*

Каковы бы ни были личные чувства Роджера и Изабеллы во время пути из Бервика на юг, им следовало отодвинуть их в сторону и собрать силы для встречи в Йорке в конце июля. Граф Ланкастер, раздраженный контролем Роджером власти, решил не посещать собрание в Йорке, о котором сам же и говорил, при плохо скрываемом неодобрении короля. Таким образом, Эдвард в назначенный день находился в Йорке и был готов к встрече с матушкой и Мортимером, а Генри Ланкастер — нет. Сторонники графа, включая Томаса Уэйка, тоже отсутствовали. Серьезнее прочего, тем не менее, беспокоило отсутствие двух дядюшек суверена, графов Кента и Норфолка.

Двор пребывал в Йорке на протяжение большей части августа. В конце месяца по стране разослали приказ посетить заседание специально созванного в Солсбери Парламента. Ответственный за монарший гардероб, Томас де Гартон, оказался отправлен к Ланкастеру с особым поручением, предположительно, попытаться убедить того приехать в Солсбери. Но граф не прекращал выказывать непокорность. 7 сентября он встретился с Роджером, Изабеллой и королем в аббатстве Барлингс, что близ Линкольна. Ланкастера сопровождало войско, и, повысив голос на Мортимера и королеву в присутствии Эдварда, Генри дерзнул угрожать, что использует его.

Это было глупым поступком. Суверен оказался искренне поражен поведением графа и, столкнувшись с действительностью в лице агрессивного вассала, Роджер не обнаружил трудности в убеждении Эдварда в достоинстве и своевременности принятия вооруженных мер. Однако на следующей неделе все преследования, протекающие в военном ключе, опять запретили. Мортимер начал пересматривать занимаемые властью позиции, смещая любого шерифа или пристава, которому не доверял, и усиливая хватку на стране и на правительстве. Услышав, что в Лондоне епископ Уинчестера и Томас Уэйк от имени Ланкастера ведут переговоры с важными столичными торговцами, Роджер посоветовал королю подавить возмущение и отправить епископа Бургхерша с Оливером Ингхэмом с миссией потребовать у лондонцев объяснений. Те ответили посланным Хамо де Чигвеллом 27 сентября письмом, где перечислялись нанесенные графу Ланкастеру обиды.

Обвинения оказались многочисленны. Прежде всего Ланкастер потребовал отказа Изабеллы от ее огромных имений и возвращения к более традиционному уровню дохода, позволенному королеве. Во-вторых, он запросил отлучения от двора Роджера и принуждения того жить на собственных землях, раз уж Мортимер так много народа лишил наследства ради их приобретения. Третьим пунктом стало официальное расследование причин краха кампании против шотландцев и установление, — кто конкретно предал суверена. Четвертым — выяснение причин пренебрежения правилом присмотра за монархом Совета из двенадцати человек, назначенным на коронации. В-пятых, Ланкастер заявлял, что низложенный суверен был вывезен из замка Кенилуорт, где находился под стражей, и, благодаря влиянию королевы Изабеллы и Мортимера, без согласия на то парламента, забран и помещен там, где никто из родственников не мог его увидеть или снова с ним побеседовать. После чего Эдварда Второго предательски схватили и убили, спровоцировав этим чудовищный скандал в христианском мире.

В-шестых, граф утверждал, — казна низложенного короля была поделена без соизволения на то его юного наследника. В-седьмых, он настаивал, — из-за совета Роджера и Изабеллы суверен уступил территорию Шотландии, в битвах за которую пожертвовали жизнью множество мужчин, «лишив наследия себя, своих потомков и вассалов и навлекая на всех англичан навечно великие упреки». В конце концов, Ланкастер сказал, что принцесса Джоан вышла за сына изменника, также указав причиной этого совет Мортимера и королевской матушки.

Серьезность обвинений только подчеркивала серьезность восстания. Граф видел в данном поступке не средство уменьшения власти Роджера и Изабеллы, а напротив, — способ полностью ее разрушить. Только он не являлся хорошим стратегом. Что предлагал Ланкастер взамен их правления? Исключительно правление собственное. А это ярко контрастировало с началом устроенной Мортимером и королевой революции. Они предложили существующему образу правления предпочтительную и чистую от разложения альтернативу. Граф же нес стране пристрастную и наравне с правлением Роджера и Изабеллы испорченную картину. Как бы то ни было, больше всего Ланкастер оказался замечен в отсутствии изощренности для контроля над общественным мнением и мнением знати. Очевидность этого просматривалась в вооруженности его окружения, противостоящего королю и бросившего тому вызов у аббатства Барлингс. Доказательства появились несколькими днями позже, когда граф услышал о нахождении суверена в Восточной Англии и взял войско, чтобы пленить Эдварда. Монарха спасло лишь мгновенное бегство. Он заставил двор скакать или маршировать сто двадцать миль в Солсбери из Кембриджа на протяжение четырех дней и, узнав, что Роджер и Изабелла в Глостере, проехал оставшиеся шестьдесят миль, дабы столь же быстро встретиться с ними.

В результате агрессии Ланкастера Мортимер добился к 6 октября позволения путешествовать вооруженным со своими людьми. Это оказалось благоразумной предосторожностью. Вскоре сподвижник Ланкастера, сэр Томас Уитер, напал из засады в лесу Хертфордшира на сэра Роберта де Холанда, отрубил ему голову и отправил ее графу. Здесь не возникло и намека на судебное разбирательство. Далекий от отстранения от произошедшего убийства Ланкастер закрыл на него глаза и принял Уитера с соучастниками под защиту.

Явная гражданская война представлялась отныне неизбежной. Заседание Парламента в Солсбери прошло всего пять недель назад, а обе стороны уже должны были выступить в полном вооружении. Роджер собирал в Глостере внушительную армию из жителей Уэльса и Марки, готовую разгромить восстание Ланкастера и вернуть надлежащий порядок. Граф Генри поднимал войска в Лондоне. Горожане пообещали ему поддержку в количестве шести сотен человек. Они вытеснили с должности мэра сторонника Роджера, Ричарда де Бетюна, заменив его Хамо де Чигвеллом, одним из тех, кто вынес Роджеру смертный приговор. Лондонцы похитили аббата монастыря Бери-Сент-Эдмундс и разграбили его владения. Ланкастер двинул войско в Уинчестер, приготовившись напасть на Роджера на Солсберийской равнине. Мортимер направился в Солсбери, где велел собраться членам Парламента, не важно с графом Ланкастером или без него.

Архиепископ Кентерберийский, уже некоторым образом ободривший Ланкастера, безнадежно попытался вмешаться. Он потребовал, дабы в знак своей непредвзятости, Роджер принес присягу на архиепископском посохе не причинять вреда ни графу Ланкастеру, ни его сподвижникам. Мортимер сделал, как его просили. Отчасти успокоенный архиепископ предложил, чтобы к Ланкастеру отправили епископов Лондона и Уинчестера, снова приглашая того посетить заседание Парламента. Так и поступили. Но Ланкастер отказался прибыть. Он опять прислал список из нанесенных обид, подчеркивая, что готов приехать, если его требования выполнят, и если граф получит гарантии безопасного проезда от тех, кто, с точки зрения Ланкастера, были «намерены нанести ему вред».

На выдвинутые требования от имени короля ответил Роджер. Относительно первого Мортимер сказал, что король оказался обнищавшим не из-за пожалований земель Изабелле, а из-за теперешнего подобия войны, хотя, прибавил он с мрачным юмором, «если кому-то известно, как обогатить монарха, такой человек будет принят при дворе с распростертыми объятиями». Также совершенно очевидно, что граф не имеет права определять уровень вдовьего содержания королевы-матери. Касательно четвертой жалобы Роджер объяснил, — причиной того, что монарший Совет больше не обращается к Эдварду с как прежде частыми рекомендациями, является отказ Ланкастера посещать его заседания, даже когда того вызывают. Граф может получить бумаги о безопасном проезде, коли так о них ходатайствует, но воспользовавшись ими, ему придется принять условия Великой Хартии Вольностей. В ней прописано, что тогда Ланкастеру потребуется ответить при дворе на обвинение любого, обвинившего бы его в преступлении, как то — соучастие в убийстве сэра Роберта де Холанда или государственная измена путем выступления против суверена. Тут не было отсылок к другим вопросам, затронутым графом и жителями Лондона. Обвинения, подобные участию в убийстве, в заговоре с шотландцами и в разделении состояний Эдварда Второго и Деспенсера казалось предпочтительнее оставить без ответа, сделав, с одной стороны, недостойными презрения, а с другой, — оправданными.