Руки под подбородком.

Не смотри на нее, не смотри на нее.

Боже, почему я такой неловкий? Почему не могу просто толкнуть ее или произнести ее имя, не чувствуя себя при этом странно? Что, черт возьми, произойдет, если разбужу ее прямо сейчас? Она возненавидит меня до глубины души?

Я не хочу смущать ее и знаю, что так и будет, и хочу, чтобы она не чувствовала себя неловко. Но также не могу просто позволить ей спать здесь, не так ли? Еще не так поздно. Наверное, я мог бы спать на диване, но что, если она проснется посреди ночи, забудет, где находится, и испугается?

Такое ведь возможно?

Кажется, это реально может случиться.

— Лилли. — Я произношу ее имя неуверенно, чуть выше шепота, внутренне сокрушаясь о своей нерешительности. — Эй, Лилли.

Эй?

Уф.

Я пробую снова, на этот раз громче.

— Лилли, я вернулся.

Она слегка вздрагивает, ее ноги сдвигаются у изножья кровати, ступни трутся друг о друга, но больше ничего не происходит.

— Лилли, проснись.

— М-м-м? — бормочет она, зашевелившись.

Может, мне включить свет? Это бы помогло.

После того как щелкаю выключателем, Лилли начинает переворачиваться на спину, прикрывая глаза рукой, чтобы защититься от света, прикрываясь ладонью, как щитом, от ослепляющей яркости.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает она с мучительным стоном. — Уходи.

— Хм... — Я делаю паузу. — Не могу. Это моя комната.

Лилли замирает, тело становится неподвижным, медленно опускает руку от глаз, чтобы она могла моргнуть, глядя на меня, и до нее медленно доходит, что это... ну, в общем, я..

— О, боже, Роман. — Лилли пытается сесть. — Мне так жаль. Боже мой, я... — Оглядывается по сторонам. — Я что, заснула? Я спала?

— Да, ты спала. — Я засовываю обе руки в карманы брюк. — Не волнуйся об этом, ничего страшного. Я просто не хотел тебя будить и пугать.

— Как долго я была в отключке?

— Понятия не имею. Я только что вернулся.

— Господи. — Она снова стонет. — Мне так жаль.

— Тебе, наверное, нужен был отдых.

— Наверное. — Ее руки лежат на коленях, и я замечаю что-то между ее пальцами, но не комментирую это. Что-то знакомое?

Что-то похожее на...

Мой браслет?

Черт.

Не пялься на него, не пялься.

Она замечает, что я на него смотрю, и надевает его на три средних пальца, поднимает и изучает, как будто кольцо, поворачивая его то так, то эдак, словно пытаясь поймать свет в его гранях.

Шевелит пальцами.

Поднимает брови, когда мой взгляд переходит с ее руки на лицо.

Я прочищаю горло и отступаю на шаг назад, чтобы не мешать ей, а еще хочу поскорее убраться из этой комнаты, чтобы она не захотела поговорить о...

— Почему ты не сказал, что мы знакомы? Мне показалось, что ты выглядишь знакомо.

Ладно. Она определенно хочет поговорить об этом.

Черт.

И что, черт возьми, мне сказать?

— Я не пытаюсь поставить тебя в неловкое положение. — Девушка приглаживает волосы пальцами, все еще держащими браслет. Расчесывает их, приводя в некое подобие порядка; должно быть, она несколько раз ворочалась во сне, и пряди торчат в разные стороны. — Я просто поднялась сюда, потому что внизу было немного одиноко, и... нашла его.

В этом есть смысл.

— Прости, если тебе от этого не по себе, но я просто увидела его... Я не шпионила и ничего такого не делала, клянусь. Просто зашла сюда и осмотрелась, а потом устроилась на кровати и стала смотреть телевизор. Ничего?

— Да, конечно, все нормально. — Вытаскиваю руки из карманов, чтобы вытереть их о бедра, несмотря на то, что они не потные. Хотя мне кажется, что должны быть. Боже, как же это неловко.

— Так... почему ты не сказал, что мы уже встречались?

— Я... не знаю. Элиза и Джек были на кухне, и я подумал, что это может быть странно? Я не знаю, Лилли. Половину времени я понятия не имею, что делаю, если это не связано с учебой.

Меня так и подмывает начать что-то бормотать, чтобы объяснить, что к чему, но останавливаю себя, прежде чем с моих губ слетает еще хоть одно слово.

— Почему ты хранишь это?

— Не знаю.

Лилли вертит браслет в руках.

— Большинство людей выбросили бы его.

Да, выбросили бы, но я не из большинства.

— Это ничего не значит. Просто... — Я неловко откашливаюсь. — Я был ботаном-первокурсником, а ты была мила со мной в тот вечер, когда я чувствовал себя невероятно неловко на вечеринке, на которой не хотел быть. — Я пожимаю своими широкими плечами. — Так что я просто сохранил его.

Лилли, кажется, радуется этому, как будто я делаю ей комплимент, говорю, что она красивая, умная или остроумная. А я всего лишь сказал, что когда-то давно она была со мной мила, а она смотрит на меня, как на святого.

Может, иногда я и живу как монах, но я совсем не святой.

— Большинство парней — засранцы. — Лилли дергает за одну из зеленых нитей. Затем встает и потягивается, я отступаю в сторону и наблюдаю за тем, как она кладет браслет обратно на комод.

— Можешь забрать его, — говорю я слабым голосом за неимением ничего другого.

Лилли поворачивает голову.

— Тебе он не нужен?

Нужен.

— Неважно. Он твой.

— Я подарила его тебе.

Я не могу сказать ей, что умираю внутри и что каждая секунда, которую мы проводим здесь, медленно убивает меня, а унижение хочет втоптать меня в ковер.

— Прости.

Лилли оставляет браслет, завершая дискуссию, и, надев туфли, направляется к двери.

— Я должна идти. Не могу поверить, что заснула. Моя соседка была в бешенстве, когда подумала, что я ушла, не сказав ей, где нахожусь.

Она спускается по лестнице.

Я следую за ней.

На кухне Лилли замирает при виде еды, стоящей в центре острова. Мама отправила меня домой с контейнером пасты, домашним соусом для спагетти, несколькими маленькими буханками чесночного хлеба, завернутыми в фольгу, и тирамису на десерт.

Некоторые блюда еще не остыли и уже наполняют маленькую кухню своим ароматом, а именно чесноком. Мама использовала свежий пармезан для соуса, а также базилик и орегано из своего сада на заднем дворе — аромат просто восхитительный.

Лилли задирает нос кверху и делает глубокий вдох.

— Что это за запах? — Снова принюхивается.

— Это спагетти. Моя мама делает все с нуля, включая хлеб.

— Ты серьезно? — Она все еще уставилась на еду, практически высунув язык. — Моя мама не готовит уже много лет. Обычно пользуется доставкой.

— Ну, мама готовит так, будто на ужин пришло 30 человек, а нас всего пятеро.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но разве твоя бабушка не живет с вами? — Лилли постукивает себя по подбородку, вспоминая.

— Двоюродная бабушка, и да, она живет с нами.

Сегодня вечером тетя Миртл была одна, у нее не было пары, к большому облегчению моей мамы. Мы отлично проводили время, когда мама постоянно нахваливала меня, а мой брат все время возражал, потому что его игнорировали. Можно было подумать, что меня не было десять лет, по тому, как она суетилась вокруг меня, приносила мне вещи и настаивала, чтобы я не помогал мыть посуду или убирать, что я обычно делал, когда жил дома. Несколько раз даже пыталась убедить меня вернуться домой, пытаясь подкупить, когда моего отца не было в пределах слышимости.

— Ты сегодня ужинала? — спрашиваю я ее, начиная аккуратно складывать контейнеры, чтобы они поместились в холодильнике.

— И да, и нет.

Я смеюсь.

— Как это?

— Перекусила разогретой пиццей. — Ее взгляд не отрывается от контейнеров.

Я протягиваю их вперед, как подношение.

— Хочешь?

— Я не могу. — Девушка опускает руки к животу, прижимая их, словно пытаясь нащупать свободное место. — Я имею в виду... я все еще вроде как голодна, но сегодня не тренировалась.

А.

Теперь понятно.

До меня доходили слухи о чирлидинге и строгих ограничениях, которые там существуют, о том, что некоторые тренеры и персонал — законченные придурки, стыдящиеся своего тела, измеряющие и взвешивающие девушек.