— Скажи же, отец… — прошептал, опустив голову, Алексей, — какой твой последний урок? Я ведь так и не ушёл дальше третьего.

Государь спокойно смотрел, как чёрная сила поглощает белую ткань, делая её ветхой и старой. И так же спокойно он взглянул на цесаревича и молвил:

— Самопожертвование.

Цесаревич поднял на него чёрные глаза, полные злобы и ненависти, что выплёскивались волнами смертоносной силы, и прошептал, выхватывая кинжал из ножен за спиной:

— Так быть тому.

Чёрный клинок из стекла, растущего только в землях Саранчи, преодолел три десятка защитных артефактов и пронзил сердце Императора.

Васильевский остров

Испытательный полигон

В это же время

— Мортон, всё готово к демонстрации? — в большое помещение внутри ангара с металлической крышей вошёл гном.

Он был одет в костюм, расшитый драгоценными камнями, и плащ, расшитый золотом. Это был Трингван, король Гилленмора. Он быстро скинул дорогие одежды и нацепил рабочую робу.

Мортон, Мастер-кузнец Гилленмора, стоя на гномской стремянке с низкими, но широкими ступеньками, копался в большой установке с кучей датчиков, стрелок и панелей. Он влез туда по пояс.

— Почти, Ваше Величество, — глухо отозвался он оттуда. — Почти настроил!

— Дай-ка взглянуть, — поднялся на стремянку Трингван, — больно долго копаешься.

— Нет! — резко выскочил Мортон и спиной закрыл внутренности машины. — Всё готово. А вам пачкаться ненадобно. Что русский Император подумает о чумазом короле?

— Ничего он не подумает. Не того вида человек, чтобы гнома по одёжке судить. Ну да ладно, давай начинать, раз готово.

Мортон закрыл тёмно-серый щиток, наклонился к пульту и стал трогать кнопки и рычажки. Свет в ангаре мигнул, установка загудела, а следом заскакали стрелки и замигали разноцветные лампочки. Два гнома внимательно следили за показателями.

— Чушь какая-то… — пробормотали они одновременно.

Трингван приблизил лицо к стрелочным индикаторам и постучал по ним, Мортон взял в руки выехавшую из специальной прорези бумагу. Свиток всё продолжал выезжать.

— Ты откалибровал установку в Кракове? — спросил король, не отрывая взгляда от показаний приборов.

— Конечно откалибровал! — огрызнулся Мортон, крайне встревоженный кривыми линиями на бумаге.

— Значит, сейчас что-то нах… навертел!

Трингван психанул и открыл щиток рядом с индикаторами. Внутри работали, гудели и жужжали приборы, реле и механизмы, но некоторые из них выглядели так, будто были собраны по какой-то древней дендрофекальной технологии. Король аж зашипел от недовольства:

— Это ещё что такое? Какой гоблин сюда свои ручонки запустил, а, Мортон? Как мы будем показывать нерабочую установку Императору? Ты же знаешь, что у нас технологии гоблинов под запретом! Надо же было так всё испортить…

— Ничего он не испортил! — гулко хлопнула входная дверь и внутрь вошли двое.

Гном и гоблин. Герхард и Торвальд, те самые, что сделали для барона Дубова молот. А Торвальд был кузеном Мортона. Голос принадлежал ему.

— Да, это скорее вы всё испортили своими загребущими ручонками, — сварливо заявил гоблин, подходя к механизму и останавливая его работу.

К слову, по размерам установка была, как вагон поезда, только короче в два раза.

— Простите, Ваше Величество, — повинился Мортон, спустившись со стремянки. — Пришлось использовать решения Герхарда, чтобы увеличить ёмкость конденсаторов, и…

— Прошу! — заставил жестом замолчать Мортона король. — Мне не нужны оправдания. Пути назад уже нет. Давай, зелёный, исправляй свои ошибки.

— Коротышка чёртов… — пробурчал гоблин и залез внутрь щитка, тут же начав что-то там чинить, снимать и переставлять. Благодаря его росту, стремянка для этого не понадобилась. — Всё здесь в порядке, никаких ошибок.

— Да? — насмешливо хмыкнул король. — Тогда чего ты там копаешься?

Гоблин резко выскочил из внутренностей машины и хлопнул крышкой.

— Увеличивал точность приборов, — передразнил он короля. — Запускайте вашу шарманку.

Трингван фыркнул, но машину запустил во второй раз. Всё повторилось. Замигали лампы, задёргались стрелки, а из прорези снова полезла бумага с кривыми линиями. Ещё более кривыми, чем в прошлый раз.

— Это невозможно! — вскричал Трингван, глядя на приборы. — Ты окончательно всё сломал!

Но гоблин его не слушал, его глаза лихорадочно бегали от стрелки к стрелке, от лампочки к лампочке, а потом он вырвал из рук Мортона длинную бумагу.

— Один… два… — принялся он считать. — Четыре…

Торвальда будто обуял лихорадочный бред.

— Первый прорыв когда был? В конце августа — начале сентября, верно? — спрашивал он сам себя. — Почти сразу за стеной. Затем, через два месяца Варшава, Гданьск и Краков. А сейчас какой месяц?

— Февраль на носу, — отвечал, ничего не понимая, Мортон.

— Значит, почти три месяца.

— Пять… Шесть… — считал гоблин, всё больше бледнея.

— Ты хочешь сказать… — до Мортона начало доходить.

— Прибор исправен, — кивнул Торвальд и обессиленно привалился к вибрирующему боку машины. — Саранча уже здесь.

— Семь, — закончил Герхард. Он оглядел троицу гномов, а из его ослабевших пальцев выпал свиток, чей конец всё ещё продолжал вылезать из установки. — У нас семь прорывов. Здесь. В Санкт-Петербурге.

Дворец Бракосочетания

Сейчас

Николай

Никогда не понимал этого пагубного стремления к власти. Ведь власть — это всего лишь инструмент для достижения цели. Но есть те, для кого власть и есть цель. Они подчиняют свою волю, душу и разум достижению власти. Инструмент становится хозяином. И на кой-власть такому человеку? Он ею распорядиться-то не сможет. Только извратит собственную личность до неузнаваемости.

Иначе как ещё объяснить, что человек из-за этого убивает своего отца?

Только пропустив через тело огромное количество маны, я смог начать двигаться вперёд. Но слишком поздно. Ополоумевший цесаревич вонзил в грудь Императора кинжал из чёрного стекла, который тут же сломался и остался внутри.

В грудь бил сильный ветер, но я смог сделать ещё один шаг. Звери, почувствовав угрозу, хотели ворваться внутрь, но я запретил это делать. Рано, да и понадобятся, когда цесаревич сбежать попытается.

Слишком поздно я ощутил ту же чужеродную энергию, что убила людей на перекрёстке, которой владел сын Деникина, жрец Вергилий из Гилленмора и летающая Годзилла в Грузии. Слишком поздно смог передать мысленные образы Билибину.

Деникин перед смертью сказал правду. Враг уже в самом сердце Империи. Но я даже подумать не мог, что он прям в самом-самом сердце! Однако где-то на краю сознания понимал, что Алексей — не Тарантиус. Он сам танцует под его кожаную флейту.

Тем временем Император, как самый сильный человек в Империи, не желал умирать. Он стоял и будто с недоумением смотрел на осколок стекла, торчащего из груди.

— Как же ты слеп и глух, сын, — сказал он посеревшими губами. — Так и не понял, что главное — не говорить, а делать.

Цесаревич дёрнулся, как от пощёчины. Рукоять кинжала звонко упала на пол.

— О чём ты?

— Дубов уже начал войну с Саранчой, — ответил Император и испустил дух.

Я видел это своими глазами. Его душа погасла, а тело упало замертво. Когда чёрное стекло коснулось сердца, уже никакое зелье не спасёт.

— Дубов? — попятился от трупа цесаревич. — Опять Дубов?

Видимо, шок оказался столь велик, что сила, державшая меня и всех остальных, внезапно исчезла. В один шаг я оказался возле цесаревича и ударил со всей яростью кулаком в лицо.

— Готовь зубы! — проорал я за миг до удара.

Этот ублюдок отлетел и врезался в стену, «утонув» в ней на десяток сантиметров. Удар вышел такой силы, что от воздушной волны упало несколько рядов скамеек прямо вместе с людьми.