Но муж не отставал, просился, и я согласилась. Черт с ним! Сама хочу, что б шел с нами, ибо скучать буду по нему, окаянному! А ежели что — я его защищу. Не дам никому навредить, ранить, или еще что. Пускай идет!

…В путь отправились с утра, что бы быть в Сопинском лесу, где чаще всего орудуют разбойники, засветло. По темноте за ними гоняться такое себе занятие.

На обоз «богатый» — двадцать телег, нагруженных пушниной, тканями, зерном, солью, бочонками с ведом, и изделиями из кузни. Все что есть ценного, все наклали в повозки. На самом деле, товаров было немного, только видимость — например, под пушниной лежал мох, а под рулонами тканей — рваные старые тряпки.

Однако на вид наш обоз представлял собой лакомый кусочек.

В каждой телеге — возница, в некоторых еще и сопровождающий. И несколько стражников в конце.

Из баб только я — сижу, одетая в сарафан на соломе, постеленной на дне первой повозки. А возницей у меня Мирка.

Едем долго, меня укачивает, и клонит в сон. Сквозь дрему смотрю на Миркину спину. Все же, мой муж хорошо сложен…Да и лицом пригож. Особенно это видно, когда он к лету опять бриться стал. Почему я этого раньше не замечала?

Подъезжаем к лесу ближе к вечеру, и мою дремоту как рукой снимает. Нужно быть начеку! Если тут не нападут, то за лесом сделаем привал. И будем ждать.

Ждать не приходится — впереди дорогу преграждает поваленное дерево. Судя по крикам, за обозом тоже береза падает.

— Лезь под телегу! — говорю я мужу, выхватываю из соломы меч, и спрыгиваю на землю. Под сарафаном у меня портки и доспехи, так что, и подол не помешает.

А вот и первые лиходеи из-за деревьев выскакивают.

Издаю крик-рык, и кидаюсь в сечу.

Весна наступила быстро и буйно — засверкало солнце, растаял снег, речка Кунья сбросила лед и разлилась, затопив ближайшие подворья. В том числе и наше… Потом вода ушла, уступив место первым цветам и первой травке. А затем и лето явилось, в бусах цветов.

Только к лету мы с Айкой помирились. Хотя я ей говорила, что не собиралась выдавать за старика, а просто хотела припугнуть, но она дулась. И вот, помирились. Они с Белуном так и не поженились, потому что жить семьей негде. Так и милуются по ночам в сарае. На зависть мне.

Только к лету вернулся в родные хоромы князь Боремир. Один, без Судислава. И побежала я к нему, приезду князя радуясь — все ж таки не чужие, отца мне Боремир в детстве заменил, не дал сгинуть.

Боремир мне обрадовался, но отругал — почему не родила еще? Дом без детей что пустое гнездо.

Ответить нечего. Молчу, опустив голову. Будто виноватая.

Но, батюшка быстро забывает о моей виноватости, и рассказывает о делах. А дела нехорошие. Зимой враждебные княжества почти не тревожили Боремира и его союзников. Теперь же готовятся к наступлению. Князь приехал домой ненадолго, с женой повидаться, и скоро вернется на границу Буйтурского княжества.

— Хоть я староват уже для битв, но как командир сгожусь! — заявляет он.

— Почему же ты прибыл один, батюшка? — спрашиваю я — Где Судислав? Все ли с ним в порядке?

— Княжич в порядке! — отвечает Боремир — Не могли мы оба войско бросить! К тому, его дом теперь в другом месте!

— Как это?

— Женился, все же, наш Судислав на дочке князя Всеволода, Милонеге! Там теперь его семья!

Это известие совершенно меня не тронуло. Судиша еще с осени для меня отрезанный ломоть. Отболело по нему мое сердечко. Было и прошло.

Другое теперь у меня на уме.

— Батюшка! — прошу я князя — Позволь отправиться с тобой! Чахну я без дела! Шить да вышивать не мое!

— Чахнешь? Понимаю! Сам болел, пока вы с Судишей воевали. А как пошел в поход — словно сил прибавилось! Будто и помолодел.

Князь замолкает, а потом произносит:

— С собой не возьму, а дело дам. И тут дела есть.

…Дело, которое поручил мне батюшка, и правда было важным. И опасным. Пока князь в походе, и бояться некого, развелось в окрестностях Буйтурска множество лихих людей. В город они не совались, опасаясь стражи, а нападали на торговые обозы, на любых путников, грабили постоялые дворы и житья не давали селянам.

Вот с этой напастью и велел князь разобраться мне. Еще и денег дал наперед, за службу.

Деньги пригодились — потратили их на строительство избы для Белуна и Айки. Тут же, рядом с нашими хоромами — просто пристроили сбоку к основному дому. Потом свадьбу сыграли, и молодых переселили. А сами молодожены так и остались служить нам, хоть я их и отпустила. Не рабы теперь.

Мирка пропадать по ночам перестал, и уходил только днем, в кузню. Чему я в тайне сильно радовалась, но виду не подавала — еще чего! Какое мне дело до этого никчемного?

Все эти события не помешали мне готовиться к выполнению поручения князя. Собрала людей, с кем в походы хаживать доводилось, и кто в этот поход с батюшкой не ушел. И придумала план.

Пойдем обозом, будто мы купцы, и прибившиеся к ним путники. Авось лиходеи клюнут.

Труднее всего было набить телеги товаром — не смотря на приказ князя, купцы да лавочники жадились, и не сильно хотели добром рисковать. Но, мой меч, мой кулак, и угроза расправы от князя, когда он вернется, помогли решить и это дело.

Накануне назначенного дня Мирка вдруг выразил желание отправиться с нами. Я отказала:

— Опасное это дело! У татей оружие есть! А ты и защититься не сможешь! Какой с тебя толк в походе?

Но муж не отставал, просился, и я согласилась. Черт с ним! Сама хочу, что б шел с нами, ибо скучать буду по нему, окаянному! А ежели что — я его защищу. Не дам никому навредить, ранить, или еще что. Пускай идет!

…В путь отправились с утра, что бы быть в Сопинском лесу, где чаще всего орудуют разбойники, засветло. По темноте за ними гоняться такое себе занятие.

На обоз «богатый» — двадцать телег, нагруженных пушниной, тканями, зерном, солью, бочонками с ведом, и изделиями из кузни. Все что есть ценного, все наклали в повозки. На самом деле, товаров было немного, только видимость — например, под пушниной лежал мох, а под рулонами тканей — рваные старые тряпки.

Однако на вид наш обоз представлял собой лакомый кусочек.

В каждой телеге — возница, в некоторых еще и сопровождающий. И несколько стражников в конце.

Из баб только я — сижу, одетая в сарафан на соломе, постеленной на дне первой повозки. А возницей у меня Мирка.

Едем долго, меня укачивает, и клонит в сон. Сквозь дрему смотрю на Миркину спину. Все же, мой муж хорошо сложен…Да и лицом пригож. Особенно это видно, когда он к лету опять бриться стал. Почему я этого раньше не замечала?

Подъезжаем к лесу ближе к вечеру, и мою дремоту как рукой снимает. Нужно быть начеку! Если тут не нападут, то за лесом сделаем привал. И будем ждать.

Ждать не приходится — впереди дорогу преграждает поваленное дерево. Судя по крикам, за обозом тоже береза падает.

— Лезь под телегу! — говорю я мужу, выхватываю из соломы меч, и спрыгиваю на землю. Под сарафаном у меня портки и доспехи, так что, и подол не помешает.

А вот и первые лиходеи из-за деревьев выскакивают.

Издаю крик-рык, и кидаюсь в сечу.

Мирослав замирает, пятится назад, и прислоняется спиной к дереву.

Не знаю, что со мной — будто лихорадкой охватило. Сердце колотится, глаза застилает туманом, тело дрожит…

Продолжаю целовать мужа — страстно, отчаянно, будто это последние поцелуи в жизни. Да, отчаянно, потому что Мирка стоит как истукан, никак не отвечая. И я понимаю, что сейчас снова меня оттолкнет.

— Князюшка!— бормочу я, оторвавшись от сладких уст.

Называть так Мирку нельзя, это измена нашему князю, называть так полонянина, бывшего княжича из враждебных земель, но…Я хочу так говорить, сама не знаю, почему…

И вдруг чувствую — руки мужа сжимают меня крепче, а его дыхание сбивается, и становиться частым и шумным.

Его губы захватывают мои, и жадно терзают их. Наконец—то!