С точки зрения Роджера, важность чрезвычайного по скорости возвышения Гавестона заключалась в том, что, правильным это являлось или нет, они с дядюшкой обязаны были стать опорой данному товариществу, несомненно ведущему к столкновению интересов, если не к катастрофе. Даже во Франции окружающие Эдварда графы осознали опасность выскользнувшей из-под надзора привязанности короля к Гавестону. Английский монарх так основательно перемешал личную жизнь с общественной ролью, что это начало представлять для страны угрозу. Противоядием для данного, по всей вероятности, смертоносного коктейля было разделение обеих сторон короля и отдаление личности властителя от института Короны.

В Булони, через две недели после вступления Гавестона в полномочия правителя Англии, графы Линкольн, Суррей, Пембрук и Херефорд вместе с епископом Дарема и пятью баронами подписали заявление. В нем говорилось, что их действия станут исходить из целей защиты чести монарха и охраны прав Короны. Эта мысли мгновенно распространилась: клятва лорда в верности нуждалась еще и в его преданности Короне. Однако, если сам суверен данной преданности не демонстрировал, тогда лорды проявляли ее по отношению к Короне, но не к самому венценосцу. В течение месяца эти представления получили дальнейшее развитие. Люди приобрели убеждение, — раз монарх не действует в интересах своего народа, тогда верные Короне приближенные должны его поправлять. И так как властитель лично находится выше юридических норм, значит, есть лишь единственный выход для осуществления поправки: сила.

Роджер печать к булонскому заявлению не прикладывал. Его могли заставить так поступить два мотива: дружеские узы с Эдвардом и Гавестоном и собственное честолюбие. Ориентируясь на последнее, Роджер должен был знать и помнить о людях, подобных Бартоломью Бадлесмиру, поднявшихся по иерархической лестнице в драматических обстоятельствах, но на основе верной и надежной службы. Мортимер понял, встав в оппозицию к королю, пусть и во имя справедливости, он лишь откроет дорогу влиятельным графам, таким как Ланкастер, и поможет им нарастить свою мощь. Принципиальная позиция не поспособствует скромным лордам, уровня Роджера. С другой стороны, оставшись полностью верным монарху, а это не станет преступлением в глазах любого, Мортимер окажется достоин богатой награды.

25 января 1308 года в Булони Эдвард вступил в брак с Изабеллой Прекрасной, единственной дочерью короля Франции Филиппа. Если Роджер присутствовал на церемонии, как считается до сих пор, то тогда он увидел будущую королеву Англии впервые, равно как и сам Эдвард. Изабелла была еще очень юна, каких-то двенадцать лет, но ее внешность уже отличали. Также девочка успела проявить и интеллект. Писатели позднейших столетий могли одарить Изабеллу прозвищем «Волчицы», особенно, учитывая их недовольство безнравственным поведением королевы в последние годы правления супруга молодой женщины, но современники постоянно обращали внимание на одни и те же два качества, описывая государыню, — на красоту и на мудрость. Тогда как на протяжении веков большая часть королевских невест характеризовалась прекраснейшими, второе свойство несомненно позволяет предположить, — в Изабелле было что-то необычное. Жоффруа Парижский осторожно утверждает, — в те дни принцесса являлась «красавицей из красавиц… во всем королевстве, если не в целой Европе». Отсылки к ее уму в описаниях свободно мыслящих дам, даже королевского происхождения, и отнесение к «на редкость мудрым (sapientissima)» крайне далеко отстояли от принятых условных обозначений. Тут, конечно, играл роль вопрос наследственности: отец невесты был известен как Филипп Красивый не по причине своей гармоничной природы, но благодаря крайне привлекательной внешности, которую и Изабелла, и ее брат Карл, видимо, успешно унаследовали. Что до нарядов, — сохранность свадебного платья Изабеллы — «туники с алой накидкой, надетыми на желтую рубашку из тонкого полотна» — вплоть до дня смерти королевы указывает на его изысканность и качество. Таким образом, на свадьбе Эдвард увидел девочку-девушку, обладающую всеми желанными в их эпоху оттенками привлекательности, ради лица которой в ближайшем будущем любой англичанин снарядил бы, по меньшей мере, один корабль, если не целую тысячу судов.

Любой англичанин, да, но не Эдвард. Король же думал исключительно о Гавестоне. Как только он снова сошел в Дувре на землю, то отыскал сэра Пьера среди собравшихся здесь встречающих лордов, стремительно приблизился к нему, заключил в объятия и несколько раз поцеловал, хотя зрители смущенно стали переминаться с ноги на ногу. Приветствуя в Англии Изабеллу, Лондон украсили праздничными элементами, стягами и флажками, народ тысячами в едином порыве оборачивался, чтобы поймать хотя бы случайный взгляд юной королевы. Но ясно было сразу, — бедная девочка не получает достойное внимание от важного для нее человека, свежеиспеченного супруга, и счастье Изабеллы в будущем совсем не гарантировано.

Король Филипп не позволил дочери отправиться в Англию в одиночестве. Вместе с ней поехали два дядюшки, Карл де Валуа и Луи д, Эврё, а также, что еще значительнее, младший из трех ее братьев, принц Карл, будущий Карл Четвертый Французский. С ними в путь пустилось и некоторое количество континентальных герцогов и лордов. Среди свиты встречались французские придворные дамы, успевшие сочетаться узами брака с английскими вельможами, одной из которых оказалась Джоан, жена Роджера, а другой — Маргарет, его матушка. Но, как бы то ни было, но Изабелла с заметным трепетом приготовилась исполнить свою первую официальную роль, присутствуя при коронации мужа.

Церемония приурочивалась к 18 февраля, именно с этой датой рассылались приглашения 18 января. Событие отложили на неделю, вероятно, оглядываясь на спор о протоколе с архиепископом Кентерберийским, но более возможно, что из-за разногласий по поводу отведенной роли на коронации для Гавестона. Любовь Эдварда к другу пылала ярче, чем когда-либо прежде. Монарх не закрывал глаза на провоцирование этим фаворитизмом значительной доли знати, но их гнев лишь укреплял его решимость, ибо молодой суверен был убежден, — у подданных нет права ставить власть главы государства под сомнение. Эдвард с полным основанием, как ему казалось, решил, — Англия обязана видеть в нем и в его названном брате — партнеров в правлении. Тут он уперся равно, как и его отец в покорении Шотландии.

Еще в прошлом октябре король заказал соткать гобелены с собственным гербом и гербом Гавестона, чтобы отложить их для коронации. Теперь же Эдвард потребовал, дабы Пьеру позволили нести в процессии перед монархом корону Святого Эдварда Исповедника, то есть исполнить важнейшую в церемонии для светского человека после суверена задачу. Объединившись с оскорбленными французскими принцами, графы ответили возмущенным отказом. В канун назначенной коронации они выдвинули Эдварду ультиматум: или он изгоняет Гавестона, или сталкивается с неприятными последствиями. Король надменно предпочел последнее, поэтому неделя прошла в напряжении, вызванном молчаливым обнажением в придворном кругу против него дюжины клинков.

Прежде чем графы согласились на коронацию с предшествующим Эдварду и несущим венец Гавестоном, они настояли на одобрении монарха любой политики, какую бы не начал проводить грядущий Парламент. Вдобавок, ему следовало прибавить четвертый пункт к традиционным коронационным клятвам — «поддерживать и защищать законы и благочестивые обычаи, определяемые подданными косударства». Еще не надевший короны и с таким внушительным количеством ожесточившихся против него влиятельных вельмож, Эдвард не имел иного выбора, кроме как смириться с выдвинутыми требованиями. Тем не менее, в вопросе Гавестона сдаваться он не стал. Сознавая свою способность убрать фаворита позже, графы дали церемонии состояться.

25 февраля 1308 года перед большим алтарем Вестминстерского аббатства Эдвард Второй был помазан епископом Винчестерским королем Англии, Уэльса и Ирландии. Полюбоваться на зрелище пришло столько лондонцев, что стена вдоль дороги, захваченная приглашенными, обрушилась, задавив одного из рыцарей, что окончилось смертельным исходом. Эдвард избегнул внимания толпы, направившись в аббатство через черный вход. В процессе церемониального шествия Уильям Маршал, потомок знаменитого полководца и государственника, нес большие позолоченные шпоры, за ним следовал граф Херефорд со скипетром, далее шел Генри Ланкастер, брат графа Ланкастера, с монаршим жезлом. Ему в спину дышали графы Ланкастер, Линкольн и Уорвик с тремя церемониальными мечами. Ланкастер нес Куртану, — оружие Святого Эдварда Исповедника. Все три графа были избраны и по причине занимаемого ими в обществе положения, и по степени близости лично к королю. Следующая группа, где никто саном графа похвастаться не мог, присутствовала благодаря личным связям с монархом. Хью Деспенсер, Томас де Вер, Эдмунд Фитцалан и Роджер несли перед собой широкую и изысканную по вышивке ткань, на которой возлежали королевские одежды. Все четверо юношей провели, по меньшей мере, часть своего отрочества при дворе, поэтому казалось разумным предположить, что они образуют внешний круг близких друзей Эдварда. Двое из них приходились Роджеру кузенами — де Вер и Фитцалан. После данной группы появились два высших государственных чиновника: казначей и канцлер. Последним в аббатство вошел перед королем, продемонстрировав таким образом крайнююю степень личной значимости, Гавестон с венцом в руках.