Оскар проводил его взглядом. Потом он оглядел толпу людей всех возрастов, мастей и классов.

– Чтоб мне провалиться, – проговорил он. – Вы когда‑нибудь видели подобную давку?

– Это просто Бедлам [9].

– Хватайтесь за руку. Пройдем вместе. – Идти рядом с Оскаром было легче. Он был выше и шире меня, и у него хорошо получалось раздвигать локтями толпившийся народ.

– Надеюсь, такое будет не каждый день, – крикнула я сквозь гвалт голосов.

– Может, и будет. Мисс Эриксон‑то не подкачала.

Мы на секунду умолкли, обходя женщину с коляской.

– Мне ее игра не понравилась, – призналась я. – От нее мне прямо‑таки дурно сделалось.

– Да, но так ведь и было задумано, разве нет? По сюжету пьесы. Леди Макбет и должна быть отвратительной. А потом ее раскаяние в сцене «Прочь, проклятое пятно!»… Она была великолепна. Это была лучшая сыгранная сцена со времен… я даже не знаю. Может, даже лучшее из того, что я вообще видел.

Я прикусила язык. Мне было ясно, что сказала бы миссис Дайер про Оскара, этого молодого парня. Она бы сказала, что такие, как он, очарованы Лилит.

Мы протиснулись во двор. Ворота закрыли, чтобы не допустить туда шпану, но у Оскара имелся ключ.

Я вытащила руку из-под его локтя.

– Спасибо, – застенчиво сказала я. – Теперь уже дойду сама.

Он кивнул.

– Будьте осторожнее.

Мне хотелось, чтобы ему тоже нужно было в театр, но он направился к мастерской. Я встряхнулась. «Меркурий» выглядел так же, как и всегда. С прошлого вечера в облике здания ничего не изменилось… Но мне почему‑то не очень хотелось заходить. У меня было такое ощущение, будто у нас поменялось начальство и руководила нами теперь Мельпомена.

Тем утром по коридору не прошмыгнуло ни одной кошки. Казалось, что они вместе с мышами выпрыгнули с корабля. В гримерной Энтони разговор перешел на повышенные тона, а затем снова стих; похоже, он о чем‑то спорил с Сайласом. Его дверь была слегка потерта, золотая краска кое-где облезла.

При моем приближении дверь Лилит распахнулась, и из ее гримерной появился шеф, раскрасневшийся и улыбающийся. Коротко мне кивнув, он закрыл за собой дверь и зашагал в противоположном направлении.

Это привело меня в раздражение. Они теперь совершенно обнаглели. Неужели ему все равно, что его видят? Но, может быть, в гримерной были другие люди, поскольку до меня через стену доносился смех Лилит. Кто бы там с ней ни находился, он явно весьма ее забавлял.

Зато присутствие другого человека поможет мне незаметно стащить у нее чулок для того джентльмена. Пятьдесят фунтов! Больше, чем мое годовое жалованье, и без того довольно щедрое. При всей моей неприязни к Лилит, следовало отдать ей должное: она исправно платила по моим счетам. Я постучалась. В гримерной Лилит оказалась одна. Она просто сидела напротив зеркала и хохотала. Часы она повесила на зеркало, рядом со своим отражением. Минутная стрелка ползла вперед.

Лилий стало больше, чем обычно, а вдобавок к ним появились конфеты, корзины с фруктами и кипы писем. Эвридика сунула нос в баночку с турецким рахат-лукумом.

– Над чем смеемся? – поинтересовалась я.

В ответ Лилит лишь откинула голову назад и зашлась смехом пуще прежнего. Я содрогнулась. Если улица за окном была Бедламом, то Лилит – его пациенткой.

– Стало быть, тебе лучше? – Переместившись к гардеробу, я проверила костюмы. Накануне вечером я их чистила, но, должно быть, меня отвлекло кровотечение из носа Лилит. Подол фиолетовой юбки был перепачкан сажей. На платье королевы тоже что‑то виднелось – мелкий белый порошок, напоминающий пепел. Поцокав языком от досады, я принялась стряхивать грязь. Черные отметины размазались.

– Ты можешь хоть что‑нибудь оставить чистым? – ворчала я. – Чем это здесь все заляпано? Я не успею отнести все в прачечную или сшить тебе новую ночную сорочку до вечера.

– Ой, да и ладно! Ты посмотри на все это, Китти! Получилось. В самом деле получилось! – Она схватила с туалетного столика газету и помахала перед моим носом. – Ты это читала? Видела, что там пишут?

– Нет. Я видела пьесу своими глазами. Какое мне дело до того, что думают критики?

Она снова захохотала.

– Я их страшно удивила! Устроила этим старомодным журналистикам апоплектический удар. Они назвали меня неженственной, сказали, что я зубами порвала поэзию великого барда. Им следовало бы знать, что этим публику не отпугнешь.

Я повернулась к ней спиной и принялась приводить в порядок платья. Первый попавшийся мне чулок оказался шерстяным и слегка порванным. Он был не совсем чистым, но что‑то мне подсказывало, что тому чудаку так понравится даже больше. Сверху моими аккуратными стежками были вышиты инициалы «Л. Э.»; я вышила их на всех вещах Лилит, чтобы не потерялись в прачечной. И сейчас они были первейшим доказательством того, что вещь принадлежит ей.

Поморщившись, я сунула чулок в карман. Поручение не из приятных, но и Лилит была не из скромных. Я бы чувствовала себя гораздо хуже, если бы пришлось взять вещи Клементины.

– Только посмотри, что мне прислали! Духи «Риммель». Серебряные серьги, розовая кислота… Можно открывать собственный магазин.

Я закрыла гардероб и подошла посмотреть, о чем она говорит. Лилит была права: целые горы подарков. Угрызения совести отступили. Одним чулком Лилит могла со мной поделиться.

– На улице мне дали любовное письмо для тебя, – сообщила я, бросив на стол розовый конверт. – Теперь у тебя довольно поклонников. Так что можешь вернуть шефа жене.

Она отмахнулась от моих слов, вскинув голову.

– Они меня любят! Я почти жалею, что стала использовать псевдоним. Мне хочется, чтобы все увидели, каждый деревенщина, который кривился и говорил, что я не смогу. Мой дядька! Ой, мой дядька будет брызгать слюной! – Она с ликованием захлопала в ладоши. – А здесь что? Ой, маленькая записка. Как мило. – Лилит открыла конверт и захихикала. – Экая чушь. Они по уши влюбились в леди М, да? Что ни говори, а джентльменам нужна женщина с порочной душой.

– Что ж, тогда им повезло найти тебя, – хмыкнула я. Помимо аромата духов и лилий в комнате чувствовался какой‑то неприятный запах. Тухлые яйца. Сера. – Чем это воняет?

– Это газ. Вредные пары. Знаешь ли, запах может исчезнуть, если починить лампы. Ой, черт. – Ее рука опять закровоточила, и кровь стала проступать сквозь тонкую ткань дневного платья. – Я ведь и здесь так крепко забинтовала.

Похоже, под платьем у нее были сплошные бинты. Бандажи на талии, на груди, а теперь еще и на руке. Лилит, которую видела публика, не разваливалась на части только благодаря бинтам. Откровенная фальшивка.

– Как ты вообще умудрилась порезаться? – устало спросила я.

Она отвернулась.

– Насколько я знаю, во время переодевания ты меня поцарапала.

– Постарайся, чтобы к вечеру не кровоточило, хорошо? – вздохнула я. – И не заработай себе кровотечения из носа, как уж там это у тебя получается. Я не буду снова перешивать эту ночную сорочку.

Говоря о шитье, мне стоило поторопиться: я должна была изрядно поднапрячься, чтобы успеть отнести чулок тому джентльмену и на скорую руку доделать новый костюм к сроку, пусть даже в моем распоряжении имелась швейная машина.

– Дженни, подожди.

Я как вкопанная остановилась возле двери. Она еще ни разу не называла меня настоящим именем.

– Что такое?

Лилит взяла одну из обвязанных лентой коробок и протянула мне.

– Возьми. Ты была добра ко мне вчера вечером, когда мне стало нехорошо.

– Нет. Я просто выполняла свою работу.

– Ты так говоришь. Но все‑таки мне кажется, что у тебя доброе сердце.

Я смущенно затрясла головой и вышла из комнаты, так и оставив Лилит с протянутой коробкой. Возможно, она в самом деле сделала это от чистого сердца. Но это напомнило мне о выкрутасах соседки, укравшей нашего па. К тому же я слишком долго слушала миссис Дайер. Брать конфеты у ведьмы я была не намерена.