В его потухающем взгляде появилось странное, неземное спокойствие, будто он уже видел то, что лежит за гранью, и это зрелище не пугало его. Теперь он был почти готов уйти, но перед этим оставалось ещё одно, самое важное и нерешённое дело. Он собрался с силами, чтобы заговорить, но вместо слов с его губ сорвался лишь хриплый, болезненный вздох. И в этот миг из темноты у стены раздался резкий, недовольный голос:

– Не стоит!

У окна, в тени массивного гобелена с вытканным золотым львом, неприметно стоял мужчина. На первый взгляд он казался расслабленным, даже отстранённым: он опёрся плечом о холодную каменную кладку, словно просто наблюдал за пейзажем за стеклом, но белые, словно выбеленные костяшки его сцепленных на груди рук выдавали истину: внутри этого человека кипела сдерживаемая ярость.

Геральд.

Сводный брат короля. Мужчина лет сорока, среднего роста, с ухоженным, аристократическим лицом, чётким подбородком и едва тронутой сединой висков, придававшей ему вид мудрого советника. На нём был дорогой, тёмно-синий, почти чёрный камзол, искусно расшитый золотой нитью вдоль швов и манжет. Безупречный крой, тончайшая шерсть – всё кричало о статусе и изощрённом тщеславии. Одежда была скроена так, чтобы мастерски скрывать начинающуюся полноту, но ни одна, даже самая дорогая ткань, не могла спрятать ледяной пронизывающий холод его глаз. Острое презрение застыло на его лице, будто вторая кожа. Его карие глаза, когда-то, давным-давно, бывшие мягкими и добрыми, теперь были жёсткими, как булыжник, и холодными, как горное озеро. В них не осталось и тени от того добродушного юноши, каким он был двадцать лет назад.

– Зачем ворошить прошлое? – произнёс Геральд, и его голос звучал ровно, почти лениво, но каждая фраза была отмерена, как яд. – Мы научились жить с этим решением. Королевство стабильно, оно процветает. Без них!

Он выдохнул последние два слова с особой, сконцентрированной ненавистью, будто выплёвывая сквозь стиснутые зубы нечто горькое и отравленное. Воздух в пространстве между ними мгновенно сгустился, стал тяжёлым и зловещим.

– Нет!

Люциус резко, с неожиданной силой приподнялся на локтях, его исхудавшие руки мелко дрожали. Он хотел продолжить, но вместо слов из груди вырвался надсадный, раздирающий кашель, сотрясший его тело.

– Осторожно, отец! – Доротея вскрикнула, успев подхватить его за плечи, чтобы он не рухнул обратно. Она помогла ему удержаться на подушках, пока его тело билось в беспомощных спазмах.

Когда приступ наконец отступил, мужчина с трудом вытер тыльной стороной ладони свои губы, и на бледной коже остался алый, зловещий след. Он едва заметно откинулся на подушки, набирая воздух в опалённые лёгкие, и его голос, когда он заговорил снова, прозвучал твёрдо, почти как в былые, полные силы дни:

– Я уже принял решение, и оно будет исполнено.

Он посмотрел прямо в глаза брату, и в его взгляде не было ни страха, ни сомнений.

– Не забывай, Геральд. Пока я ещё король.

Давящее молчание накрыло комнату. Даже ветер за окном, казалось, замер, не смея нарушить эту напряжённую неподвижность. Король медленно перевёл взгляд на Адриана. В его глазах смешались физическая агония и непоколебимая решимость.

– Сын мой… (ещё один приглушённый кашель) …скоро моё время истечёт, – с невыразимой тяжестью на сердце произнёс он, видя, как мучаются его дети, – но прежде, чем я уйду… ты должен исполнить мою последнюю волю.

В углу комнаты Геральд резко выпрямился во весь рост. Его щёки залились густым багрянцем, губы скривились в безобразной гримасе ярости, а глаза сузились до щелочек, как у тигра, готовящегося к прыжку. Он сделал резкий шаг вперёд. На его пальце ослепительно блеснул массивный перстень с гербом Бермона, когда он сжал кулак с такой силой, что фаланги побелели от напряжения.

– Люциус, одумайся! – его голос прозвучал грубо, хрипло, он был полон неконтролируемой ярости. – Ты разрушишь всё, что мы с тобой строили! Всё, ради чего мы проливали кровь!

Принцесса Доротея не выдержала этого нового накала страстей. Её пронзительные, полные отчаяния всхлипы вновь заполнили королевские покои, болезненно контрастируя с гробовой тишиной, воцарившейся после крика Геральда. Её тонкие, изящные пальцы вцепились в покрывало, а сердце разрывалось на части от непереносимой боли. Она уже потеряла мать, а теперь… теряла и отца.

Люциус закрыл глаза на мгновение, тяжело, с хрипом вздохнул, затем, собрав остатки сил, заговорил снова:

– Ты знаешь… что северное королевство Атрея давно отделилось от нас… – каждое слово давалось ему с мучительным усилием, будто грудь сжимал раскалённый стальной обруч. – Мы… называли их варварами, демонами, прекратили всякие связи. Но…

Он вновь перевёл взгляд на Геральда. Глаза брата метали молнии чистейшей ненависти. В них пылала ярость, копившаяся и лелеемая долгие годы. Это был взгляд человека, чьи хитросплетённые планы рушатся в одночасье, чьё влияние утекает, как вода сквозь пальцы. Взгляд же Люциуса был иным. Мутный от боли, наполненный до краёв смертельной усталостью, но в его глубине всё ещё теплилось одно-единственное чувство – сожаление. Он смотрел на своего сводного брата не как на врага или соперника, а как на человека, с которым когда-то делил детство, которому доверял, которому дарил надежду. Но между ними навеки встала корона, она разделила их, и теперь он видел это с такой ясностью, какой не было никогда. Он сожалел. Сожалел о том, что не смог остаться для него хорошим братом.

– В этом есть и наша вина, Адриан…

Он замолчал, чтобы перевести дух, понимая, что слова, которые он готовится произнести, тяжелее любого меча.

– Мне всегда хотелось знать… истинную причину нашего конфликта, – проговорил он, с невероятным трудом подняв ослабевшую руку, пытаясь дотянуться до чего-то важного и невидимого. – В этом есть и наша вина… вина нашего рода, моего отца… твоего деда, Рейнхарда Д’Альбона.

Его слова прозвучали как тяжёлое, горькое признание, откладывавшееся слишком долго и стоившее, как он теперь понимал, множества потерянных жизней и искалеченных судеб.

– Он был неправ. Пришло время… искупить вину. Мы несем ответственность не только за свои поступки, но и за ошибки тех, кто был до нас. Ты… должен исправить то, чего я не успел…

Геральд не выдержал. Маска холодного спокойствия треснула, обнажив бурлящую под ней ярость.

– Ты действительно в этом уверен, брат?! – Его голос сорвался на оглушительный крик. Светлые, всегда безупречно уложенные волосы слегка выбились из причёски, а брови, обычно подчёркивающие аристократические черты, сдвинулись в гневной складке. – Наш отец был прав, когда разорвал договор с этими демонами!

Он шагнул вперёд, и подошвы его дорогих сапог глухо, угрожающе стукнули по полированному каменному полу.

– Ты сам видел, какие потери мы несём из-за их набегов! Ты сам знаешь! Они не просто сидят в своих горах. Они в тайне наращивают силу. И поверь мне – они не собираются делиться ею с нами. Они угроза не только нашему королевству, но и всему континенту!

Его пальцы сжались в белые от напряжения кулаки, и массивный золотой перстень с фамильным гербом сверкнул ослепительным светом.

– Пусть сгниют в своих ледяных пустошах, как жалкие крысы! Без провизии, без надежды. А мы… – Геральд сделал паузу, и в его глазах вспыхнуло нечто тёмное, гораздо большее, чем просто гнев. Это была первобытная жажда власти, всепоглощающее желание подчинения, которое годами копилось под маской лояльности и братской любви. – А мы… мы вернём своё. То, что по праву принадлежало нашему роду: наши земли, нашу силу, наше господство!

Адриан наблюдал за ним, не отрывая взгляда, и впервые за многие годы увидел в глазах дяди настоящую, неприкрытую ярость. Не ту театральную браваду, что он демонстрировал во время советов, не надменную холодность, а самую что ни на есть настоящую, слепую ненависть. И это пламя, казалось, пожирало его изнутри, искажая знакомые черты.

«Он действительно их ненавидит. До самого основания своей души.»