Овеществление символов и процесс анализа, во время которого оперируют этими символами, образуют совместно единый блок. Одно не может существовать без другого. С этой точки зрения попытка определить, знаем ли мы уже название предмета, бессмысленна до тех пор, пока это название само по себе не обретет смысл в предложениях, описывающих определенные взаимоотношения, и в более глубоких процессах познания, нашедших отражение в этих предложениях. Беллуджи и Броновский так убедительно обосновывают взаимосвязь семантики и синтаксиса, что это, казалось бы, должно подрывать основы их критического отношения к Уошо: раз они допускают, что Уошо доступна семантика, то как она может обходиться без синтаксиса? Воистину испытываешь искушение простить им критическое отношение к Уошо во имя той яркой характеристики, которую они дали взаимоотношениям, связывающим язык с мышлением и с изготовлением орудий труда.
Язык и технология
Беллуджи и Броновский попытались пересмотреть данные по обучению Уошо, исходя из того, что способности, необходимые для овладения языком, присущи исключительно человеку и отсутствуют у шимпанзе. Для этого они в первую очередь сосредоточили внимание на фактах, которые, по их мнению, демонстрировали неспособность Уошо понять роль порядка слов в предложении; затем они приписали порядку слов роль не только самого важного проявления языковых способностей, но также и наиболее глубокого проявления индуктивного характера мыслительных процессов человека. Статья в основных чертах представляет собой рассуждение о взаимосвязи между языком и мышлением. Кроме того, уже во вторую очередь Беллуджи и Броновский исследуют характер порядка слов в процессе овладения языком у детей и Уошо, фактически опять же с целью изолировать и обосновать взаимосвязь между языком и мышлением. Они явно не поняли, что их соображения по поводу реконституции могли бы получить более веское подтверждение, если бы они исходили из того, что Уошо доступно понимание роли порядка слов.
Авторы используют понятие реконституции для описания связи между различными проявлениями человеческих возможностей в технологии производства и языке. Человек реконституирует (воссоздает) окружающий его мир двояко: используя орудия труда и символы. Мир овеществляется посредством подстановки соответствующих символических суррогатов для того, чтобы можно было использовать абстрактное мышление. Беллуджи и Броновский постулируют существование такой взаимосвязи между языком и технологией. Однако более полно эта концепция была развита одним антропологом, который относился к способностям Уошо совсем по-другому, нежели Беллуджи и Броновский.
Перемещаемость и реконституция в эволюционной перспективе
Взаимосвязь между языком и технологией часто констатировалась и ранее, но всякий раз при попытках конкретизировать ее оказывалась расплывчатой и ускользающей. Подтвердить существование такой взаимосвязи стало возможным благодаря Уошо. Антрополог Гордон Хьюз попытался использовать эту возможность для обоснования собственной точки зрения на происхождение языка. Он реализовал свое намерение в статье «Однозначное формулирование взаимосвязи между использованием орудий труда, их изготовлением и возникновением языка».
Гордон Хьюз посвятил значительную часть своей жизни проблемам происхождения языка. Кроме всего прочего, к числу его заслуг относится составление исчерпывающей библиографии по происхождению языка. Он очень внимательно отнесся к успехам Уошо в овладении амсленом, поскольку считал, что они свидетельствуют в пользу его теории развития языка у человека. По мнению Хьюза, прежде чем человек овладел устной речью, он пользовался языком жестов – отсюда понятен интерес ученого к Уошо, – и этот язык, вероятно, развивался в связи с использованием и изготовлением доисторическим человеком орудий труда[10]. До самого последнего времени мы довольствовались констатацией существования взаимосвязи между использованием орудий труда и языком на интуитивном уровне; усилий на то, чтобы сделать эту концепцию ясной и недвусмысленной, затрачивалось сравнительно мало. На первый взгляд взаимосвязь между языком и орудиями труда может показаться очевидной, однако мы попадаем в тупик, когда задаемся вопросом, в чем именно она проявляется. Важность установления такой связи станет ясной лишь после того, как удастся четко определить, в чем именно она состоит.
Поскольку восстановить ход предыстории культуры человечества с какой бы то ни было определенностью нельзя, то взаимосвязь между изготовлением орудий и языком может быть понята, во-первых, посредством исследования патологического поведения людей с мозговыми травмами и, во-вторых – в процессе сравнительного изучения поведения других высших млекопитающих. И, разумеется, для грубой проверки различных суждений о последовательности событий в процессе эволюции мы можем воспользоваться биогенетическим законом Геккеля.
При исследовании поведения человека Хьюз обратил особое внимание на ряд захватывающе интересных фактов, подтверждающих предположение о существовании взаимосвязи между языком и технологией: сходное повреждение определенных частей мозга может повлечь за собой неспособность пострадавшего как к последовательному совершению некоторых действий, так и к соблюдению правильного порядка слов в предложениях. Он пишет:
«Ни использование орудий труда, ни использование языка жестов или устной речи в норме не являются изолированными аспектами поведения. Напротив, они служат составными частями более сложных программ действий. Такие программы могут быть разрушены или повреждены при мозговых травмах, и нарушения во владении языком при этом поразительно сходны с дефектами в способности пользоваться инструментами и орудиями труда. Некоторые формы афазии (нарушения речи) носят синтаксический характер: пациент по-прежнему произносит слова или узнает их, но не может связывать их в осмысленные предложения. Точно так же при некоторых формах апраксии[11] у пациента сохраняется способность совершать изолированные двигательные акты, например брать и удерживать предметы в руках, но он испытывает затруднения, когда ему следует составить определенную программу осмысленных действий. Предполагается, что при таком состоянии, известном под названием идеомоторной апраксии, происходит повреждение глубинных мозговых структур, весьма сходных с теми, которые ответственны за планирующие функции языка. Во многих случаях одни и те же повреждения мозга влекут за собой нарушение одновременно и способности к формированию правильных последовательностей из отдельных двигательных актов, и возможности правильного построения предложений из отдельных слов. Можно думать, что эта фундаментальная способность к овладению и использованию сложных и структурированных последовательностей, проявляющаяся в операциях с орудиями труда, в языке жестов, а позднее – в речи, и есть „глубинная структура“ Хомского и что в длительном процессе гоминизации наиболее важным было именно эволюционное развитие такого рода синтаксических способностей, а не отдельные достижения в технологии и овладении языком (курсив мой. – Ю.Л.)»[12].
Эти данные явно свидетельствуют о существовании взаимосвязи между языком и использованием орудий труда, т.е. технологией. Действительно, если взглянуть на современную речь и технологию в целом через призму их тесной связи при организации движений как в жестовой речи, так и при использовании орудий труда, то идея о том, что грамматика обоих процессов заложена в одной и той же части мозга, становится более правдоподобной. Если человек овладел искусством общения с помощью языка жестов, ясно, что та же самая логика может быть использована для манипуляций и орудиями, и словами.
