Хоть бы предупреждали о смене движения, уроды.

Хватаясь за лееры, я быстро перемещалась к своей комнате, пытаясь соображать на лету. Я понимала, что должна срочно успокоиться. Совсем ни к чему являться на обед во взвинченном состоянии. Однако слова Муоза жгли меня и отказывались выскакивать из сознания.

Ива Рокир. Он заботится обо мне. Прилетел, чтобы дать свою защиту хотя бы таким вот странным образом. Считал, что я сама не справлюсь?

Начала вспоминать. Да, поначалу мы не могли найти общего языка. Я была взрывная, а он очень мягкий, но мягкость это скрывала железное упрямство. По крайней мере, спуску на занятиях он никому не давал.

Когда же я впала в депрессию после гибели Луки Новы, моего друга и любовника, он неожиданно оказался рядом. Поддерживал меня. Я даже не сразу разобралась, что он как-то незаметно ухаживает за мной, присваивает, делает частью своей жизни. В какие-то моменты мне это даже нравилось. Но потом… Я самостоятельная. Я отстаивала свою самостоятельность всю жизнь. Я хочу добиться всего сама. И покровительство одного из преподавателей мне было совсем ни к чему.

Тогда мы расстались. По моей инициативе. Не ругаясь, не скандаля, а просто отдаляясь. Сейчас, в марсианском госпитале он снова пришел. Снова помог обрести себя. И защищал как мог перед тем, как я ринулась на этот бот.

Возможно, в чем-то Муоз был прав. Ива был со мной только в минуты моей слабости. Но в то же время и неправ. Ива не бросил меня, когда я вернула себе силу, это я сама отодвинулась от него. Может быть это он нужен мне в минуты слабости? Как любящий человек, он чувствовал это и приходил на помощь?

Любовь? Что такое любовь? Если то, о чем я читала или то, что видела в отношениях между другими людьми, то у меня ее нет и никогда не было. Все отношения с парнями строились всегда дружеские, а если нечто романтическое вспыхивало, то всегда по их инициативе, я могла лишь принять или отвергнуть их…

И, похоже, здесь мне придется часто отвергать. В дружном коллективе совершенно ни к чему ни зависть, ни ревность, ни деление «одной бабы на всех».

Я — «свой парень». Так было всегда. И пусть так остается. Будем дружить.

Мой новый коммуникатор пискнул, предупреждая об обеде. Черт, я же так и не посмотрела свое расписание!

Поняв, что нервы мои пришли в порядок и деловое мышление заслонило эмоции, я перецепила своего брелока-верблюдика с комма на ИСБ, сняла такой привычный комм, и отправилась на обед.

В момент, когда я переступила порог своей каюты, включилась искусственная гравитация. Ну, хоть так. И я бодро зашагала по гулкому коридору.

Муоз, наверное, был прав. Десантники уже приготовились развлекаться за мой счет.

Первый романтический заход предпринял рыжий Бак. Сразу, едва я переступила порог кают-компании, сейчас выполняющей роль столовой.

— Ах, ах, ах! Наша киска, моя Марфа! Если бы ты знала, какая боль разрывала мое сердце, когда ты коварно целовалась с тем уродом! Буквально на пороге нашего доброго и любвеобильного «Феникса»!

Актер из него был никудышный. Говоря о разрывающей его сердце боли, он нахально и радостно улыбался. Паяц.

Оглядев сидящих вокруг стола десантников — веселых, предвкушающих развлечение, любопытствующих — я поняла, что сценка эта целиком подстроена. И если не прервать ее сейчас, то потом последуют другие.

Но как? Как можно это перевернуть? Жаль, что я совершенно неопытный сценарист и совсем никудышный психолог. И в такую идиотскую ситуацию раньше не попадала. В Академии разных чудаков хватало, но там всегда рядом были друзья, которые могли превратить все в шутку или устроить не менее шутливую массовую потасовку.

Думай, Марфа, думай! Быстро!

— Твоя боль нарисована на твоей довольной роже, Бак, — хмыкнув, сказала я, вызвав взрыв хохота окружающих.

Вдруг я поймала предостерегающий взгляд Муоза. Надо переводить разговор в более безопасное русло.

— Жрать хочу страстно, — глядя на выставленные на столе супницу и салатницы, рухнула на ближайший стул.

— Ты уходишь от моих горячих признаний? — взвыл, подначиваемый кивками окружающих Бак.

— Вот прямо сейчас меня больше интересует суп. Если я начну выслушивать сейчас твои вдохновенные речи, он остынет.

— А потом? Потом? Потом у меня есть надежда?

— Нет.

— Почему? Ну почему-у-у?

— Мне не интересно.

Царящее вокруг веселье внезапно сменилось тишиной, которую нарушало лишь фоновое гудение корабельных устройств. Десантников вдруг кто-то словно выключил. Но я глаз от супницы не отрывала. Не хочу смотреть на эти рожи.

Если честно, то суп я терпеть не могу. Никакой. Но тут пришлось налить себе половинку половника для виду. Зачем я только про него сказала? Но пришлось старательно стучать ложкой и впихивать в себя багровую жижу.

— Ну ты даешь, — наконец прорезался Георг под позывным Факир. Волосенки у него как-то сбились после невесомости, и сейчас стыдливо свесились, хаотично прикрывая залысины. — Марфа, как это любовь может быть неинтересной?

— Любовь? — изумилась я. — А кто тут говорит о любви?

— Как кто? Бак, конечно. Да и мы все тоже…

Вокруг я видела озабоченные или иронически скривившиеся лица.

— Не морочь мне голову, Факир. И вы тоже. Я сюда прибыла учиться.

— Сексу? — широко раскрыл глаза Георг, радостно ухмыляясь.

— Нет. Практике поведения слабой девушки в коллективе неандертальцев.

Витавшее в воздухе напряжение вдруг спало, народ вокруг расслабился и заулыбался. Ладно, хоть ржать не стали, кони.

Расправившись с борщом, положила себе макарон и бухнула сверху кусок мяса. Мужчины приутихли, тоже занявшись едой.

Тут заявился капитан Пион и разговор переключился на предстоящие мероприятия, включая мелкий ремонт и отладку оборудования. Тут я вообще ничего не поняла.

Когда все поднялись и направились к выходу, кто-то дружески хлопнул меня по попе, но в толкучке я не стала оборачиваться, а быстро смылась в свою каюту.

В марсианском госпитале и пока мы летели на Цереру, все было отлично. А тут они как с цепи сорвались. Сначала кэп, теперь Бак. Неужели я ошиблась, устроив эту демонстрацию с Ивой? Но что я тогда могла сделать? Похлопать его по плечу, и улететь?

Приняв, почти против своей воли, приглашение на «Феникс», я была выбита из колеи. Явление Ивы вдруг всколыхнуло в памяти тела нашу с ним ночь на Марсе.

Давай, анализируй, Марфа. Страх, неуверенность в своем решении, радость от надежного плеча недавнего любовника…

Гадкая вещь эти гормоны. Подвели они меня.

Наука на будущее. Космос — холодное и строгое место. Все эмоции нужно гнать, гормоны усмирять. Оставить в сердце лишь одну любовь — к полетам и звездам. Они не предадут. И не будут строить из себя горе-любовников.

Добравшись до своей каюты, я, наконец, взглянула на расписание, которое мне дал капитан Пион.

И снова не дочитала — увидела, что сразу после обеда начиналась моя пилотская смена. Пришлось переодеваться. Компрессионка мне вряд ли будет нужна, так что просто пилотский комбез. Только сейчас заметила, что рукав у него легко поднимается и фиксируется выше локтя, чтобы ИСБ оставался на виду.

Все вахты на «Фениксе» незатейливо назывались по времени суток, которые, как везде в космосе, считались по Гринвичу. От королевской обсерватории, по местонахождению которой когда-то был установлен нулевой меридиан, давно ничего не осталось, как и острова, на котором она находилась. Но название часового пояса, по которому меридиан проходил, так и застряло в привычках землян и во всех документах.

Приняв вахту, я обустроилась, взглянула на показания приборов. Ничего особенного мне здесь делать было не нужно, всем управляла автоматика. Вмешательство пилота нужно было лишь при возникновении опасных ситуаций.

Несмотря на то, что мы летели сейчас через главный пояс астероидов, что раскинулся между Марсом и Юпитером, никаких опасностей не предвиделось — мелкую пыль и крошечные астероиды успешно отражались и магнитным полем корабля, и специальной броней. Более опасные астероиды размером свыше десяти сантиметров, встречались крайне редко — расстояние между двумя такими камешками было в среднем около трехсот-пятисот километров — больше, чем от Москвы до Новосибирска.