И почему-то от этого становилось ещё больнее, чем если бы он попытался догнать, остановить меня. Силой усадить в свою машину.

Я ускорила шаг, не позволяя себе оглянуться.

Но в отражении стеклянной двери здания я всё равно увидела его, точнее расплывчатый силуэт у машины, едва освещённый фонарём, и тонкая струйка пара, вырывающаяся изо рта, будто он сдерживает крик.

Я опустила взгляд и пошла дальше, общежитие было уже недалеко.

Сердце билось так громко, что я почти не слышала, как за спиной захлопнулась дверь, когда я шагнула в фойе.

И где-то в этом звуке было что-то похожее на прощание.

Или на начало конца…

Вика

Прошла неделя. Или две.

Я перестала считать дни, они стали одинаковыми.

Просыпаюсь, пью воду из-под крана, потому что кофе варить нет сил, потом всё же варю, из привычки.

Обжигаюсь, ругаюсь, снова обжигаюсь.

Потом душ, дорога в кафе, запах молотых зёрен, бесконечные чашки, шум зала и звон ложек о фарфор.

И всё.

Остальное — просто фон.

Каждое утро начиналось одинаково: душ, кофе, работа, потом пары. Иногда наоборот. Иногда без пар, потому что я их просто… пропускала.

Сначала, случайно, потому что не выспалась, потом намеренно, потому что это было выше моих сил.

Я не могла смотреть на него. Не могла слышать его голос, спокойный, чуть хрипловатый, в котором раньше находила утешение, а теперь, только напоминание.

Не могла находиться в одной аудитории, зная, что за каждым его словом молчание, в котором тонет всё, что между нами было.

Светик и Поли сначала шутили. Потом перестали.

— Вишня, ты уже сама на кофе похожа, — сказала Светка как-то утром, разглядывая меня поверх чашки. — Горькая и с кругами под глазами.

— Спасибо, — устало усмехнулась я, вытирая стойку.

— Может, возьмёшь выходной? — осторожно предложила Поли. — Или хотя бы выспись?

— Если высплюсь, придётся думать, — ответила я. — А мне сейчас это невыгодно.

Они переглянулись.

Я знала этот взгляд. Жалость, тревога, беспомощность.

Они не понимали, как объяснить, что «всё пройдёт», если я сама не знала, хочу ли, чтобы проходило.

Иногда мне казалось, что я сама превращаюсь в отражение, бесцветное, прозрачное, но всё ещё существующее.

Лишь работа держала на плаву.

Я двигалась механически, варила кофе, принимала заказы, разносила тяжелые подносы, улыбалась, выдавала сдачу, убирала грязную посуду.

Тело жило, голова, тоже, а сердце… оно просто молчало.

Но стоило звякнуть колокольчику на двери, я вздрагивала.

Каждый раз.

Сердце подскакивало, будто ожидало именно его.

Каждый раз — напрасно.

Февральский вечер затянул город холодом. Снег таял под ногами, воздух пах железом.

Я вышла поправить вывеску на двери, и заметила машину.

Она стояла чуть в стороне, у противоположного тротуара.

Чёрная, с тонированными стёклами.

Но я узнала.

До боли, до дрожи в коленях, узнала.

Он сидел в ней, не двигаясь.

Может, просто ждал кого-то.

Может… меня.

Я замерла.

Дыхание стало коротким, как будто воздух превратился в лёд.

Секунду смотрела. Потом сделала вид, что не заметила.

Развернулась, зашла обратно.

Тепло кафе обдало паром и запахом карамели. Я прислонилась к двери и выдохнула.

Руки дрожали.

В груди колотилось, не, не сердце, не страх, нет… Что-то между злостью и болью.

— Случилось что-то? У тебя лицо белее мела, спросила Светик, не крутя почти пустой стакан с латте.

— Ничего, — выдохнула я.

— Выглядишь так, словно увидела что-то страшное…

Я ничего не ответила.

Просто снова налила кофе, себе, не клиенту.

Горячий, горький, без сахара.

Он обжёг язык, но я не поморщилась.

Поздно ночью, когда кафе закрыли, я долго не могла уснуть.

Лежала, глядя в потолок, слушала, как за окном трамвай скрипит на повороте, а где-то в соседней комнате тикают часы.

Телефон лежал рядом.

Экран вспыхивал пару раз, реклама, уведомления, чаты.

Не он…

Я пыталась убедить себя, что так даже лучше.

Что это и есть конец.

Что теперь всё просто, он там, я здесь.

Но внутри всё равно оставалась дыра.

Не громкая, не острая, тихая, но глубокая.

И вдруг экран загорелся.

Сообщение.

Чернов: «Ты ведь всё равно скучаешь».

Я смотрела на него долго.

Пальцы дрожали, сердце билось как сумасшедшее.

Перечитала, раз, другой, третий.

Потом удалила.

Но ощущение не исчезло.

Пустота сменилась жаром.

Злость и тоска сплелись в одно целое.

Да, скучаю.

Чёрт возьми, скучаю.

Но это не значит, что прощу.

Я перевернулась на другой бок, уткнулась лицом в подушку, вдохнула запах кофе и ванили, будто он всё ещё был здесь, рядом.

И вдруг поняла, что скука, не самое страшное.

Страшно то, что боль теперь, единственная связь между нами.

А за окном по-прежнему падал снег.

Тихо, медленно, будто город тоже устал спорить с зимой.

На следующее утро я проснулась от странного ощущения, будто кто-то наблюдает за мной.

Не глазами, а вниманием.

Невидимым, ощутимым, как ток под кожей.

Пошла на работу по привычке, с усталым лицом, с тем самым тупым упрямством, которое держало меня последние дни.

Но стоило войти в зал кафе, как всё внутри оборвалось.

Он сидел у окна.

Как ни в чём не бывало.

В рубашке, слегка расстёгнутой у воротника, с той же ленивой уверенностью, что всегда сводила с ума.

Перед ним, чашка американо и раскрытая книга, которую он даже не читал.

Я застыла у дверей, прижимая поднос к груди.

Чернов поднял на меня взгляд.

И всё…

Мир стал снова слишком громким, слишком ярким.

Артём чуть приподнял уголок губ, не в улыбке, в вызове.

Игра, которую я так упорно пыталась закончить, только начинается…

Вика

День был серым, как промокшая бумага.

С утра шёл мелкий снег, потом морось, потом просто холод, от которого щипало кожу. Я стояла за стойкой кафе, стирая следы от кружек и машинально слушая, как где-то рядом гудит кофемолка.

Работа перестала быть спасением, скорее, наказанием. Здесь я хотя бы могла делать вид, что всё под контролем.

Что сердце не рвётся на части… Что я не вспоминаю его взгляд каждый раз, когда кто-то произносит фамилию Чернов…

— Вишня, тебе точно нужно домой, Кристина, наш администратор, облокотилась на барную стойку.

— Под глаза крем хотя бы нанеси, ты похожа на многодетную мать, которая не спит ночами.

— Спасибо, комплимент засчитан, — пробормотала я.

— Я серьёзно, — она нахмурилась. — Сколько ты уже без выходных? Неделю? Две?

— Всё нормально.

— Конечно. Угу. Только кофе уже не пьёшь, а вливаешь в себя, как лекарство.

Я не ответила, потому что она права.

Потому что я пыталась заглушить тишину. Ту самую, что осталась после него.

Кафе постепенно пустело, за окнами темнело. Снег превращался в мокрую кашу, и люди спешили домой, кутаясь в шарфы и шапки. Я вздохнула и потянулась за шваброй, когда услышала, как скрипнула дверь.

Звук был будничный. Но почему-то холодок пробежал по коже.

Я подняла глаза… и сердце остановилось.

ОН.

Стоял у порога, будто в кадре из другого фильма.

Тот самый взгляд, немного усталый, немного опасный. Снег на воротнике пальто, пальцы сжаты в карманах.

Артём Чернов.

Я не дышала.

Он не должен был сюда приходить.

Но, Артём здесь.

— Закрыто, — выдохнула я, не узнав свой голос.