Я застываю, не в силах сделать шаг. Морозный воздух обжигает лёгкие, снег хрустит под сапогами студентов, которые толпятся у крыльца. Несколько пар глаз следят за мной слишком открыто, кто-то уже тянется к телефону. Я почти слышу, как клацает затвор камеры, хотя, может, это всего лишь звон ветра в ушах.

И тут я вижу его…

Чернов стоит у машины, слегка облокотившись на капот. В руках сигарета, тлеющий оранжевый огонёк бросает мягкий отсвет на его пальцы. Он делает затяжку, тонкая струйка дыма уходит в серое небо. В его позе нет ни спешки, ни сомнения, он просто ждёт.

— Вика, поехали, — голос звучит так, будто возражения даже не рассматриваются.

У крыльца толпятся ребята, я чувствую их взгляды спиной, будто это горячие угли.

Улыбка натягивается на лице маской. Я заставляю себя спуститься по ступеням и открыть дверь машины. Сердце грохочет так, что я боюсь, что его услышат все вокруг.

Сажусь в его машину, будто так и задумано. Дверь захлопывается, отрезая меня от холодного воздуха, от голосов и от снега.

И только в этот момент до меня доходит, для него это не просто каприз.

Его бывшая, дочь ректора. Она всё ещё мелькает на кафедре, ведёт свои пары. Он не может позволить себе выглядеть жалким. Не может проиграть.

А значит… я оказалась втянута в игру, где ставки куда выше, чем казалось на первый взгляд.

Машина трогается, хлопья снега липнут к стеклу, а я всё ещё не могу выровнять дыхание. Его присутствие рядом слишком ощутимо, будто он занимает всё пространство вокруг, не оставляя мне воздуха.

— Привыкай, Вика. Теперь мы вместе, — голос Чернова звучит спокойно, но в этом спокойствии больше власти, чем в любом крике.

Я цепляюсь взглядом за улицу за окном, повторяю про себя: «Игра. Только игра». Но пальцы дрожат, дыхание сбивается, и внутри всё горит от напряжения.

Это должно быть спектаклем для публики. Просто спектаклем.

Только вот от этой «игры» у меня кружится голова и предательски замирает сердце.

И, может быть, самое страшное, где-то глубоко внутри я начинаю хотеть, чтобы продолжение было настоящим…

Вика

Если раньше я могла чувствовать себя почти невидимкой, то теперь каждый шаг будто под прожектором.

Коридоры университета превратились в аквариум, где я — главная диковинка.

Шепотки, взгляды исподтишка, смешки. Кто-то нарочито молчит, когда я прохожу мимо, кто-то, наоборот, слишком громко обсуждает чьи-то «любовные романы».

Смешно, ещё вчера я сама листала такие слухи в чате потока и даже не задумывалась, каково это — оказаться по ту сторону.

Теперь знаю.

Артём не делает ни малейшей попытки скрыться. Наоборот.

На паре он спокойно задаёт мне вопросы, как любому другому студенту, но стоит прозвенеть звонку, он вдруг оказывается рядом. Сегодня, например, мы столкнулись в холле. Я всерьёз пыталась проскользнуть мимо, но он перехватил меня за руку так, будто это было само собой разумеющееся.

— Виктория, — сказал спокойно, почти лениво, но пальцы держали крепко.

— Что? — у меня тут же пересохло во рту.

— Ты забыла тетрадь.

Он вложил её мне в ладони, но не отпустил сразу. Наоборот, наклонился ближе, так, что я почувствовала тепло его дыхания у виска.

— Сосредоточься, — почти шепнул он.

— В глазах у тебя написано всё, кроме спокойствия.

И только потом разжал пальцы.

Я отступила, как от огня, и уткнулась взглядом в пол, лишь бы не встречаться с десятками глаз, которые, я знала, уже наблюдают за нами.

Пока я пытаясь отдышаться, до меня донеслись обрывки чужого разговора:

— …ну да, она же у нас теперь преподаёт, но как по мне, больше сплетни собирает на кафедре…

— Ты про дочь ректора?

— Ага. И всё ходит такая, будто хозяйка всего факультета.

Я вжимаю голову в плечи, словно эти слова летят прямо в меня.

Все знают, что у неё был бурный роман с Черновым.

И все догадываются, что для него эта игра, не просто прихоть. Ему важно, чтобы никто даже не подумал, будто он остался с пустыми руками.

И от этой мысли меня обдаёт холодом сильнее, чем от февральского ветра за окнами.

Всё это должно быть только игрой. Я повторяю себе это снова и снова, как заклинание.

Но тело, кажется, не понимает языка логики. Стоит ему приблизиться, и внутри всё сжимается, а потом взрывается электричеством.

— Вика, привет! — чей-то бодрый голос отвлекает меня от мыслей.

Я поднимаю глаза — Илья, однокурсник.

Весёлый, шумный, вечно с шуткой наготове. И, в отличие от большинства, он не таращится на меня с любопытством, а улыбается как обычно, по-дружески.

— Ты после пар домой? Может, заскочим в кофейню?

— Я… — начинаю мяться.

И в этот момент чувствую чей-то взгляд.

Артём стоит чуть в стороне, разговаривает с коллегой с кафедры, но его глаза смотрят только на нас. Спокойные, тяжёлые, как свинец. И мне становится неловко до дрожи.

— Я… не смогу, — лепечу и, сама не понимая почему, отворачиваюсь.

Илья моргает, пожимает плечами:

— Ну как скажешь.

После занятий я уже почти бегом лечу к выходу. Воздух морозный, снежинки липнут к ресницам, пальцы мерзнут даже в перчатках. Я мечтаю только поскорее дойти до остановки…

Но на крыльце меня снова встречает он. Чернов.

Стоит возле машины, как будто это его территория. Сигарета догорает между пальцами, дым растворяется в белом воздухе.

— Вика, поехали, — его голос, не вопрос, не просьба. Факт.

Я застываю. Опять десятки глаз в спину.

Я улыбаюсь слишком широко, слишком фальшиво, и делаю шаг к машине.

В салоне тепло, стекло запотело от дыхания. Я сижу, стараюсь держаться прямо, будто это поможет сохранить равновесие.

Он смотрит на дорогу, но тишина тянется так, что я готова закричать.

И вдруг:

— Привыкай, — произносит он, не отрываясь от руля. — Теперь для всех — мы вместе.

Я сглатываю. Это же спектакль. Только спектакль.

Но почему от его слов по спине пробегает жар, а сердце сбивается с ритма?

Машина останавливается возле здания общежития. Я уже тянусь к ручке двери, но он наклоняется ближе. Так близко, что я зажмуриваюсь, ожидая чего угодно…

И вместо поцелуя слышу его низкий голос прямо у уха:

— Если уж мы играем, Вика, то делай вид до конца.

Я выскакиваю на мороз, как из огня, и только когда за спиной хлопает дверь машины, позволяю себе вдохнуть полной грудью. Снег хрустит под ботинками, воздух обжигает лёгкие. Я бегу к общежитию, словно за мной гонится целая стая бродячих, голодных собак, и останавливаюсь только у двери.

Лифт едет слишком медленно. Сердце колотится, пальцы дрожат, и я никак не могу справиться с замком на сумке. Наконец вытаскиваю телефон, и экран тут же вспыхивает уведомлением.

Артём Сергеевич: «Хорошо сыграла. Но тебе стоит потренироваться, твои глаза слишком честные».

Я застываю на месте.

Экран гаснет, а внутри у меня вспыхивает совсем другое пламя.

Только игра. Он повторяет это снова и снова.

Но почему каждое его слово звучит так, будто он заглядывает гораздо глубже, чем должен?

Вика

Утро начинается с того, что я едва не разбиваю телефон.

Он грохнулся на пол, потому что пальцы дрожали, когда я перечитывала сообщение от Чернова.

"Хорошо сыграла. Но тебе стоит потренироваться, твои глаза слишком честные."

Словно клеймо. Словно предупреждение.

Я пыталась убедить себя, что это всего лишь игра. Но почему сердце до сих пор ноет, будто его сильно сжали в кулаке?

В университете всё стало ещё хуже.

Коридоры гудели. Стоило мне появиться, как разговоры стихали на пару секунд, а потом возобновлялись с удвоенной силой. Кто-то не стеснялся кидать косые взгляды, кто-то прикрывал рот ладонью, чтобы шептать подруге прямо в ухо.