Я разговаривал с Леммоном об этих планах. Он описал мне некоторые предполагаемые направления развития исследований, например с использованием электронных устройств, которые требовали бы от шимпанзе демонстрации определенных жестов, а взамен открывали бы им доступ к пище или к каким-либо иным благам. По словам Леммона, это не более чем первые робкие наброски. Действительно, пока трудно судить, насколько реалистичны такие проекты. Мы привыкли к миру, в котором шимпанзе не пользуются языком, и поэтому нам трудно представить, как пойдут будущие научные исследования в мире, где шимпанзе языком владеют.

Мы с трудом воспринимаем результаты изучения языковых способностей шимпанзе, поскольку их оценка требует радикального пересмотра устоявшихся в науке моделей поведения животных и человека. Это совсем не то же самое, что вообразить себе полет человека на Марс, для чего требуется лишь представить себе развитие будущей техники.

Здесь же необходимо мысленно обратиться вспять и стереть из памяти все укоренившиеся в рациональной западной культуре представления о мозге животных, – представления, согласно которым лишь человек руководствуется разумом в своих действиях, тогда как поведение животных полностью определяется внешними условиями; рассудок властвует над действиями человека, природа – над поведением животных. Проблема состоит в том, что эти представления являются основой мировоззрения человека западной культуры, – мировоззрения, основываясь на котором он объясняет себе явления окружающей действительности. Поэтому, отказываясь от этих представлений, мы разрушаем саму платформу, с которой судим о языковых способностях шимпанзе. Проекты обучения шимпанзе амслену были тщательно продуманы и осуществлены, а результаты их строго проанализированы; однако они остаются абсурдными, если продолжать придерживаться традиционной точки зрения, согласно которой языком владеет лишь человек. Постановка описанных экспериментов жестко связана с эмпирическим методом, задающим рамки, в которых могут развиваться наши представления о поведении шимпанзе; однако, как мы еще увидим, эмпирический метод сам по себе отражает некоторые неявные допущения относительно поведения животных и человека.

Проблема еще более усложняется при обсуждении постановки будущих исследований. Каждое такое обсуждение предполагает, что его участники руководствуются некоторой схемой, позволяющей им судить о вероятности реализации в будущем того или иного проекта. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что ранее проведенные исследования (лежащие в основе наших суждений) уже доказали несостоятельность общей схемы, которой мы обычно руководствуемся. Я понял парадоксальность этой ситуации на собственном опыте, когда обсуждал с Леммоном проекты исследований с использованием шимпанзе для воссоздания некоторых из вероятных этапов эволюции человека. И уже одно то, что мы позволяем себе обсуждать подобные проекты, может кого угодно заставить усомниться в реальности происходящего.

Прежде чем обратиться к дальнейшему обсуждению особенностей культурного и научного климата, способствовавшего появлению владеющих амсленом обезьян, следует рассказать о шимпанзе по кличке Сара, которая пользуется языком, совершенно иным, нежели амслен. Она немного старше Уошо и лучшие годы своей жизни провела в Санта-Барбаре (штат Калифорния), где обучалась языку под руководством доктора Дэвида Примака. Я начал знакомиться с ее достижениями во время поездки из Оклахомы в Рино после первой встречи с Футсом и его питомцами. И теперь, сидя за рулем фольксвагена и оставляя за собой тысячи километров раскаленной долины и чуть менее жарких возвышенностей, я мысленно перебирал в памяти все, что прочитал накануне о Саре. Ее мир был совершенно непохож на мир Уошо.

Мне казалось, что характер использования Уошо амслена выявляет саму суть акта общения; что же касается Сары, то мне было нелегко связать ее успехи с моими общими представлениями о языке. Причина этих трудностей, вероятно, в упорной подсознательной приверженности к той порочной точке зрения, в силу которой на протяжении десятилетий ученые, наблюдавшие у шимпанзе способности, позволяющие им овладеть языком, тем не менее продолжали настаивать на том, что способность к языку присуща исключительно человеку. Сара (в еще большей степени, чем Уошо) показывает нам, сколь тесно связаны потенции к овладению языком с теми качествами, которые создали шимпанзе репутацию животных, способных изготовлять орудия, пользоваться ими и решать достаточно сложные задачи.

Примак пишет о Саре очень категорично и стремится разрушить любые иллюзии по поводу особой природы языка. В одной из своих статей он сравнивает овладение языком с хорошо известной процедурой, когда дрессированный голубь в клетке, чтобы получить корм, обучается клевать нужную клавишу. Эта простая механическая трактовка, лишенная всякого налета сентиментальности, рисуется еще более жесткой из-за того, что успехи Примака в обучении Сары подтверждают (по крайней мере частично) высказываемую им точку зрения.

При обучении Сары Примак воспользовался методом, который отличается от метода Гарднеров почти по всем пунктам. Гарднеры в своих экспериментах использовали язык жестов, Примак выбрал язык графики: Сара и ее наставники общались с помощью письменных сообщений. Гарднеры прибегли к уже существовавшему языку жестов. Это облегчало возможность сравнения Уошо с детьми и позволяло избежать чудовищно сложной работы по созданию искусственного языка. Примак, напротив, разработал искусственный язык специальных символов. Гарднеры считали более содержательным такой путь исследований, который ориентирован не на попытку установить, существует ли у шимпанзе язык, а на сравнение процесса овладения языком у детей и шимпанзе. Доктор Примак придерживается прямо противоположной точки зрения. В результате подобных различий в постановке проблемы любые достижения Уошо при желании могут быть использованы для опорочения успехов Сары, и наоборот.

Например, письменный язык Примака более приспособлен для усвоения синтаксиса, чем язык жестов, зато это не тот язык, который может легко и органично войти в повседневную жизнь шимпанзе. Как заметил один специалист по сравнительной психологии, «Сара, разумеется, не в состоянии свободно пользоваться своими пластиковыми жетонами в обычной жизни или в новых ситуациях, если только она не будет постоянно таскать их с собой в большом заплечном мешке, как это делали лапутянские ученые в „Путешествиях Гулливера“». Язык жестов, на котором разговаривает Уошо, напротив, допускает известную свободу общения, но зато он менее благоприятен для методического исследования используемого обезьяной синтаксиса.

Элементами языка Сары служат разноцветные пластиковые жетоны различной произвольной формы, именуемые Примаком «образчиками» языка: «Элементы системы должны быть определенным образом упорядочены, чтобы можно было говорить о существовании языка». Исходя из такой позиции, Примак составил свой собственный перечень характерных черт языка. Он описал свои образчики, просто перечислив их. В список попали слова, предложения, вопросительный знак, логическая связь типа «если – то», металингвистическое использование языка для обучения самому языку и такие абстрактные понятия, как цвет, форма и размер. Примак отнюдь не претендует на то, что его список является исчерпывающим или что все образчики «имеют один и тот же логический ранг». Некоторые из них перекликаются с такими классическими понятиями, как «перемещаемость», другие, в частности категория «предложений», включают столь широкий круг объектов, что Примак вынужден был ограничиться лишь отдельными аспектами этой категории. Как бы то ни было, перечень образчиков Примака требует от Сары чего-то вроде умения читать и писать. И действительно, те избранные аспекты категории «предложения», которыми ограничился Примак, подразумевают необходимость порядка слов и иерархической организации, то есть тех самых характеристик человеческой речи, которые Беллуджи и Броновский обозначали термином «реконституция» и считали «вершиной эволюции человеческого мозга». Хотя проект представлял собой лишь пробное, поисковое исследование, а Саре в начале ее обучения языку было уже почти пять лет, она тем не менее оказалась способной освоить все образчики Примака. Ее достижения делают еще более обнадеживающим проект Футса, поскольку Сара также проявила в своем языке некоторые из семи основных свойств языка, выделенных Хоккетом.