Звонок раздается в три часа ночи.

Я вздрагиваю, просыпаюсь, хватаю телефон с тумбочки. Рядом Лена ворочается, бормочет что-то сквозь сон. Экран слепит глаза – Вика. Я быстро встаю, выхожу в коридор, принимаю вызов.

– Да? – шепчу я, закрывая за собой дверь спальни.

– Кирилл, это я, – голос Вики дрожит, она задыхается. – Начались схватки. Я в роддоме. На Лесной, номер шесть. Приезжай.

Сердце колотится так, что я слышу его стук в ушах.

– Сейчас? – выдыхаю я. – Вика, я не могу просто взять и...

– Приезжай! – она повышает голос, потом стонет. – Господи, больно. Рождается твой сын, Кирилл. Твой! Ты должен быть здесь!

Она бросает трубку.

Я стою в темном коридоре, сжимая телефон так крепко, что пальцы белеют. Девять месяцев. Девять долгих месяцев я жил с этим грузом, переводил деньги, врал жене, умирал от каждого звонка и сообщения от Вики. Девять месяцев я надеялся, что когда этот день настанет, я буду готов.

Но я не готов.

Совсем не готов.

– Кирилл? – голос Лены из спальни. – Что случилось?

Я быстро придумываю отговорку, возвращаюсь в комнату. Лена сидит в кровати, включает ночник, щурится на меня.

– Андрей звонил, – говорю я, и ложь слетает с языка так легко, что меня самого тошнит. – На объекте прорвало трубу. Затопило подвал. Нужно срочно ехать, пока не случилось хуже.

– В три ночи? – она хмурится. – Может, подождать до утра?

– Нет, – качаю головой, уже натягиваю джинсы, ищу рубашку. – Там оборудование дорогое, документация. Если вода доберется... это катастрофа. Я должен ехать сейчас.

Лена смотрит на меня долго, и я боюсь, что она не поверит. Но она просто вздыхает, откидывается на подушку.

– Хорошо. Будь осторожен. Напиши, когда разберешься.

– Обязательно, – я целую ее в лоб, хватаю ключи от машины и выбегаю из квартиры.

На улице темно и холодно, октябрьский ветер хлещет по лицу. Я сажусь в машину, завожу мотор дрожащими руками. Еду через пустой ночной город, нарушаю скорость, проскакиваю на желтый. Роддом на Лесной – это двадцать минут от нашего дома. Двадцать минут, чтобы собраться с мыслями, понять, что я сейчас делаю.

Но мысли не собираются. В голове хаос.

Я паркуюсь у роддома, выхожу из машины.

Огромное здание, большинство окон темные, только на втором этаже горит свет. Я иду к входу, но дверь закрыта. Нажимаю кнопку домофона.

– Да? – скрипучий женский голос.

– Я... – я запинаюсь. – К роженице. Виктории.

– Вы кто ей?

– Брат, – выпаливаю я первое, что приходит в голову.

Дверь открывается с жужжанием. Я вхожу, поднимаюсь на второй этаж. Коридор залит холодным белым светом, пахнет антисептиком. Где-то далеко слышны приглушенные голоса, чей-то стон.

Медсестра выходит из одного из кабинетов, видит меня, хмурится.

– Вам сюда нельзя.

– Меня позвали, – говорю я быстро. – Роженица. Виктория. Где она?

Медсестра смотрит на меня оценивающе, потом вздыхает.

– Второй бокс. Но вы будете ждать здесь, – она показывает на пластиковые стулья вдоль стены. – Когда роды закончатся, вас позовут.

Я сажусь на жесткий стул, холодный пластик обжигает даже через джинсы. Коридор пуст, только я и тиканье старых часов на стене. Три тридцать пять. Я приехал за десять минут.

Из-за двери доносятся приглушенные звуки – голоса врачей, какое-то движение. Я смотрю на эту дверь и думаю: там, сейчас, за этими несколькими метрами стены, рождается мой ребенок.

Мой.

С Леной у нас так и не получилось. Три года мы пытались. Обследования, анализы, врачи. Все показатели в норме – и у меня, и у нее. Просто не складывалось. «Идиопатическое бесплодие», сказали специалисты. Красивое слово для «мы не знаем, почему». А теперь вот. Один раз. Одна проклятая ночь. И ребенок.

Ирония какая-то космическая.

Время тянется мучительно медленно. Каждая минута кажется часом. Я смотрю на часы – три сорок. Три сорок пять. Из-за двери слышны голоса – спокойные, профессиональные команды. Иногда короткий стон.

В три сорок семь из-за двери доносится громкий вскрик, потом возня, быстрые команды врачей. Я встаю, делаю шаг к двери, но останавливаюсь.

И вдруг – новый звук. Тонкий, пронзительный. Детский плач.

Мой сын.

Я опускаюсь обратно на стул, закрываю лицо руками.

Он родился. Прямо сейчас, в трех метрах от меня, за этой дверью. Мой ребенок сделал первый вдох, издал первый крик.

Проходит еще пять минут. Десять. Я сижу, уставившись в пол, и слушаю приглушенные голоса из бокса. Плач ребенка стихает. Слышно движение, щелканье медицинских инструментов, чей-то тихий смех. Кажется, все хорошо. Роды прошли успешно.

Дверь открывается.

Выходит та же медсестра, в руках у нее поднос с инструментами. Она видит меня, кивает.

– Можете войти. Но ненадолго. Роженице нужен отдых.

Я встаю на ватных ногах, иду к двери. Толкаю ее.

И замираю на пороге.

Вика лежит на кровати, бледная, измученная, волосы темными прядями прилипли ко лбу. Но на ее лице – улыбка. Такая мягкая, счастливая улыбка, какой я никогда раньше у нее не видел.

А на ее руках – сверток. Белая пеленка, из которой выглядывает крошечное сморщенное личико.

Мой сын.

Я делаю неуверенный шаг в бокс. Вика поднимает взгляд, видит меня. Улыбка становится шире.

– Кирилл, – шепчет она. – Ты приехал. Познакомься. Это Макар.

Макар.

Она хотела назвать его Макаром. Говорила мне месяц назад, когда в очередной раз просила денег – теперь уже на кроватку. «Если мальчик, назову Макаром. Это имя моего деда».

Я не возражал. Какое мне дело до имени?

Но сейчас, глядя на этого крошечного человека, я понимаю – мне не все равно. Совсем не все равно.

– Хочешь подержать? – Вика смотрит на меня, протягивает сверток.

Я отступаю на шаг.

– Нет. Я... я не умею.

– Научишься, – она улыбается слабо, устало. – Это твой сын, Кирилл. Держи.

Я не могу отказаться. Врач и медсестра смотрят. Я беру ребенка – он такой легкий, такой невесомый. Помещается на моих руках полностью. Пахнет чем-то сладким, теплым, живым.

Макар открывает глаза – серые, мутные, еще не сфокусированные. Смотрит куда-то мимо меня. Морщит носик, зевает. Крошечный рот, крошечные пальчики. На одной ручке уже надет браслетик с биркой – «3420 г, 03:47».

Три часа сорок семь минут утра. Время рождения моего сына.

– Красивый, правда? – шепчет Вика.

Я не отвечаю.

Не могу.

В горле стоит ком.

Я смотрю на этого ребенка и думаю – как же так получилось? Как одна ночь, одна чертова ошибка привела к этому? К живому человеку на моих руках?

– Отдай, – Вика протягивает руки. – Мне нужно покормить.

Я возвращаю ей Макара. Медсестра помогает Вике устроиться, показывает, как правильно приложить к груди. Врач заполняет какие-то бумаги.

– Я пойду, – говорю я хрипло.

– Подожди, – Вика останавливает меня взглядом. – Доктор, можно нам пять минут наедине?

Врач смотрит на меня, на Вику, пожимает плечами.

– Пять минут. Потом роженице нужен отдых.

Они выходят. Мы остаемся вдвоем – втроем. Вика, я и Макар, сопящий у нее на груди.

– Спасибо, что приехал, – говорит Вика тихо. – Знаю, это было рискованно. Но мне было важно, чтобы ты был здесь.

– Я не должен был приезжать, – отвечаю я резко. – Лена проснулась. Пришлось врать про аварию на объекте.

– Извини, – она не выглядит особо раскаявшейся. – Но это твой сын. Ты должен был увидеть, как он родился.

– Нет, – качаю головой. – Не должен. Мы договаривались, Вика. Я плачу деньги, ты молчишь. Я не отец. Я никто.

– Но ты – отец, – она смотрит на меня упрямо. – Хочешь ты того или нет. Макар – твой сын. Твоя кровь. И тебе придется с этим жить.

Я сжимаю кулаки, чувствую, как внутри закипает злость.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я сквозь зубы. – Я плачу. Каждый месяц. Больше, чем мы договаривались. Ты выжимаешь из меня деньги на каждую мелочь. Что еще?