Сагатов проводил гостя и пошел к Глафире. Настроение его испортилось. В самом деле, каждый, с кем он сталкивается, считает себя вправе хлестнуть его по больному месту.
Глава двадцать вторая
Одно за другим два страшных бедствия обрушились на жителей аула Айна-Куль. Пожар уничтожил жилища, а наводнение — скот. Беженцы пали духом. Кастек их встретил, как жалмауз 1 в сказке, готовый проглотить живыми...
Бакен, как всегда, первый поднял голос: надо же людям где-то жить, не будут они валяться под открытым небом с малышами. Нужно совместно строить саманные дома каждому пострадавшему по очереди.
Вот почему Гульжан с братом Асхаром поехала в Қара-ой к дяде — брату Фатимы. Он был плотником, и То- кей попросил заказать ему форму для отливки кирпича.
Дядя очень обрадовался приезду Гульжан и сказал:
— А я и сам собирался к вам. Есть вести от Жунуса, дочка.
— Откуда? — встрепенулась девушка.
— Вчера у меня ночевал сын бая Мукаша, Ораз. Он ехал из Туркестана, возил жену ночевать на могиле святого Ходжа-Ахмеда Яссави. Они хотят иметь ребенка. Он встретился там с джигитом, ездившим в Бухару с главным имамом мечети. И этот джигит сказал ему: «Раненый Жунус лежит в кишлаке. Его подстрелили басмачи». Как ты думаешь, похоже это на правду?
Гульжан побледнела.
— Когда он выехал из Бухары?
— Месяц тому назад...
Услышав такую новость, Гульжан даже не осталась ночевать у дяди, решила немедленно вернуться в Айна- Куль. Она ехала с большой тревогой в сердце. Слезы бле- стелу на ее щеках. Конечно, Гульжан утаит услышанную новость от матери. Сказать Фатиме — это значит убить ее. Раздумывая об отце, одного не могла понять девушка: какой же он басмач, если они его ранили? .
Неподалеку от аула Айна-Куль расстроенную Гульжан догнала рессорная коляска, запряженная парой вороных.
— Саха! — радостно завопил Асхар, узнав брата. Мигом спрыгнув с седла, он побежал к коляске.
— Ого, какой ты стал большой! — Сагатов обнял Аскара. С Гульжан он поздоровался по восточному обычаю— поцеловал в лоб и представил Кожакову.
— Моя сестра.
Кожаков с любопытством оглядел красивую девушку и оценил: «хороша».
— Уступи мне седло, садись в коляску! — предложил Саха сестре.
Гульжан нерешительно согласилась. Сагатов с Асхаром поскакали вперед.
— «Если у джигита счастливая дорога, то навстречу попадается сама невеста!» — шепнул Кожаков казахскую пословицу, когда Гульжан уселась рядом с ним.
Девушка зарделась и отвернулась. Она уже пожалела, что уступила брату своего коня.
Фатима, обрадованная приездом сына, захлопотала и забегала. Надо угостить неожиданных гостей.
Саха и Кожаков, выпив кумыса, пошли по аулу.
Айна-Куль жужжал и гудел, как пчелиный рой в разрушенном улье. Люди, лишившиеся крова, ютились под телегами. Вместо посуды они употребляли коровьи рога и черепа верблюдов. Дети бегали голые.
Кожаков останавливался возле каждой семьи, расспрашивал и записывал убытки от пожара.
— А как вы оцениваете вашу потерю? — спросил он молодую женщину с ребенком на руках.
Женщина, удивленная таким вопросом, ответила:. Моя потеря не имеет цены.
А все-таки?
— Посмотрите! — молодуха откинула одеяло и показала обезображенное ожогами детское личико.
— Почему не отправили ребенка в больницу? — Кожаков сердито посмотрел на Сагатова.
— Помощь ей оказал врач, а ехать в больницу она отказалась,— ответила за брата подошедшая Гульжан.
— Если бы не она,— женщина указала на Гульжан,— я совсем потеряла бы свою девочку.
Недовольный Кожаков отошел и раздраженно сказал
Сагатову:
— Вот и показали себя, какой вы сын народа!
— Что вы хотите этим сказать?
— Хочу сказать, что вы обрекли на гибель этих несчастных.
Гульжан побледнела и со страхом взглянула на брата. Сагатов холодно ответил:
— Об этом, товарищ Кожаков, поговорим в обкоме.
— Не в обкоме, а в Центральном комитете!
Для членов комиссии ТуркЦИКа картина была ясна: люди не устроены, последствия провокации не устранены. В чем дело? Сагатов потребовал объяснения от Цун- ва-Зо. Ему бюро обкома поручило устройство беженцев в Кастеке, Почему он ничего не сделал?
Цун-ва-Зо снял шляпу из тонкого войлока, вытер пот с лица и сказал:
— Не могу вам растолковать, в чем дело, товарищи! Какой-то заколдованный круг получается! Наш первый проект — расселить пострадавших временно по аулам, а затем построить новый поселок — потерпел провал. Сначала на общем собрании жителей аула договорились, что люди пока будут жить в других местах. Но потом все, как один, отказались. Словно кто уговорил их. Тогда мы стали осуществлять второй проект. Разослали уполномоченных по аулам для сбора и закупки юрт, шалашей и скота в помощь пострадавшим. Но наткнулись на упорное сопротивление баев. Наконец уполномоченный ТуркЦИҚА товарищ Сугурбаев предложил третий проект. Его и проводим сейчас в жизнь.
— Это какой? Жить под открытым небом?
— Пока жить, кто где может: в шалашах, под телегами. А тем временем строить саманные дома.
— Почему этот вопрос не согласовали с обкомом?— спросил Сагатов.
— Я написал вам. Но ответа до сих пор не получил.
— Когда писали?
— С неделю назад.
Сагатов задумался: куда девалось письмо? Неужели Цун-ва-Зо врет? Что-то тут неладно!
— Где Сугурбаев?
— Живет в Кастеке.
Сагатов нахмурился.
— Поезжайте в соседние аулы и проводите сбор скота в помощь пострадавшим. С комиссией побуду я.
— Хорошо! — согласился Цун-ва-Зо.
И вот Сагатов приехал в аул. Гульжан молча следила за братом. Она не понимала, как может он отвечать за пожар...
Улучив удобную минуту, девушка поделилась новостью с Сахой.
— Есть весть об отце!
Гульжан была уверена, что брат выслушает ее с интересом, но ошиблась. .
— Какая? — спросил он равнодушно.
— Месяц назад отца видели в кишлаке на бухарской стороне, его ранили басмачи.
— Басмачи? — переспросил Саха.
— А говорили, что он сам басмач!—с недоумением произнесла Гульжан.
«Сам басмач... Так, наверно, говорят и в ауле...» — подумал Саха и спросил:
— Что же ты хочешь?
— Может, пошлем за ним? —Гульжан смахнула с глаз слезы.
— Ты матери сказала?
— Нет.
— Не надо. А насчет того, чтобы послать человека, подумаем. Но только стоит ли?
Гульжан смотрела ему в глаза и думала:
«Стоит ли? И это говорит родной сын...»
Глава двадцать третья
Сугурбаев прикатил в Айна-Куль на двуколке Сотникова. Вид у него был растерянный.
— Ну, как идут дела?—спросил Кожаков, усадив гостя на ковер рядом с собой,
Плохо!
— Почему?
— Нельзя работать. Бьют по рукам.
— Кто?
— Ваш Сагатов да еще Басов, председатель Чека.
— За что же?
Сугурбаев заговорил торопливо, словно боясь, что его прервут и не станут слушать.
— Вы видели, как живут несчастные беженцы? Давно надо было выселить станичников из Қастека и отдать их дома казахам. А ваш Сагатов виляет, боится обидеть русских.
Қожаков хмуро молчал.
— А Басов! Это же секира! Не разбирается и рубит всех подряд. Сейчас в Кастеке производит дознание: кто поджег аул. Хочет запутать землемера и меня. Прошу вас вмешаться...
— Хорошо. Но скажите, кто, по вашему мнению, устроил поджог?
— Русские, казаки. Правда, возникло еще подозрение! не замешан ли кто-нибудь из беженцев.
— Из беженцев? С какой целью? — Қожаков в недоумении пожал плечами.
— Видимо, мстят русским.
— Чепуха! Мстят русским, а поджигают свой аул?
— Ветер, говорят, не в ту сторону дул...
Не успел Сугурбаев уехать, как к Кожакову пришли с жалобами аксакалы. В один голос они требовали выселения казаков из Семиречья. Явился и Бозтай с заявлением на Бакена. В то утро, когда загорелся аул, Бозтай видел Бакена на берегу озера. Как раз через несколько минут и начался пожар. Значит, дело его рук. Он разжигал костер...
