Сейчас его обычно бесстрастное лицо выдавало лишь одно напряжение – правая рука, сжатая в кулак до побеления костяшек, сухожилия на запястье напряглись. Он мог вмешаться, должен был, но не делал этого. Его не моргающий взгляд был прикован к хрупкой фигурке девочки, сражающейся с внутренним демоном. Он видел, как её тело сотрясают судороги, как зубы сжаты до хруста, как слезы мгновенно замерзают на щеках. Видел, как в её глазах борются ужас и решимость. И понимал – наступает момент истины. Тот самый, когда рождаются или ломаются навсегда. Его пальцы сжались ещё сильнее, но он продолжал молчать. Потому что иногда самый страшный выбор – это не выбор вообще, а просто ожидание.

Хаос бушевал внутри неё, как дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Он рвал её изнутри, когтями из тьмы скребя по самым уязвимым уголкам души. Каждый удар отзывался жгучей болью, будто кто-то вырывал её внутренности, оставляя лишь пустоту, наполненную яростью. Чёрные узоры расползались по её коже, как живые тени. Они извивались, словно змеи, оставляя за собой следы жжения. Лицо исказилось от муки – челюсть свело так сильно, что казалось, зубы вот-вот треснут. В груди сжалось, будто невидимая рука впилась когтями прямо в сердце, сжимая его в ледяном кулаке. Она попыталась вдохнуть, но вместо воздуха в лёгкие ворвался лишь хриплый стон. Глаза, ещё недавно ясные, затянуло мутной пеленой. Мир вокруг расплылся – стены, вспышки магии, даже силуэт наставника превратились в размытые пятна. Слёзы, горячие и солёные, тут же леденели на щеке, оставляя на коже ледяные дорожки. Тело трясло в конвульсиях. Пальцы скрючило судорогой, вены горели, словно по ним текла не кровь, а расплавленный металл. Огонь подбирался к самому нутру – к её воле, к тому, что ещё оставалось ею. Хаос уже не просто атаковал – он заполнял её, вытесняя последние крупицы сознания. Где заканчивалось её тело? Где начиналась тьма? Она больше не чувствовала границ.

Температура резко упала. Изо рта Мелиссы вырвался белый пар, тут же застывающий в воздухе. Камни под ногами покрылись инеем, пот на её висках превратился в крошечные кристаллики льда. Мир сузился до пульсирующей боли.

Андрэ, наблюдавший за ней, замер. В глазах появилось редкое для него напряжение. Он видел, как тёмные узоры на её коже смыкаются, как паутина, оплетая её целиком. Знал: сейчас решается всё. Один шаг, и она пропадёт. Один рывок, и хаос возьмёт вверх.

– Я… вся… горю…

Её голос звучал чужим, раздробленным. Боль пронзила каждую клетку: суставы, рёбра, даже зубы. Всё, что она знала, все воспоминания – лица, голоса, уроки – таяли в этом безумном огне.

– Не могу… больше… терпеть…

Она подняла голову. Её глаза, когда-то ясные, голубые, теперь были чужими. Алыми, горящими, полными ненависти. Не её ненависти, Хаоса. Мир вокруг залился кровавым светом. Боль исчезла, растворившись в злобной, всепоглощающей ярости. Она захлестнула сознание, как прилив, смывая последние остатки её воли. Где-то глубоко, в самом уголке разума, ещё теплился крик: это не я! Это не я! Но голос становился всё тише, а Хаос – всё громче.

Она цеплялась за воспоминания – за ту самую девочку с растрёпанными волосами, что боялась спать без света и прятала под подушкой гладкий камушек, принесённый из ущелья. Он был холодным и шершавым, и когда она сжимала его в ладони, ей казалось, что горы где-то рядом, что они защищают её. Но теперь даже этот образ расплывался, таял в вихре безумия, который кружил в её голове, вырывался наружу вместе с хриплым дыханием. Она чувствовала, как её саму медленно и неумолимо затягивает в эту трясину. Горло горело, каждый вдох был будто глоток раскалённого песка, мышцы сводило судорогой.

“Терпи!”

Голос наставника прорвался сквозь шум в голове, резкий, как удар кнута. Он раскатился по Каменному залу, ударился о высокие стены, покрытые древними рунами, и эхом вернулся к ней, пытаясь встряхнуть:

– Верни контроль. Ты владеешь Хаосом, а не он тобой!

Она сжалась в комок, впилась пальцами в виски, будто могла выдавить из головы этот гул, этот вой, что разрывал её изнутри. Но звук был везде – в костях, в крови, в каждом ударе сердца, которое колотилось так бешено, что казалось, вот-вот разорвёт грудную клетку.

Тук. Тук. Тук.

Каждый удар отдавался болью. Губы, бледные, потрескавшиеся, шептали одно и то же, снова и снова: "Я сильнее, сильнее…" – но слова уже не помогали, в них не было веры. А Хаос, почуяв слабину, рвался вперёд, как голодный зверь, рвал её изнутри, заливал глаза багровой пеленой. Тьма сгущалась вокруг, обвивала её, как змея, сжимала, пытаясь добить последнее, что оставалось от неё самой.

– Больно…

Андрэ стоял неподвижно, но на миг что-то дрогнуло в его лице – едва уловимая тень. Его челюсть напряглась, губы сжались так сильно, что побелели. Он знал, чем это может закончиться. Знал и всё равно остался, не шагнул вперёд. Это было правило. Их правило.

– Помоги мне… кх… папа… – из её горла вырвались лишь хриплые звуки.

Глаза мужчины на миг потускнели. В них вспыхнула вина, боль, сожаление, но тут же погасло. Он не мог помочь, не имел права.

“Прости, дочка, но это твой путь.”

Вскинув голову, он резко выкрикнул:

– Запомни: помочь себе можешь только ты сама!

Слова ударили сильнее, чем плеть. Мир вокруг пошатнулся, словно под её ногами внезапно исчез пол. Отчаяние обрушилось на неё, накрывая с головой. Горло свело спазмом. Слёзы больше не лились, их просто не было.

“Он не придёт. Никто не поможет.”

Слова вонзились в неё острее стали. Мир закачался, пол ушёл из-под ног, и она почувствовала, как падает – не вниз, а куда-то внутрь себя, в черноту, что разверзлась под ней. Отчаяние накрыло с головой, горло свело так сильно, что она не могла вдохнуть. Слёз не было, только сухая, обжигающая пустота.

"Он не придёт. Никто не поможет."

Эти слова резали её изнутри, как тонкие ножи, оставляя рваные раны в душе. Разум трещал, готовый рухнуть в любую секунду. Сердце колотилось в такт одному-единственному слову: "Прекрати… просто прекрати…" Всё, чего она хотела сейчас – исчезнуть, перестать чувствовать, раствориться в этой тьме, которая уже обнимала её, звала, сулила покой.

Но в тот миг, когда тьма уже почти поглотила её, когда казалось, что нет пути назад – в самой глубине души, под слоями страха, боли и смирения, дрогнула крошечная искра. Не та ядовитая злоба, что разъедала её изнутри, подпитываемая Хаосом. Нет. Это было нечто иное – её собственное, настоящее, глубоко запрятанное. Оно прорвалось наружу, как пламя, задыхавшееся в тесной пещере и наконец вырвавшееся на свободу. Это была злость – чистая, острая, ослепительная. Злость на отца, который стоял и смотрел, как она сгорает заживо, но ни разу не протянул руку. Злость на мать, чьи холодные глаза всегда говорили: “Ты недостаточно хороша”. Злость на Хаос, который украл у неё право выбора. И больше всего – злость на саму себя. За то, что верила. За то, что ждала. За то, что так отчаянно цеплялась за надежду, что однажды, если будет стараться изо всех сил, её наконец полюбят.

Но всё это было ложью.

Каждая слеза, каждая рана, каждое “ещё чуть-чуть” – всё рассыпалось в прах. И в этот миг её осенило. Ей ничего не нужно: ни спасения, ни чьей-то любви, ни разрешения быть собой. Ей нужна была только свобода. Свобода от чужих ожиданий, от страха не соответствовать, от боли быть “не такой”. И тогда девочка сделала выбор. Она приняла свою судьбу. Приняла себя – такую, какая есть. Когда она открыла глаза, в них уже не бушевал Хаос, там горело нечто иное: её огонь, её воля, её ярость.

Она подняла взгляд на мужчину перед ней. И вдруг он показался ей маленьким, хрупким. Потому что она больше не нуждалась ни в нём, ни в его одобрении, ни в его холодной, безмолвной любви. Мелисса закрыла глаза, на мгновение погрузившись в ту самую тьму, что ещё недавно пыталась сломать её. Но теперь тьма была её, и она больше не боялась.

– Хаос, ты подчиняешься мне, – её голос, низкий и звонкий одновременно, ударил по каменным стенам, заставив воздух дрожать.