Результатом полученной информации должно было стать дальнейшее отчуждение сводных братьев Эдварда Второго от Роджера. В декабре они выпустили объединенный информационный листок с обвинением племянника-суверена в разрыве договоренностей коронационной присяги и в нарушении положений Великой Хартии Вольностей. Последний пункт являлся негласной отсылкой к содержанию под стражей Эдварда Второго, в чем оба графа считали его сына отчасти виновным. Этим они демонстрировали свою осведомленность о знании юношей способа отца выжить. Кент и Норфолк призвали объявить в Лондоне общий сбор, дабы обсудить на нем следующие шаги. Листок отправили всем, представляющимся сочувствующими делу графа Ланкастера, равно как и королю. На документ ответили архиепископ Кентербери, епископ Уинчестера и епископ Лондона, как и сторонники Ланкастера на севере. 18 декабря в соборе Святого Павла архиепископ прочитал нацеленную в монарха проповедь. Три дня спустя в городе появился чрезвычайно развернутый на нее ответ, зачитанный вслух в Зале Гильдий. Архиепископ, к настоящему моменту оставивший всю притворную беспристрастность, парировал, написав Эдварду и двору и угрожая им церковным отлучением. Это оскорбительное письмо, подразумевавшее виновность короля в том, чем его обвиняли, совпало с завершением приготовлений Роджера к развертыванию военной кампании. Не осталось ничего, кроме как сражаться.

29 декабря Мортимер от имени суверена объявил Генри Ланкастеру войну. Послание было отправлено в Лондон со словами, что Эдвард намерен идти в Лестер через Уорвик, и те, кто сдадутся до 7 января, получат прощение за свои преступления, за исключением Генри де Бомона, Томаса Росселина, Томаса Уитера и Уильяма Трассела, чья неверность никогда не дождется забвения. Ланкастеру и остальным предводителям, надеявшимся на возможность вступить в переговоры, его прочитали вслух 1 января у храма Святого Павла. Но монаршая армия уже находилась в пути. Военные покинули Уорвик в тот же день, направившись в Кенилуорт, где Эдвард попросил впустить его в замок. Столкнувшись с отказом, Роджер решил приблизить окончательное время для совершения действий. Он повел войско в Лестер и там принялся грабить владения графа Ланкастера. Затем Мортимер велел огнем и мечом разрушить городок и собственность вельможи, включая сюда также собственность его сторонников. В течение лет люди Роджера набрались опыта в искусстве хаотичного разорения. Они забрали оленей графа, срубили леса, опустошили рыбные садки и амбары, отняли крупный рогатый скот и овец, сломали усадебные дома, сараи, изгороди, частоколы и хижины. За несколько суток от городка и пригородов не осталось ни следа. Однако армия была придержана, когда речь зашла об убийстве жителей: большая часть смертей пришлась на учиненную Генри Перси резню толпы пришедших служить Ланкастеру крестьян.

Услышав о нападении на свои земли, Ланкастер двинулся на север. В Бедфорде он устроил с дружественными ему лордами совет. Граф объявил, — выбора у них нет: придется биться с королем. При этих словах графы Норфолк и Кент отшатнулись. Они отказались выезжать с оружием против монарших стягов, опасаясь удвоенной проблемы, — оказаться признанными государственными изменниками собственным племянником, очевидно превратившимся в пешку Роджера, и из-за страха перед самим Роджером, с королевским войском за спиной казавшимся непобедимым. Норфолк и Кент рассвирепели и осудили Ланкастера, обвинив его в крамоле и в попытке погубить суверена. Графы бросили подстрекателя и уехали восстанавливать мир, пока не стало слишком поздно.

Роджер находился в Нортхэмптоне. Услышав, что Норфолк и Кент покинули Ланкастера, он приказал войскам приготовиться к незамедлительному ночному нападению. В нем приняла участие даже Изабелла, облаченная в доспехи и воссевшая на боевого скакуна. Мортимер повел людей в потемках на расстояние в двадцать четыре мили, только на рассвете остановившись при виде лагеря противника близ Бедфорда. Генри не сделал ни малейшего усилия, чтобы защититься. Лакастер вышел из шатра и неспешно двинулся вперед сквозь морозное январское утро, одиноко опустившись коленями в грязь. Граф ждал, пока к нему подъедут Роджер, Изабелла и король. Пока Генри ходатайствовал о прощении, они взирали на него со спин своих коней.

* * *

Эдвард Второй хотел развестись с Изабеллой еще до вторжения. После гибели отца и сына Деспенсеров он добивался от Папы Римского разрешения на расторжение союза и не снисходил до сочувствия к супруге.

Будучи сподвижником Беркли, Гарни, вместе с тем, служил с Джоном Малтраверсом в хозяйстве графа Пембрука и наравне с Роджером сидел в лондонском Тауэре в 1322–1323 годах.

Имена Томаса Гарни и Симона Берефорда предположительно включены из-за нахождения их в письме Фиши.

Отчеты лорда Беркли упоминают об отправке Гарни с письмами к королю, Мортимеру и королеве-матери.

Самой вероятной причиной для сокрытия гибели бывшего монарха являлась необходимость перевезти его неузнанным и переодетым по юго-западу страны.

Много лет спустя Изабеллу, в конце концов, похоронили с сердцем настоящего Эдварда Второго под ее могилой. Соотношение демонстрации сердца фальшивого и погребения истинного предполагается личной особенной просьбой королевы. Конечно же, возможно, что изъятие сердца было просто обычаем. Захоронение сердца в те времена не являлось чем-то сверхъестественным: у родственника Роджера королевских кровей, Генри Алмена оно лежало в серебряной вазе на алтаре Вестминстерского аббатства.

Нет никаких сомнений, что Глостер в качестве места захоронения выбрали по особым соображениям. Слова аббата Токи о его милосердии в предоставлении останкам монарха места упокоения, которое не осмелились предложить другие — чистый воды вымысел.

В том же самом черном камзоле, в котором он был на похоронах, тремя годами позже Роджера Мортимера потащили на казнь.

Вопрос о равноценной вовлеченности в заговор в замке Беркли Изабеллы — один из сложнейших. Единственный откровенный эпизод реальности попал к нам из отчета Хью де Гланвилля. Там утверждается, что, проведя после похорон монарха четыре дня в Глостере, он потратил еще два на поездку в Уорчестер, «дабы привезти некую бальзамировавшую суверена женщину к королеве в соответствии с приказом нового монарха, и проведя там еще один день, после чего на четыре дня вернулся в Йорк». Интересно, что, по словам де Гланвилля, он привел описываемую женщину к Изабелле. В связи с вышеуказанным можно предположить, — именно у Изабеллы появились сомнения относительно тела, не у Эдварда. Как бы то ни было, есть причины не верить, что Роджер ввел ее в заблуждение касательно смерти супруга. Если в сентябре 1327 года она придерживалась мнения, что, к сожалению, благоверному придется умереть, тогда заговор по тайному оставлению того в живых не встретил у молодой женщины одобрения. Как и награды, обрушившиеся на Беркли и Малтраверса за участие в интриге в замке Беркли, происходили не из рук Изабеллы. Не похоже, что, в частности, Малтраверс стал бы управляющим королевским хозяйством, если бы таким образом подверг опасности положение матери монарха без ее на то согласия. Поэтому мы можем быть относительно уверены, — Изабелла знала и одобрила заговор, сохранивший, пусть и в тайне, жизнь мужу, хотя и поставивший саму в условия постоянно растущей угрозы. И тут возникает вывод, — для Роджера оказывалось не выгодно в период с сентября по декабрь 1327 года лгать ей о смерти Эдварда, ведь подобная ложь о гибели и обман Изабеллы внесли бы в их взаимоотношения тяжелейшее напряжение. Крайне вероятно, что в сентябре 1327 года королева понимала, — супруг не погиб. Когда бальзамировавшую тело женщину привезли в Уорчестер, ее, возможно, сразу повели к Изабелле, дабы та могла расспросить гостью при сыне частным порядком, доказав Эдварду, что его отец, и в самом деле жив. Также любопытно, что имела место попытка подавить выплывший фрагмент информации, объясняя посещение восприимчивостью, а значит, необходимостью исчезнуть из официального доклада. Его текст, направленный к казначею, не упоминает о женщине-бальзамировщице. Она есть исключительно в подробностях бумаг де Гланвилля. Там мы читаем: «Остался в Глостершире для расчетов с королевскими министрами в течение первых дней после погребения тела короля, вернулся оттуда в Уигорн, доставив по приказу короля к королеве на два дня женщину, и оставшись там в течение одного дня, но время от времени возвращаясь в Уигорн, откуда на 35 дней отбыл в Йорк». В поданном казначею отчете де Гланвилль просто тратит семь дней на возвращение в Йорк.