Леви был домоседом — за исключением прогулок или походов; спокойным и разговорчивым. Лоренцо, в противоположность — всегда в движении, замкнувшийся в своей боли и обиде. Но он не вымещал на более слабом вековой конфликт поколений — старый, как сама история. Лоренцо превратил его (а Леви записал), если позволите использовать такое огромное слово, в любовь. «А без любви зачем жить?» — спрашивал поэт в диалоге с врачом[1283].
Любовью буквально сочатся строки, написанные рукой Лоренцо от имени Примо, — на такую способен лишь по-настоящему хороший человек. Это тем более удивительно, что слово «любить» в пьемонтском диалекте отсутствует[1284].
Письмо, которое Такка отправил Примо из Фоссано 14 декабря 1947 года — еще не отчаянное, но довольно объемное, на двух тетрадных листах, — дает понять, какую «бесконечную боль» он испытывает[1285]. Если я правильно разобрал, как Auschwiss он пишет слово Аушвиц, и вспоминает «светлые моменты» «там» с другом Примо. Лоренцо шлет крепкие объятия, будто ищет их для себя, и просит «все забыть», потому что волосы поднимаются от этих воспоминаний. Однако в его словах нет ни капли злости.
Уважаемый синьор Примо Леви.
Я пишу вам эти строки чтобы сообщить что я здоров как надеюсь и вы и ваша жена и мама. Хочу сказать вам что то что вы мне отправили я еще не успел прочитать. Потому что как только получил книгу ее у меня вырвали из рук один хотел ее прочитать другой потому я стал последним но надеюсь что на этой неделе я ее прочитаю. Как вы говорите об Аушвиссе у меня волосы дыбом встают мне лучше забыть иногда мне снятся вновь те хорошие моменты которые были у нас там. За сим прощаюсь с вами всеми от всего сердца и желаю хороших Рождественских праздников всей вашей семье и посылаю вам крепкое объятие от того кто всегда помнит о вас. Ваш друг Лоренцо Перроне прощайте[1286].
Мне неизвестно, прочел ли Лоренцо «Человек ли это?»: он больше не упоминал книгу в письмах, и мы никогда не узнаем, обсуждал ли он ее с автором. Но кто-то из семьи наверняка читал в главах «События лета» и «Последний» рассказы о Лоренцо.
Не думаю, что у Такка было тщеславие, какое любого заставило бы «искать себя» на страницах книги. Но также я считаю маловероятным, будто он не выяснил, что именно Примо написал о нем в 250-страничной книге, — их история заняла в ней всего-то пять страниц[1287]. Она напоминала Леви о том, что существует «отдаленная возможность добра»[1288], ради которой стоило выжить.
4
Ошибочно полагать, что в 1947 году Леви был уже тем самым Примо Леви, которого мы теперь знаем. Крупное издательство Einaudi изначально отклонило книгу «Человек ли это?», вернувшись к ней лишь спустя несколько лет (тираж тогда составил 2000 экземпляров[1289]). Впервые же ее напечатало издательство Francesco De Silva, основанное Франко Антоничелли[1290], [1291].
«Статус» свидетеля Леви получил лишь в конце 1950-х, после того как в 1958 книга вышла в Einaudi. В конце 1959 года Примо дважды выступал публично (в залах на 1500 и 1300 человек) — и это положило начало тому, что впоследствии станет его миссией[1292]. После 1947 года (всего-то десятью годами ранее), вспоминал тогда Леви, книга «Человек ли это?» была известна лишь узкому кругу.
Первый раз она вышла в 1947 году в количестве 2500 экземпляров, но, хотя и была благосклонно встречена критикой, полностью не разошлась: 600 оставшихся экземпляров отправили во Флоренцию на склад нераспроданной печатной продукции, где они погибли во время осеннего наводнения 1966 года. Через десять лет после «мнимой смерти» ее в 1957 году вернуло к жизни издательство Einaudi. Я часто задаюсь бессмысленным вопросом: что было бы, если бы уже первое издание книги имело успех? Возможно, ничего не было бы, и я продолжал бы тянуть лямку химика, становясь писателем лишь в воскресенье (да и то далеко не в каждое), а возможно, наоборот, поддавшись искушению, встал под знамена литературы — писатель, так сказать, в натуральную величину, еще неизвестно, успешный или нет. Повторяю, вопрос праздный: гадать, что было бы, если бы… создавать гипотетическое прошлое — занятие столь же неблагодарное, как и предсказывать будущее[1293], [1294].
Леви писал, потому что хотел рассказать об увиденном как можно большему числу людей и избавиться от тревоги[1295], а не чтобы стать писателем. Хотя он и сознавал, что совершает решительные шаги в этом направлении[1296]. Судя по всему, это сработало. Возможно, именно из-за того, что книга «Человек ли это?» не получила сразу должного внимания и более десяти лет пребывала в подвешенном состоянии.
Но вопрос, которым Леви задавался в отношении своего первого произведения — «что было бы, если бы?..» — не может не возникнуть в отношении Лоренцо и посвященных ему 250 «памятных строк», как сказал Альберто Кавальон[1297]. За десятилетия, прошедшие после 1958 года, книгу прочли десятки, сотни тысяч людей, и сегодня она является всемирным достоянием, доступным миллионам читателей практически в каждом уголке планеты.
Еще при жизни Лоренцо о его поступках, заливавших неожиданным и почти слепящим светом эту серую планету, узнали сотни людей. Но на деле почти все, что им известно, — это только имя.
5
Думаю, с весны 1948 года Лоренцо и Примо стали видеться реже. Леви работал на износ[1298] в Societa industriale Vernici e Affini (SIVA)[1299], на лакокрасочном заводе (сначала на проспекте Реджины Маргериты, 274 в Турине; потом в Сеттимо-Торинезе, куда перенесли завод в 1953 году). Новое место работы было недалеко от дома Леви, но гораздо дальше от Фоссано, чем Авильяна, где он трудился раньше[1300]. Однако основная причина более редких встреч была, скорее всего, в другом: 31 октября родилась Лиза Лоренца[1301], первенец четы Леви. Отец назвал дочь в честь muradur, своего друга и спасителя[1302].
Лоренцо послал Примо милую открытку с заснеженным горным пейзажем, написав «пару строк для маленький Лизы Лоренцы»: «Желаю вам хороших рождественских праздников и хорошего начала года и чтобы небо ей помогало. Прощайте. Лоренцо»[1303].
Отдельно он отправил еще и письмо, не слишком длинное, но и не такое уж короткое. Из него мы узнаем, что он неважно себя чувствовал — с начала зимы его мучил хронический бронхит. Что ж, пришло время затаив дыхание прочесть целиком это трогательное и потрясающее послание. Лоренцо написал его за два дня до Рождества 1948 года — первого Рождества, которое его другу предстояло встретить в роли отца.
