Леви вступил в антифашистскую организацию. Но «в снежных предрассветных сумерках»[281], [282] 13 декабря 1943 года был арестован. За ним и его соратниками-подпольщиками из Турина: подругами Лучианой Ниссим и Вандой Маэстро (химиком, как и Примо) и Альдо Пьяченцой[283] — по доносу предателя пришли в отель Ristoro di Amay в Валле-д’Аоста. Арестованных доставили в Аосту, оттуда переправили в концентрационный лагерь Фоссоли, а дальше — в Аушвиц[284].
Кем же был Примо Леви до того, как стать химиком, но в первую очередь — человеком, свидетелем своего времени и известным всему миру писателем?
В 2010 году сначала в Турине, а потом и в Фоссоли под кураторством историка Алессандра Кьяппано прошла выставка A noi fu dato in sorte questo tempo — «Нам выпало это время». Галеристам, на мой взгляд, удалось передать историю группы молодых туринских евреев, часть которых была связана еще и родственными узами[285]. На выставке представили множество страниц, написанных и самим Леви, и его биографами — о первых 19 годах жизни будущего литератора[286].
Это было время человечности, дружбы и, как бы странно это сейчас ни звучало, — счастья. Фотографии порой бывают красноречивее слов. На одной из них Леви, страстный и неутомимый альпинист[287], запечатлен в горах с друзьями. Бьянка Гвидетти Серра[288] (нееврейка) и Альберто Салмони пережили войну и поженились в 1945 году. Еще полный надежд радостный миг, не омраченный войной, — для поколения, которое вскоре сломает насилие фашистского режима. «В последние несколько недель каждый из нас взрослел быстрее, чем за всю предыдущую жизнь», — напишет потом Леви[289], [290].
Кроме уже упомянутых Примо, Ниссим, Маэстро, Гвидетти Серра и Салмони — все 1914–1920 годов рождения, — в их дружеский круг входили Эмануэле Артом, Ада Делла Торре, Эудженио Джентили Тедески, Франко Момильяно, Сильвио Ортона, Франко Сачердоти, Джорджо Сегре и Лино Йона[291]. С принятием постыдных расовых законов, а потом и с физическим преследованием евреев все разбилось вдребезги — кроме, конечно же, связывающей их дружбы.
Из оставшихся в Италии евреев избежать смерти удалось Делла Торре, Джентили Тедески, Момильяно, Ортоне, Салмони и Сегре. Йона умер от туберкулеза в 1942 году, помогая европейским евреям в провинции Асти. Артом присоединился к партизанскому движению и был жестоко убит нацистами 7 апреля 1944 года[292]. Примо Леви, как и Лучиане Ниссим, удалось выжить; двое их друзей, Франко Сачердоти и Ванда Маэстро, из Аушвица не вернулись.
Никто не представлял, что ждало их в конце этой бесконечной колеи[293]. После ареста Леви объявил себя «итальянским гражданином еврейской расы»[294]. Он опасался, что иначе его «будут пытать и наверняка убьют»[295], [296], как Артома. Но уже через несколько недель надежда на спасение рухнула, написал Леви позже в книге «Человек ли это?»[297]: «Только самые доверчивые и простодушные продолжали еще на что-то надеяться, но таких можно было по пальцам пересчитать. Мы много разговаривали с еврейскими беженцами из Польши и Хорватии, поэтому уже представляли себе, что значит “отправка”»[298], [299].
Во вторник, 22 февраля 1944 года, начался его путь депортации.
И настала ночь, и была эта ночь такой, что ни пережить ее, ни увидеть глазами человеческими было невозможно. Все понимали, что это за ночь, и никому из охранников, итальянских и даже немецких, не хватило духу прийти и посмотреть, что делают люди, которые знают, что должны умереть.
Каждый прощался с жизнью по-своему, как умел: одни молились, другие пили, третьи пытались забыться, насыщая в последний раз свою похоть. А матери бодрствовали и заботливо готовили в дорогу еду, купали детей, складывали вещи, до утра сушили на ветру выстиранное детское белье. Они собрали пеленки, игрушки, одеяла и много всего другого, не забыв ничего, что могло бы понадобиться их малышам. А разве вы не сделали бы этого? Даже зная, что завтра должны умереть вместе с вашим ребенком, разве накануне вы не дали бы ему поесть?[300], [301]
«Стань вором, это куда честнее», — с презрением бросил Леви одному из полицейских, прежде чем отправиться в путь[302]. Спустя пять дней, проведенных между жизнью и смертью, Леви прибыл в Аушвиц — на 22 месяца позже Лоренцо. Эта дорога навсегда останется в памяти у всех выживших[303]. Примо было 24 года.
Он попал на планету «привидений»[304], [305], которые, как и он, коченели от страха[306]: «…серые и неотличимые друг от друга, маленькие, как муравьи, и большие, до звезд, тянемся плотной чередой по бескрайней равнине до самого горизонта, и несть нам числа»[307], [308]. Насильно вырванные из своих домов — чтобы трудиться и умереть, или трудиться до смерти, или просто умереть без лишней суеты. Они — «голод, ходячий голод»[309], [310]. И рядом были другие — те, кто намеренно сотворил с ними это.
Биография Примо Леви отображает историю. За месяцы между концом 1943 и 1945 годом его голос стал одним из самых пронзительных голосов XX века. Из эшелона, который шел из итальянского Больцано на территорию Польши, Леви сумел выбросить записку. Она была датирована 23 февраля 1944 года и подписана также Вандой и Лучианой.
Послание предназначалось их общей подруге Гвидетти Серра: «Вам факел»[311]. Это означало гордое: «Мы попали в переплет, но вы продолжайте бороться, а мы должны выжить». И как мы знаем, у него получилось[312]. Во многом благодаря Лоренцо, для которого, скорее всего, не так уж и важна была точная последовательность событий: для него «время мало что значило»[313].
Вот как писал об этом сам Леви: «История моего знакомства с Лоренцо — длинная и одновременно короткая, простая и загадочная: она отражает времена и факты, не имеющие никакого отношения к современной действительности, поэтому, думаю, и не может сегодня восприниматься иначе, как легенда, как рассказ о событиях очень и очень далеких»[314], [315].
