— Карстон, мы разведены. Вот и все. Все кончено. Тебе нужно забыть обо мне.

Он не слушает. Ничего нового.

— Я приехал в Хартстоун. Думал, что найду тебя, но это такой большой город. Большой, очень большой город.

— Ты пьян? Не отвечай. Конечно, пьян. Я вешаю трубку. Не перезванивай.

Я сбрасываю звонок, прежде чем он успевает сказать что-нибудь еще, затем выключаю телефон на всякий случай. Это последнее, что мне сегодня нужно.

Вот только пройдет немало времени, прежде чем я смогу расслабиться. Чего он вообще хочет? Единственный раз за последние десять лет он обратил на меня внимание, когда ему были нужны деньги. Я больше никогда не попадусь на его уловки. Обмани меня один раз и все такое¹.

Я провожу беспокойную ночь в холодной постели в одиночестве, ворочаясь с боку на бок и мечтая о двух мягких единорогах, к которым можно было бы прижаться.

На следующее утро я вытаскиваю себя из постели слишком поздно и в результате опаздываю на работу. Я тяжело дышу к тому времени, как сажусь на свое место в автобусе и впервые за день достаю телефон. Экран темный. Я так и не включила его снова после всех тех звонков.

Я запихиваю его обратно в сумку, не включая.

Не хочу разбираться с этим сейчас.

Может быть, позже, когда выпью кофе и буду мыслить трезво.

Черт. Наверное, стоит сократить количество выпитого кофе. Я даже не представляла, сколько продуктов нельзя употреблять во время беременности. Я просмотрела рекомендации после УЗИ, когда все стало казаться реальным. И с тех пор в животе поселился болезненный комок вины за все то, что я съела до того, как узнала.

Яйца всмятку. Мягкое мороженое.

В животе урчит, и не могу понять, это из-за голода или тошноты. Вероятно, и то и другое.

Вся эта история с беременностью — сущая сука.

Я пытаюсь вести себя нормально на работе, но я чертовски раздражительна. В десять часов Калли выходит из офиса и бросает на меня обеспокоенный взгляд.

— Ты в порядке?

— Да. А что?

Она колеблется.

— Ладно, не обижайся, но ты выглядишь… не очень, — она морщится, как будто я вот-вот откушу ей голову, и я удивляюсь, насколько невыносимой была в последнее время. С этим ребенком, долгами и постоянной тревогой.

Я открываю рот, чтобы рассказать ей, но она улыбается.

— Хэй, я ненадолго отлучусь на встречу. Вернусь чуть позже.

— О, конечно, — я даже не показала ей изменения, которые внесла на веб-сайт. — Увидимся позже.

Калли машет мне рукой и направляется к двери. Я опускаю голову на руки и вздыхаю. Нужно поработать над тем, чтобы не быть такой угрюмой коровой. Не могу винить Калли, если она меня избегает.

Звенит колокольчик, и я поднимаю голову, чтобы увидеть того, кого меньше всего ожидала.

Голубая струящаяся грива Стирлинга и яркий колпачок на роге привлекают внимание даже на фоне ярких тканей и красивой одежды. Мой взгляд быстро фокусируется на огромных чашках кофе навынос в его руках, и головная боль ослабевает от одного его запаха.

Он входит и ставит их на стойку.

— Прежде чем ты что-нибудь скажешь, я не забыл, что мы просто друзья. Так что это просто дружеский кофе, — он достает другую руку из-за спины, чтобы показать отвратительно огромный букет цветов. — И очень дружеский букет цветов.

Как я могу злиться? Когда он стоит здесь и смотрит на меня с широчайшей ухмылкой на лице после того, как я сбежала от него на днях и даже не написала сообщение?

Боже мой. Я такая засранка.

— Тебе не следовало этого делать.

Он все еще протягивает цветы. Они тоже красивые. Не розы. Единственный раз, когда мне раньше дарили цветы, это были розы. Дешевые, наполовину увядшие розы из супермаркета.

Это пышные и совершенные лилии. Их огромные белые лепестки изящно свисают с ярко-желтых стеблей.

— Я думаю, ты, возможно, единственная женщина в мире, которой я приношу цветы, рискуя при этом жизнью.

Я хмурюсь.

— Я не настолько плоха.

— Я не говорил, что мне это не нравится.

Со вздохом я принимаю цветы, потому что что еще мне оставалось делать? Я отворачиваюсь, чтобы найти, во что бы их поставить, и не дать ему увидеть улыбку, которая предательски расползается по губам.

— Они очень милые, — это самая дерьмовая благодарность на свете. Я знаю.

Теперь я чувствую себя виноватой не только за то, что сбежала от него вчера, но и за это тоже.

Я нахожу стакан, наполняю его водой и ставлю цветы на стойку. Затем делаю огромный, бодрящий глоток кофе и сразу чувствую себя лучше.

Кого я обманываю? Я почувствовала себя лучше в тот момент, когда Стирлинг вошел в «Оньеро». Он всегда так действует на меня.

— Чем ты сегодня занимаешься?

Я ставлю кофе и смотрю на него.

— Мы собираемся поговорить об этом?

— Поговорить о чем?

Я вздыхаю.

— О том факте, что я ушла, даже не попрощавшись вчера после… — я обрываю себя, прежде чем успеваю сказать «самого потрясающего секса в моей жизни». Каждый раз, когда я со Стирлингом, кажется, подпадает под эту категорию. Наверное, мне стоит трахнуть его снова, просто чтобы хоть раз разочароваться и быстрее отъебаться от него. Ну не может же быть так хорошо каждый раз.

Чёрт. Только послушай себя. Отъебаться от него. Как будто я его ебала, чтобы отъебаться.

Хотя, о Боже, я бы хотела.

Он пожимает плечами.

— А ты хочешь?

— Нет.

В тишине я снова задаюсь вопросом, не была ли слишком прямолинейна.

— Наверное, мне не стоит его пить, — я все равно делаю еще глоток кофе.

— Почему? — он небрежно облокачивается на стойку.

Я оглядываюсь по сторонам, хотя здесь больше никого нет.

— Из-за ребенка.

Он хмурится. Затем его глаза расширяются.

— О, из-за влияния него. Знаешь, я могу помочь с этим. Если ты этого хочешь.

Я пристально смотрю на него.

— Ты сможешь?

— Конечно, — он постукивает по своему рогу. — Выпей немного этого, и тебе не нужно будет беспокоиться об этой дряни.

— Выпить чего?

Он отвинчивает колпачок с рога, и я впервые вижу, что он не заостренный, как я себе представляла. Вместо этого конец притуплен, почти как…

— Ты должна принять это. Измельчи, съешь или выпей. Вот где магия. Достаточное количество аликорна может исцелить что угодно. Даже смерть, хотя для этого потребовался бы целый рог. Рога целого стада.

Я бледнею.

— Весь рог? — мне вдруг становится грустно при мысли о Стирлинге без его прекрасного рога.

Он улыбается.

— Не сейчас. Тебе хватит совсем небольшого количества. Это часть обязанностей пары в стаде.

Вопреки себе, я поднимаю руку, и он опускает голову, словно читая мои мысли, чтобы я могла дотронуться до рога. Он невероятно гладкий. Я знала, что он гладкий, почувствовав его внутри себя, но подпиленный кончик еще более гладкий.

— И ты измельчаешь его…?

Он отстраняется и кивает.

— Для жеребенка Сапфи. И я сделаю это для каждого ребенка, рожденного в моем стаде. Я горжусь тем, что делаю.

На моем лице появляется ответная улыбка. Это мило. Еще одна особенность культуры единорогов, которая кажется такой правильной.

Я качаю головой.

— Но я не могу позволить тебе сделать это для меня.

Улыбка сползает с лица Стирлинга, но он только кивает.

— Все в порядке. Это предложение действует на тот случай, если ты когда-нибудь передумаешь.

Это было бы глупо, не так ли? Заставить его отдать часть рога только для того, чтобы я могла съесть немного мягкого сыра? Эгоистично, потому что я не часть его стада. Я никогда ей не буду. Кроме того, глупо использовать его для чего-то столь тривиального. Такую удивительную магию следует приберечь для действительно важного.

Так почему же мне так трудно ему отказать?

— Я не останусь. Уверен, ты все равно собираешься сказать мне, чтобы я уходил.

Я обидела его. Конечно, обидела.

В дверях он оборачивается с еще одной улыбкой.

— Поедешь с нами на ферму в следующие выходные? Пробежаться?