— Милый племянник, — прошептал он так, что слышали только мы. — Как трогательно. Ты привел свою... защитницу. Надеешься, что травница спасет тебя от суда рода?

Каэлен стоял не двигаясь, но я чувствовала, как по его руке пробежала дрожь. Не страх. Ярость. Смертельная тихая ярость.

Паника застучала в висках. Что делать? Кричать? Бежать? Мои пальцы судорожно сжали флакон с росой... и наткнулись на что-то ещё в складках моей юбки. Маленький, забытый пузырёк. Я вспомнила — утром, перебирая старые запасы перед отъездом, я зачем-то сунула его в карман. «Пыль чихания эльфов» — смешной, почти бесполезный сувенир, который я когда-то выменяла у странствующего торговца на пакет ромашки. Никогда не думала, что он может пригодиться.

— Каэлен, — я едва слышно прошептала. — Сейчас будет немного... неловко.

Он не успел ничего понять. Я сделала вид, что спотыкаюсь о собственные ноги, и резко дернула за шнурок своего поясного мешочка. Несколько монет и тот самый пузырёк выскользнули наружу. Монеты звякнули, а крошечный флакончик упал на каменный пол прямо между Варлоком и его свитой с тихим, звенящим «плик».

Все замерли, смотря на эту маленькую блестящую штуку.

— Что это еще... — начал Варлок.

И тут флакон лопнул. Не громко. Как лопается мыльный пузырь. И в воздух поднялось легкое, почти невидимое облачко серебристой пыли. Оно пахло... перцем и леденцами.

Сначала ничего не произошло. Варлок смотрел на меня с презрением. А потом его нос странно задёргался. Его щеки затряслись. Он попытался сдержаться, сжал губы, но это только усилило спазм.

— А... апчхи!

Его собственный чих, громкий и неаристократичный, прозвучал как выстрел. За ним последовал другой. И третий. Его свита, стоявшая ближе всех к облачку, тоже начала чихать. Один из сероборцев, могучий воин, чихнул так, что уронил свой бокал. Другой, пытаясь сохранить достоинство, издавал странные хрюкающие звуки.

Зал замер в изумлении. Музыка смолкла. Каэлен стоял, не веря своим глазам.

— Бежим! — прошипела я, дергая его за рукав.

Мы рванули к выходу, пока Варлок, весь красный и с выступившими на глазах слезами, пытался отдать приказ, но вместо этого его снова прорвало на целую серию оглушительных «Апчхи!».

Мы вылетели в ночь, и за нами несся хор чихающих аристократов и приглушенный смех ошеломленных гостей. Репутация Варлока была основательно, хоть и временно, подорвана. А мы были живы и с росой сильфид в кармане.

Бежали мы, честно говоря, как проклятые. Ноги подкашивались, в боку кололо, а в ушах всё ещё стоял тот самый хор аристократических чихов. Смешно, конечно, но когда за тобой по пятам идёт разъярённый дядя-оборотень с целой армией, как-то не до смеха.

Каэлен тащил меня за руку так, будто я была пушинкой, а не вполне себе упитанной травницей с приличным запасом печенья на бёдрах.

— Ты... ты уверен, что мы... правильно бежим? — выдохнула я, спотыкаясь о корень.

— В лесу все дороги... ведут к гибели, — отдышался он, но не останавливался. — Но некоторые... медленнее.

Минус воспитание аристократов — они даже в панике изъясняются загадками.

Мы углубились в чащу. С каждым шагом замок с его чихающими обитателями оставался позади, а вокруг смыкались старые, молчаливые деревья. Знакомые, но от этого не менее жуткие.

Наконец, когда у меня уже начало темнеть в глазах от усталости, Каэлен замедлил шаг.

— Дальше бессмысленно. Нужно передохнуть. И... — он обернулся ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд, — ...и я должен кое-что сказать.

Я прислонилась к сосне, пытаясь отдышаться.

— Что? Что случилось? — мне сразу представилось самое плохое. — Яд снова действует? Ты ранен?

— Нет, — он провёл рукой по лицу. — Хуже. Я... я не знаю, где мы.

Я уставилась на него.

— То есть?

— То есть, — он развёл руками, — мы бежали без оглядки. Я действовал по инстинкту. А инстинкт, как выяснилось, не очень хороший картограф. Мы... заблудились.

Вот великолепно. Просто замечательно. Беглянка от власти, заблудившаяся в Зачарованном лесу с заблудившимся же оборотнем-аристократом. Бабка бы точно меня прибила за такое.

— Ладно, — вздохнула я, отряхивая платье. Оно было в пыли, в каких-то листьях и, кажется, в следах от пыли чихания. — Значит, будем искать дорогу. Или делать вид, что так и задумано.

Он смотрел на меня с таким виноватым видом, что мне стало его жалко. Представляю, каково это — бывшему владельцу всех этих земель заблудиться у себя же на заднем дворе.

— Элис, прости. Я подвёл тебя. Опять.

— Да перестань, — махнула я рукой. — Ты же не специально. И потом, посмотри на это с другой стороны — Варлок теперь ищет нас где угодно, только не здесь. Потому что никто в здравом уме не забредёт так глубоко без причины.

Он хмыкнул.

— Здравая мысль. Хотя... — он принюхался, и его нос дрогнул, — ...здесь не так уж и безопасно. Чувствую... что-то.

От этих слов по спине пробежали мурашки.

— Что-то? Что именно? — прошептала я.

— Не знаю. Что-то... старое. — Он нахмурился. — Но далеко. Пока.

Мы нашли небольшую поляну, относительно сухую, и устроились на ночлег. Вернее, это громко сказано. Мы сидели на земле, прислонившись спинами к дереву, и отдыхали.

— Ладно, аристократ, — сказала я, печально вздыхая. — План на завтра? Или опять побежим куда глаза глядят?

— План, — он кивнул, становясь серьёзным. — Найти реку. Все реки в этих лесах впадают в Омутную. А от Омутной мы сможем выйти к Чёрному Кургану. А еще нам нужна мандрагора.

— Ага, — я поморщилась. — Та самая, что кричит и сводит с ума. Весело.

— Не веселее, чем чихающие сероборцы, — парировал он.

Тронул его, бедного, этот чих. Задел за живое.

Ночь прошла тревожно. Я то и дело просыпалась от каждого шороха. Каэлен же, казалось, не спал вовсе. Он сидел, прислонившись к дереву, и его глаза светились в темноте мягким жёлтым светом. Сторожил.

Утром нас разбудило не солнце, а настойчивое тыканье в бок чем-то твёрдым и любопытным.

Я открыла глаза и увидела... барсука. Небольшого, упитанного, с полосатым носом. Он с деловым видом обнюхивал мою юбку, явно заинтересовавшись запахом.

— Э-э-э, — сказала я ему. — Это не еда. Это я.

Каэлен, уже бодрствующий, смотрел на эту сцену с невозмутимым видом.

— Кажется, у тебя появился поклонник.

— Очень смешно, — я осторожно отодвинулась. — А может, он нас съесть хочет?

— Барсуки всеядны, но предпочитают червей, — просветил меня мой личный энциклопедист. — Хотя, учитывая твой сегодняшний аромат...

Я швырнула в него оставшимся сухарем. Он поймал его на лету с волчьей реакцией.

Барсук, обидевшись, что его проигнорировали, фыркнул и ушёл, оставив нас в одиночестве.

— Ну что, — поднялась я, отряхивая хвою. — В путь? На поиски реки и сумасшедшего корня?

— В путь, — кивнул Каэлен, протягивая мне руку.

Его пальцы были тёплыми и твёрдыми. И я подумала, что пока они держат мою руку, мне не страшен ни этот лес, ни Варлок, ни даже самые крикливые мандрагоры на свете.

Мы снова двинулись в путь. Теперь уже не бежали, а шли. Искали реку. Искали дорогу. И, по большому счёту, искали самих себя — тех, кем мы стали после бала, после чиха, после этой безумной ночи.

А лес вокруг молчал. И в его молчании было что-то обнадёживающее. Или это мне просто казалось.

Мы шли уже несколько часов. Ноги гудели, спина ныла, а желудок начинал подвывать тихую, но настойчивую песню о несъеденном завтраке. Лес вокруг был прекрасен, не спорю. Солнечные лучи пробивались сквозь листву, птички пели, всякая мелкая живность шныряла под ногами. Но когда ты устал, голоден и знаешь, что в любой момент из-за дерева может выскочить либо сероборец, либо что-то "старое", о чём говорил Каэлен, как-то не до эстетических восторгов.