Познав доселе неизвестную, а, вернее, давно забытую материнскую любовь. Ощутив то чувство, когда знаешь, что тебя любят просто так, без всяких условий, и продолжат любить чтобы ты не сделал. Я решил сохранить его на как можно долгое время. В идеале навсегда.

Со временем к этому желанию добавилась ответная любовь. Сыновья. Я видел, как мама страдает от слов и действий «папаши». Что он относится к ней, как к трофею, а она и возразить не смеет (долбаные аристократские заморочки).

Самое поганое, что он так и старших братьев воспитывал. Они полностью пошли в «папаню». Смотрели ему в рот, а мама для них была мебелью, не стоящей внимания.

Наверное, из-за этого так и вышло, что вся прорва заботы и нежности досталась мне. Потому, что остальные от неё отказались.

Мне и младшей сестре. Но с Алёнкой отдельная история. Она с детства была себе на уме. Умудрялась угождать в роду и нашим, и вашим. Потому к ней я относился скептически.

В детстве было не понять, за кого она, а как ей перевалило за четырнадцать, так тем более.

— Кирилл, что ты такое говоришь? — брови мамы удивлённо выгнулись дугой. — Как перейти обратно в твой род? Так нельзя.

Она неуверенно прикусила губу, и, отстранившись, заломила руки.

— Так нельзя, — повторила шёпотом.

Вообще-то можно. Да, аристократы не обычные люди, но и у них имелся такой элемент института брака, как развод. Только он не такой простой оказался на проверку, как у простолюдинов. Одним оформлением документов ту, как выяснилось, не обойтись.

Когда аристократы женились или выходили замуж, то жена переходила в новый род. Становилась его частью. Плотью от плоти, так сказать.

Обычно, поддерживать связь с бывшими родственниками не запрещалось. Более того, брак считался своеобразным союзом меж двумя семьями. Они сближались, становились опорой друг другу, но девушка, новоиспечённая супруга, должна была хранить секреты нового рода даже от родителей.

Так и жили. И в случае развода, если кто-то решал, что жене плохо с мужем, или наоборот, для девушки открывалась дорога назад. В отчий дом

В нашем же случае, род Орловых оказался вычеркнут из родословной книги аристократов Империи. Потому и связь поддерживать маме было не с кем. Дед не считался. Он, как бы есть фактически, но деюре он не существовал. Сама фамилия Орловых оказалась присоединена к другой. Так что пути назад не существовало.

Не существовало ровно до того момента, пока я не возродил фамилию Орловых. Более того, я, даже, сохранил преемственность по крови. То есть возродил фамилию именно тех самых Орловых.

Так что возможность возврата появилась.

— Можно, — снова коснулся её ладоней, — я узнавал ещё тогда, перед отделением. Можно, мам.

— Ты это задумал ещё тогда? — её глаза расширились, а в голосе звучали неверие и неуверенность.

— Да, — я кивнул и серьезно посмотрел на неё, — он не заслужил тебя, обращался, как с вещью, как с трофеем…

— Ты все это из-за меня задумал, Кирилл? — прошептала она и, коснулась моей щеки. На глазах у неё заблестели слёзы. — Ты из-за меня, подверг себя опасности, да?

— Нет, мамуль, — я приобнял её за плечи, прижал к себе и стал успокаивать голосом. — Из-за него. Ты прекрасно знаешь, что из-за него.

— Но ты сказал…

— Одно другому не мешает, мам, — я чуть отпрянул от неё и, заглянув ей в глаза, добавил: — я уже начал свою войну, и хочу спасти тебя из плена этой жизни. Я могу…

— Я не могу, — покачала она головой, а по щекам потекли слёзы. — Не могу, Кирюша. Он же убьёт тебя, у отца остались владения…. Он же ради них всё сделал…. Он не позволит…. Из-за меня все его планы пойдут….

— Руки коротки, — обронил я, нахмурившись на её слезу. Они на меня всегда действовали удручающе.

Достал из кармана пальто платок и протянул ей.

— В Питере не дотянется, а насчёт планов, — я усмехнулся, — они и так пошли Церберу под хвост, мам. От меня требуют, чтобы я вступил в наследство.

— Не выражайся, — нахмурилась мама, но тут же улыбнулась и стала вытирать слёзы платком. — У него большие связи…

— А меня к деду отправляет сам Бестужев, — я решил сходить с козырей, хоть карты и краплёные. Я ещё не выяснил, за меня ли Бестужев, или Огонь-Догоновский выполнял его поручение, но для уговоров мамы все средства хороши. Тем более, по моей задумке, она будет в безопасности. С дедом.

— Пётр Алексеевич был дружен с папой, — замерла мама, — но даже он не смог помочь….

— Ему Император запретил, — пояснил я, — но сейчас, раз новый глава я, то вступлю в наследство, а тебя отправлю к деду. Раз уж до сих пор его не выкурили, то и тебя он защитит.

— А ты как же? — глаза мамы сверкнули, а в голосе прибавилось тревоги.

— А со мной у них тоже до сих пор не вышло, — улыбнулся я, — да и как выйдет, если я живу в академии? А за годы учёбы я стану сильнее и найду способ с ними разобраться.

Я развел руками и улыбнулся. Добавил в голос уверенности:

— Мам, если ты не можешь сама, то я, как глава рода подниму вопрос о вашем разводе. Тебе надо только задержаться в Питере. Я могу тебя спрятать….

— Нет, сынок, — она отстранилась, и отвела в сторону вспыхнувшие надеждой глаза. — Я не могу. Тебе будет только хуже. Я ничем не смогу тебе помочь.

— Наоборот, мам, — принялся с жаром её переубеждать. — Ты мне очень поможешь тем, что будешь в безопасности и счастлива.

Она улыбнулась, а потом, вздохнув, снова возразила:

— Но я не смогу принести пользу роду. Не смогла тогда, и сейчас толку не будет…

— Будет, — прервал я её. — Кроме прочего, меня Бестужев пытается к Деду отправить, принять наследство, а так это сделаешь ты, вместо меня. Будешь моим представителем, так сказать. Да и вообще, ты маг третьего ранга, найдёшь себе дело по душе.

— Я всегда хотела врачевать, — улыбнулась мама мечтательно.

— Ну вот, — махнул я рукой, словно дело уже решёное, — откроем клинику…

— А как же Алёна, Кирилл? — в голосе мамы снова послышалось отрицание, — я не могу её там оставить, а он захочет…

— Ей уже семнадцать, — пожал я плечами, — она сама может в таком случае выбрать с кем остаться. Тем более я препятствовать не буду.

Мама покачала головой. Надежда в её взгляде сменялась настороженностью и неуверенностью. Во взгляде поселилось сомнение.

— Мам, давай ты задержишься в Питере, и обдумаешь несколько дней моё предложение. Хорошо? — она посмотрела на меня, не решаясь ответить, и я добавил: — с Алёной задержись, и обдумай. А через два дня встретимся и поговорим ещё раз. Пожалуйста.

Она смотрела на меня целую минуту, но потом, всё же, неуверенно кивнула.

— Отлично, — обрадовался я, доставая телефон, — вот номер…

— Вот вы где, — раздался голос «папани», когда мы вернулись в холл аукциона, — а я уж обыскался тебя, родная.

Эх, надо было по отдельности возвращаться, но как откажешь маме в удовольствии послушать о студенческой жизни?

«Папаша» улыбался на показ, его интонации говорили, что он хотел бы пожурить, но прощает. А вот глаза выдавали напряжение.

Заметил, куда он, нет-нет, да косился, и, завидев там Огонь-Догоновского, хмыкнул:

— Что, обсуждали с кем-то очередной отдых в лесу?

«Папаня» вздрогнул и его взгляд изменился. В нём мелькнул гнев, а потом пришла настороженность.

— Не понимаю о чём ты, сынок, — протянул он, поправляя рукав пиджака.

— Не понимание, «папенька», вгоняет разум в болото повседневности.

Он нахмурился. Стал подбирать достойный ответ, но какой может быть ответ на околесицу? Я просто ляпнул первое, что пришло в голову, главное, чтобы там были слова «лес» и «болото». Сбил его с толку, так сказать. Пусть понервничает, а я, пожалуй, пойду.

Я вышел изздания аукциона и посмотрел на часы. До встречи с Шальной оставался час. В животе предательски заурчало. После всех этих торгов и разговоров неплохо бы перекусить.

Николай ждал возле машины, привалился к чёрному капоту и смотрел по сторонам. Заметив меня на ступенях аукционного дома, он выпрямился и пристально всмотрелся в моё лицо. Его глаза внимательно изучали мою походку, словно пытаясь определить, не ранен ли я после очередной заварушки.