– Капитан, а вы не поможете мне сесть? – спросила она полушёпотом, будто доверяя ему какую-то сокровенную тайну. – Что-то стремя сегодня высоковато для меня.

Он замер, явно не ожидая такой просьбы. Его лицо оставалось каменной маской, но в глазах мелькнула тень растерянности. Брайан бросил короткий, почти умоляющий взгляд в сторону друга, надеясь на подсказку, но в ответ получил лишь насмешливый, откровенно веселый, полный немого издевательства, прищур.

Сбоку раздался короткий, сдержанный смешок. Мелисса не удержалась – легкий, живой смех вырвался у неё прежде, чем она успела прикрыть рот рукой, искусно превратив его в подчеркнуто вежливый кашель. Адриан, услышав это, скосил глаза на принцессу. Его взгляд поймал её смущение с полуслова. Казалось, он видел её насквозь. Девушка вдруг ощутила, как по щекам разливается предательский румянец. “Что за глупость?” – мысленно выругалась она, поспешно отводя взгляд. Но тот краткий миг, когда их взгляды встретились, словно растянулся в вечности. И все, что оставалось в памяти – это его карие глаза и тот легкий, дразнящий блеск в них.

Тем временем Брайан обреченно выдохнул, смирившись с неизбежным.

– Разумеется, – проговорил он сдержанно, но в его ровном голосе проскользнула едва уловимая нотка иронии. – Только не обвиняйте потом, что я проявил чрезмерное рвение.

Он шагнул ближе, остановился у неё за спиной, и его высокая фигура нависла над ней, отбрасывая длинную тень на искрящийся снег. Талли, несмотря на всю свою показную уверенность, вдруг почувствовала, как у неё перехватило дыхание. Тёплое дыхание мужчины коснулось её шеи, а в воздухе повис легкий, свежий цитрусовый аромат.

Лимон.

Чистый, редкий запах, словно кусочек далекого лета, затерявшийся в этом ледяном аду. Она знала этот запах – лимоны на Севере были немыслимой роскошью, почти мифом, и каждый год она ждала торговых караванов, чтобы выторговать себе хотя бы пару драгоценных, солнечных плодов.

Сильные, уверенные руки обвили её талию, и прежде, чем она успела опомниться или что-то сказать, её ноги легко оторвались от земли. Легкий, точный рывок – и вот она уже в седле, чувствуя под собой упругое тепло лошадиного бока. Талли инстинктивно поймала равновесие и выпрямилась, стараясь не показать, как странно дрожат кончики её пальцев. Сердце отбивало быстрый, сбивчивый ритм, совершенно неуместный в данной ситуации. Она перевела взгляд вниз, на мужчину, который стоял, глядя на неё снизу вверх. Их глаза встретились всего на долю секунды, но в его взгляде не было ни усмешки, ни дразнящей иронии – только спокойное, внимательное молчание.

– Спасибо, капитан, – произнесла она едва слышно, но с такой ноткой в голосе, что это могло значить что угодно – от искренней благодарности до тонкой насмешки.

Он лишь коротко кивнул, и отступил на шаг, разворачиваясь к своему собственному жеребцу.

Мелисса, уже сидя в седле рядом с Адрианом, с трудом подавила новую улыбку, пряча её в складках своего высокого воротника. Тем временем Бернар одним ловким, отработанным движением вскочил в седло, с той молчаливой, выверенной грацией, что дается лишь сотнями часов, проведенных в пути. Его пальцы уверенно сжали поводья, и он направил лошадь к Талли. Его лицо было застывшей маской, но в напряженной челюсти ходили желваки.

– Что это было? – бросил он, поравнявшись с ней, не скрывая раздражения. Его голос был низким, сдержанным, но внутри явно бушевала буря. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять всё. Она флиртовала. Откровенно, глупо и опасно.

“Не дай бог, если эта дуреха влюбится на миссии… это обернётся катастрофой для всех нас.”

У них не могло быть будущего. Ни с кем из этого мира. И потом, когда всё неизбежно рухнет, когда её сердце окажется разбито в пыль, залечивать её раны снова придётся им с Мелиссой.

Талли раздражённо повела плечом и упрямо отвернулась, не удостоив его ответом. Ветер яростно развивал её светлые волосы, а она упрямо смотрела куда-то вдаль, на бескрайние снежные просторы, избегая его осуждающего взгляда.

Юноша фыркнул, сжав губы, но больше ничего не сказал. Слова были бесполезны.

– Выдвигаемся! – громко, властно скомандовал Адриан, его голос легко перекрыл завывание ветра. – Мы должны добраться до деревни до наступления темноты.

Он окинул взглядом отряд, коротко кивнул и легонько пришпорил жеребца. Тот, вскинув гордую голову, рванул вперёд, взметая облако снежной пыли. Остальные тронулись следом, и вскоре замерзшая равнина оглушительно загудела под мощным грохотом копыт. Снег вздымался под ногами могучих коней, превращаясь в плотную, утрамбованную дорожку. Они мчались быстро, слаженно, не сбавляя темпа. Ветер безжалостно бил им в лица, впивался в кожу ледяными иглами, вытягивая дыхание в тяжёлые, обжигающие клубы пара. Алые плащи рыцарей трепетали на ветру позади них, как окровавленные боевые знамёна. Но только трое в этом отряде не дрожали, не съёживались, не втягивали головы в плечи от холода. И ветер, казалось, знал их. Он не бил, а ласково трепал их белоснежные волосы, мягко касался кожи, неся в себе то ли прощание, то ли тихое приветствие родной стихии.

Мелисса приподнялась в стременах и, забыв обо всем, раскинула руки в стороны, ловя потоки воздуха. Лошадь неслась под ней – горячая, живая, словно продолжение её собственного существа. Ветер хлестал по лицу, спутывал пряди волос, срывал с губ счастливый, беззаботный смех. На её лице расцвела широкая, по-настоящему искренняя улыбка, какой не было давно. В это мгновение она чувствовала себя по-настоящему живой. С каждым километром, отдалявшим её от каменных стен, с плеч спадал невидимый груз, копившийся годами. Здесь, в этой бескрайней заснеженной пустыне, она могла наконец быть просто собой. Без изнурительных тренировок, без давящей тяжести титула, без необходимости постоянно соответствовать чьим-то ожиданиям. Только бешеный ритм сердца, острый, как клинок, воздух в лёгких и головокружительный полёт по бескрайней белой равнине, где не было никого, кроме неё и вольного ветра. Она крепче сжала поводья и, смеясь, летела вперёд. Это была свобода. Да, краткая, как один глубокий вдох, но абсолютно настоящая.

Рядом, закутавшись в меховые воротники до самых глаз, рыцари Бермона из последних сил подгоняли лошадей, стараясь не отстать. Их щёки пылали румянцем, губы побелели от холода, а руки в перчатках цепенели, теряя чувствительность. Пустыня сегодня была милостива – не поднимала снежных смерчей, способных за минуту похоронить весь отряд. Но даже без них путь был сущим испытанием: ветер резал кожу, снег хрустел под копытами, а густой пар из ноздрей скакунов тут же превращался в ледяную пыль, растворяясь в морозном воздухе.

Талли неслась рядом, подгоняя рыжего жеребца. Ветер свистел в ушах, вырывая из груди смех, а волосы развевались за спиной словно белоснежное знамя. В её глазах, обычно таких насмешливых, теперь плясали искры настоящей, ничем не омраченной радости. Не было вечно недовольных наставников, тяжёлого, разочарованного взгляда отца, под которым хотелось провалиться сквозь землю, не было удушающей рутины, отравлявшей каждое утро. Не было и того вечного, гнетущего ощущения опасности, что преследовало её в родных стенах. Была только она, пылающий жеребец под ней и этот опьяняющий ритм свободы. Неделя в Бермоне – всего лишь передышка, она знала. Временная отсрочка перед неизбежным возвращением в позолоченную клетку. Но всё равно, где-то глубоко, как крошечная, но острая заноза в груди, жила навязчивая мысль: а если сбежать? Просто исчезнуть, оставить прошлое позади и начать всё с чистого листа.

– Они не позволят тебе уйти, – тут же отозвался другой, холодный и безжалостный голос внутри. – Никто. И уж точно не живой.

Бернар мчался вперёд, его тело автоматически подстраивалось под ритм скачки. Он не замечал ни скрипучего снега под копытами, ни ледяного ветра, хлещущего по лицу. Руки крепко держали поводья, но мысли уносились далеко, в тёмные уголки его сознания. Светлые брови сдвинулись над переносицей, взгляд был сосредоточенным, почти мрачным. Всю жизнь его учили бороться с чудовищами. Но сейчас весь его мир рушился. Как поднимать оружие на тех, у кого есть лица, имена, свои страхи и свой смех? Как смотреть в глаза человеку, зная, что иногда самое страшное чудовище скрывается не в тёмной пещере, а под человеческой кожей?