Тишина.

Я медленно поднимаю взгляд. Артём Сергеевич стоит у кафедры, руки в карманах, и будто выжидает. Взгляд тяжёлый, спокойный, но от этого не легче. От него мурашки бегут по коже.

— Подойди, — произносит он.

Не просьба.

Приказ.

Мои ноги, будто за секунду наливаются свинцом, но я всё же встаю и медленно иду вниз по рядам. Каблуки стучат по деревянному полу, отдаваясь гулким эхом. Кажется, весь зал слышит, как громко бьётся моё сердце.

В голове мелькает мысль, как я задеваю каблуком край порожка, и эпично лечу вниз.

Господи… это же будет просто ту мач…

Концентрируюсь на каждом шаге, будто я дикая кошка, вышедшая на охоту.

Благополучно добираюсь до Чернова и поднимаю на него свои испуганные глаза.

— Что… что вам нужно? — голос срывается.

— Для начала, — он слегка наклоняет голову, — чтобы вы перестали смотреть на меня так, будто я чудовище.

Снова на Вы… хм, будет смешно, если мы погорим, вы-кая друг другу.

— А разве нет? — вырывается у меня слишком резко. Словно защита, хотя я и сама не знаю от чего.

Он приподнимает бровь, но не отвечает сразу. Делает шаг вперёд. Потом ещё один. И ещё. Я отступаю, пока не упираюсь спиной в парту. Дерево холодит через ткань свитера.

— Виктория, — он произносит моё имя так, будто пробует его на вкус. Медленно, подчёркнуто.

— Я знаю, что перегнул. Но теперь это не только моя проблема.

— Вы втянули меня в это! — я сжимаю ремешок сумки до побелевших костяшек на пальцах.

— Без моего согласия!

— Согласие нужно сейчас, — его голос становится ниже, почти глухим.

— Если начнёшь отрицать, слухи только расползутся быстрее.

Я отвожу глаза. В груди всё сжимается, дыхание сбивается. Он прав, и это бесит ещё больше. В универе новости живут дольше, чем сами годы обучения здесь. А уж такая… и подавно.

— Почему я? — шепчу, глядя в пол.

Он не торопится с ответом. Подходит ближе, и я ощущаю его тепло. От него пахнет приятным парфюмом, что-то свежее, как будто морской бриз, и табаком. Голова начинает кружиться, и я боюсь грохнуться в обморок прямо перед ним.

— Потому что в тот момент я смотрел только на тебя, — добивает Артём.

Я вскидываю голову. Ошиблась ли я, или в его глазах действительно мелькнуло что-то слишком личное? Слишком настоящее?

— Я не хочу быть частью этой игры, — голос предательски дрожит.

— Поздно, — он почти касается меня взглядом. — Мы уже начали.

Отступить не выходит, за спиной парта, рядом его тень. Сердце грохочет в груди, как железнодорожный состав по рельсам…

— Так что теперь? — слова вырываются едва слышно.

— Почему просто не забыть о том инциденте… да ляпнули с горяча. Не обязательно кому-то что-то доказывать. Да, в жизни случается, что люди расстаются, но…

Он чуть наклоняется, опираясь ладонью о край парты рядом с моими пальцами. Почти перекрывает мне путь к выходу. Не прикасается, но этого и не нужно, расстояние и так ничтожно мало.

— Просто не хочу выглядеть еще большим глупцом.

— Теперь нам придётся убедить всех, что между нами действительно что-то есть, — говорит он низко, почти шёпотом.

Я чувствую, как по коже пробегает дрожь. Слова слишком близко, дыхание слишком тёплое. В зале становится душно, воздух будто сгущается между нами.

— Убеждать? — выдыхаю я. — Речь шла, только чтобы подыграть?

— Вы вообще не думали, что у меня может быть своя личная жизнь, — в груди отдает неприятной, тянущей болью.

Он смотрит прямо в глаза. Долго.

Слишком долго.

Моё сердце делает кульбит. Я хватаюсь за край парты, чтобы не показать, как меня трясёт.

— Вика, неужели ты думаешь, что я не знаю своих студентов…

Его слова звучат как приговор. Я чувствую, что выбор у меня действительно отобрали. Всё уже решено.

И самое страшное, я не уверена, что хочу выбраться из этой ловушки.

Вика

В университете нет ничего громче, чем студенческая столовая в час пик.

Гул голосов, звон посуды, стук подносов о столы и смех сливаются в сплошной шум. Воздух тянет запахом жаренных сосисок, кофе и дешёвой выпечки. Скатерти на столах чуть липкие, и кажется, что весь зал вибрирует от сотни разговоров.

Обычно я стараюсь протиснуться в очередь, схватить кофе и булочку и тихо сбежать в уголок. Но сегодня даже кофе кажется слишком крепким, а булочка застревает в горле.

Светик и Поли уже устроились за столиком у окна, машут мне, а я мечусь глазами по залу, как зверёк в клетке, и думаю, как бы раствориться в толпе, но не успеваю сделать и шага.

— Виктория, — тон абсолютно будничный, а я застываю на месте.

Голос, от которого у меня всё внутри сжимается, узнаю мгновенно.

Артём стоит прямо возле входа. Неспешный, спокойный, будто весь этот шум не имеет к нему никакого отношения. Его взгляд, тяжёлый и прямой, сразу же находит меня. И от этого сжимаются не только лёгкие, но и пальцы, вцепившиеся в поднос.

— Идём, — произносит он так, словно у нас назначена встреча, и я об этом заранее знала.

Несколько студентов тут же оборачиваются, и я ощущаю, как на спине проступает холодный пот. Шепоток мгновенно прокатывается по залу, и я слышу свою фамилию в разных углах.

Каждое произнесённое за моей спиной «Вишневская» разрезает воздух, будто ножом. Кто-то прыскает от смеха, кто-то откровенно таращится. Мне кажется, даже звон ложек о тарелки стихает.

— Я… меня подруги ждут, — лепечу я.

— Потом, — отрезает Артём Сергеевич, и легко, почти небрежно, забирает у меня поднос. Как будто так и должно быть.

Я иду за ним, чувствуя десятки взглядов, прожигающих мне спину. В груди поднимается волна раздражения, но ещё выше паники. Мы садимся за свободный столик в центре зала, на самом виду. Убежать отсюда будет невозможно.

— Это обязательно? — шиплю я, когда он ставит передо мной кружку с чаем. Чай, так чай… это уже совершенно неважно.

— Конечно, — спокойно отвечает Чернов и начинает есть, будто ничего необычного не происходит.

А мне хочется провалиться под стол. Краем глаза замечаю, как Поли кивает в мою сторону, а Светик открывает рот так, что туда легко могла бы влететь муха. В углу кто-то нарочито щёлкает камерой телефона.

Прекрасно. Моё лицо завтра украсит все чаты потока.

— Я же просила, не надо этого цирка! — шиплю, наклоняясь к нему, словно кобра, готовая ужалить.

Он даже не поднимает глаз. Просто тихо отвечает:

— Ты хочешь, чтобы они решили, будто я использовал тебя и бросил?

Я застываю. Эти слова больно режут по-живому, потому что именно этого я и боюсь.

И вдруг он откладывает вилку и поворачивается ко мне. Слишком близко. Настолько, что я инстинктивно откидываюсь назад, но спинка стула больно упирается в лопатки.

— Расслабься, — произносит Артём.

И прежде чем я успеваю возразить, он наклоняется и касается губами моего виска.

Его губы едва касаются моей кожи, короткое, невинное движение. Почти дружеское. Но внутри всё обрывается. Сердце вздрагивает, словно оно попало в пустоту, и ударилось о рёбра с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

Мир вокруг взрывается. Гул столовой исчезает, будто кто-то выключил звук. Я слышу только собственный бешеный пульс, разгоняющий кровь по венам. Этот поцелуй слишком настоящий, чтобы я могла его списать на случайность, внутри всё рушится, как карточный домик.

Когда он отстраняется, по залу прокатывается глухое «о-о-о» и перешёптывания. Кто-то тихо смеётся, кто-то с интересом щурится.

А я сижу каменная, глядя в кружку с остывшим чаем, и в голове пульсирует только одна мысль: «Ну всё. Теперь уж точно пути назад нет».

А он спокойно возвращается к еде, словно ничего особенного не произошло.

После пар я выхожу на улицу, уверенная, что день наконец-то закончился. Снег ложится лёгкими хлопьями на волосы и пальто.