезд. Вдали темнели неприступные, вечно снежные вершины Алатау. У подножия гор мерцали огоньки аула. Тишина нарушалась топотом конских копыт.

— Гульжан! — обратился Бозтай к девушке.— Скоро я еду в город. Есть слух, что хорошую землю дают тем, кто будет воевать.

— Какая война? — Гульжан придержала коня.

— Говорят, казахи опять будут воевать с русскими, — Кто сказал?

— Приехал адвокат Сугурбаев из Ташкента. Он говорил... Что же, я не против...

— Вояка! Где вы были в шестнадцатом году?

— Воевал с русскими.

— Не слыхала.

Бозтай уловил насмешку в голосе девушки.

— Отец рассказывал про многих джигитов-героев. Но о вас никогда не вспоминал...

— Вот отец-то твой и сбежал. Не хватило пороху...

— Не вам о нем судить! — возмутилась Гульжан.

Бозтай помолчал. Зачем сердить девушку?

— Я пошутил, Гульжан. Не хотел обидеть тебя. Лучше поговорим о другом.

— О чем же?

— У шелка одинаковые узлы, а у молодых одинаковые желания,— начал издалека Бозтай.

— О чем это вы?

— О том, чтобы соединить наши сердца.

— Кто терпелив, на тележке догонит зайца! — насмешливо сказала девушка.

— Думаю, что я не только догнал, но и схватил, как беркут!

— Мой беркут давно уже схватил меня.

— Знаю, на кого намекаешь. Но его нет в живых.

— Пусть змеи снесут яйца в ваши уста! — с ненавистью сказала Гульжан.

— О, какой у вас язык! — Бозтай засмеялся.— Я не выдумал. Мне сказали беженцы из Пржевальска. Смена, . говорят, отравил уйгурский купец.

Гульжан усмехнулась. Во-первых, Смен погиб во время восстания. Об этом рассказывал Жунус, восхищаясь его подвигом в бою. Во-вторых, ее возлюбленного зовут Бакеном.

— Я дала нареченному слово, что буду ждать его возвращения!

— Если хочешь просидеть всю жизнь в девках, жди!

Гульжан не выдержала.

— Тот, кого я жду, уже едет! — радостно воскликнула она.

— Кто же он?

— Вы недостойны знать его имени.

— Что? — рассвирепел Бозтай.— Даю тебе сроку десять дней. Если за это время не дашь согласия, пеняй на себя!

Конь Бозтая, испугавшись, фыркнул и бросился в сторону.

Всадник выпустил из рук повод и, потеряв равновесие, свалился с коня.

Девушка весело рассмеялась:

— Эх, вы, а еще воевать собрались!

Обидный смех хлестнул Бозтая по сердцу. Обозлившись на коня, он ожег его плетью. Конь умчался в горы. Гульжан захохотала еще веселее.

— Ну, что же, теперь прогуляйтесь пешком. Догонять вашего коня я не буду. А посадить с собой...— в голосе девушки прозвучало презрение.— Вы этого недостойны!

— Недостоин?

Бозтай попытался стащить девушку с коня. Он схватил ее за ногу. Гульжан плетью ударила его по голове и хлестнула своего коня. Конь рванулся. От резкого толчка Бозтай распластался на земле. Исчезая во мраке, девушка слышала брошенные ей вслед злобные слова: «Я тебе этого не прощу!»

В аул Айна-Куль Гульжан приехала одна. В ночной темноте еле заметно выступали очертания юрт. Возле одной из них стояла мать.

— Что с тобой, моя опора? Почему так поздно? — Фатима чутьем матери угадывала волнение дочери.

— Поздно выехала!