Север. Граница с Королевством Атрея.

Холодная, безжизненная снежная пустыня раскинулась под свинцовым небом, словно бескрайний океан, чьи волны разом застыли, превратившись в ледяные дюны. Они вздымаются и опадают, простираясь до самого горизонта, создавая обманчивую и пугающую иллюзию бесконечности. Морозный ветер, беспощадный и неутомимый, воет над этой пустошью, взметая в воздух мириады острых снежинок, что сверкают, как осколки разбитого зеркала. Они хлещут по лицу, цепляются за одежду, проникают под воротник, неся с собой колючее, пронизывающее до костей ощущение одиночества.

Здесь нет ни троп, ни ориентиров – лишь хаотично разбросанные обломки замерзших скал, немые свидетели далёкого времени, когда эта земля ещё дышала жизнью. Теперь они торчат из-под снега, чёрные и острые, словно клыки громадного зверя, уснувшего в вечном сне. Кажется, ещё миг – и земля содрогнётся, и чудовище пробудится. Но настоящая опасность таится не в них. Под пушистым, недавно выпавшим снегом скрываются глубокие трещины, невидимые глазу. Один неверный шаг – и хрустящая корочка проваливается, открывая синеватую бездну. Снежные мосты рушатся без предупреждения, а на дне подобных пропастей кружат ледяные вихри, затягивающие всё живое в свою пучину. Эта земля не прощает ошибок, и каждый новый шаг может стать последним.

Тишина в этой пустыне – самая большая иллюзия. Стоит остановиться и прислушаться, и сквозь свист ветра проступает тяжёлое, гнетущее молчание. Мороз здесь – не просто холод, а живое, дышащее существо. Он кусает за щёки до багровых пятен, жжёт лёгкие на вдохе едким холодом, пробирается сквозь самые тёплые меха, заставляя тело цепенеть, а пальцы – терять чувствительность.

Но истинный ужас начинается, когда пустыня просыпается. Погода меняется в одно мгновение: ещё минуту назад небо было просто серым, а теперь оно сливается с землёй в сплошную, бешено крутящуюся белую пелену. Начинается пурга. Ветер воет так, будто кричат сами души замёрзших путников, затерянных в этом ледяном аду. Снег несётся не сверху вниз, а горизонтально, миллиардами острых игл, слепя и режа кожу. В такие минуты мир перестаёт существовать – нет ни верха, ни низа, только ослепляющий, оглушающий хаос, в котором можно заблудиться и замёрзнуть, сделав всего несколько шагов в неправильную сторону.

И посреди этой бескрайней, мёртвой пустыни, будто насмешка над самой жизнью, встаёт ледяная стена. Она разрывает землю и небо надвое, растянувшись на сотни километров тяжёлым, вечным шрамом. Сложена она не просто изо льда, а из тысячелетней мерзлоты, такой плотной, что в её толще застыли миллионы крошечных кристаллов, похожих на осколки гигантских алмазов. Под тусклым солнцем она слепит до боли в глазах, а глубокой ночью начинает светиться изнутри холодным сиянием, отбрасывая на снег длинные, неестественные тени. Её высоту невозможно охватить взглядом. Запрокинешь голову – и взгляд упирается в острые, неровные пики, что теряются где-то высоко-высоко, в клубах вечно бродящих по ветру облаков. Кажется, у неё нет верха, будто она врастает прямо в небосвод.

Никто уже не помнит, чья рука её возвела. Жители редких пограничных деревень, выходя утром из своих низких изб, первым делом с тревогой вглядываются в туманную даль, проверяя, на месте ли сверкающий гребень. А вечером, поспешно захлопывая скрипучие ставни, провожают её взглядом, полным суеверного страха. Они привыкли к её холодному блеску, но горячо надеются никогда не встретиться с теми, кто скрывается по ту сторону.

Говорят, там живут не люди, а демоны. Высокие, с волосами белыми, как первый снег, и глазами светлыми, как зимнее небо после метели. Их образом пугают детей, рассказывая у потрескивающих очагов жуткие истории. Опытные воины шепчут молитвы, лишь бы не столкнуться с ними в бою, и передают из уст в уста простые правила:

– Если увидишь их тень – беги, не оглядываясь.

– Если услышишь их шаги – замри и не дыши.

– Если встретишь их взгляд – молиться уже поздно.

Эти северяне – искусные охотники, чьи следы бесследно исчезают в метели, и лучшие наёмники, которых можно купить за золото, если знать, как до них достучаться. По ночам, когда ветер на миг стихает, иногда доносятся звуки – далёкие, чистые, как сколотый лёд, голоса. Это пение без слов, мелодия, от которой кровь стынет в жилах. Услышав его, жители глухих деревень крепче запирают ставни. Потому что все знают: если они приходят сами, утром снег вокруг окрашивается в алый цвет.

В старых свитках, что пылятся в архивах Бермона, ещё можно найти следы забытого времени, когда между королевствами существовал мир. Тогда торговые караваны свободно ходили по Северному тракту. Всё изменилось, когда король Рейнхард Д’Альбон принял роковое решение. Старики до сих пор спорят у огня, что толкнуло его на этот шаг. Одни шепчут, что его ослепила жажда власти. Другие клянутся, что его обманули. А третьи говорят, что он узнал нечто, от чего мог сломаться даже самый мудрый правитель.

Как бы то ни было, древний договор был разорван. Его поступок стал искрой, что упала на сухую траву многовековой напряжённости. Вспыхнул пожар вражды, который уже никто не может потушить. С тех пор ледяная стена стала не просто границей – она превратилась в несокрушимый барьер, возведённый не только изо льда, но из страха и ненависти, что пылают по обе её стороны. Но в безлунные ночи, когда ветер затихает, со стеной происходит нечто странное. Если осмелиться подойти близко и прижаться щекой к её поверхности, можно услышать глухой, едва уловимый гул – то ли биение гигантского сердца, то ли отголосок забытой магии. Одни говорят, что это шёпот мёртвых. Другие клянутся, что слышали зов – тихие голоса, что манят за собой, обещая неведомую силу.

Неразборчивый, похожий на шелест сухих листьев шёпот доносился у подножия ледяной стены, теряясь в завываниях ветра. Четыре тёмные фигуры, укутанные в плотные, непродуваемые плащи, стояли в тесном кругу. Их капюшоны, покрытые ледяной коркой, скрывали лица, но даже сквозь толстую ткань чувствовалось неестественное напряжение. Обнажённые ладони, давно потерявшие всякую чувствительность, посинели от холода, но, казалось, они не ощущали ни боли, ни жжения. Лишь лёгкая дрожь, пробегавшая по их телам, выдавала нечеловеческое напряжение. А в прорезях капюшонов пылал безумный, лихорадочный блеск, ярче любого солнечного луча, отражающегося на снегу.

Пустыня в это утро будто насмехалась над ними, призвав пронизывающий ветер, что свободно гулял по её безжизненным просторам, безжалостно хлестая по лицам ледяными плетьми. Колючий холод вгрызался в кожу, разрывал в кровь обветренные губы и заставлял лёгкие сжиматься от боли при каждом вдохе.

Чужаки, прикрыв глаза, обратились внутрь себя, к тёмной, дремлющей энергии. Она откликалась неохотно, вяло, будто сама природа восставала против их замысла. Пальцы, почти одеревеневшие от стужи, нащупали незримые нити силы. Сцепив руки в плотный замок, они зашептали, вплетая в каждое слово чёрную, запретную магию. Четыре голоса слились в зловещий, монотонный гул. Воздух вокруг сгустился, стал тяжёлым и вязким, дышать превратилось в пытку, но они, стиснув зубы до скрежета, продолжали свой призыв. Никто и не думал отступать.

– Мы взываем к тебе… Услышь наши молитвы… Приди в наш мир, – прозвучало на ломаном древнем языке, и слова, казалось, обожгли ледяной воздух.

Вихрь магии с сухим треском сорвался с невидимых оков, яростно раскалывая пространство, но этой мощи всё ещё не хватало, чтобы разорвать Грань. Чужаки уже не шептали – они хрипели и рычали. С каждым проклятым слогом их губы обнажали стиснутые зубы, лица искажались гримасами одержимости. По вискам струился пот, и даже на ледяном ветру он не замерзал, а испарялся, окутывая их лица зловещим паром. Концентрация давалась им всё тяжелее, разрыв поглощал чудовищное количество сил, но они чувствовали – сегодня Грань истончилась до предела.