Булат Окуджава Прощание с новогодней елкой Синяя крона, малиновый ствол, звяканье шишек зеленых. Где-то по комнатам ветер прошел: там поздравляли влюбленных. Где-то он старые струны задел — тянется их перекличка… Вот и январь накатил-налетел, бешеный, как электричка. Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили. Громко в картонные трубы трубя, словно на подвиг спешили. Даже поверилось где-то на миг (знать, в простодушьи сердечном): женщины той очарованный лик слит с твоим празднеством вечным. В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели чем это стала ты нехороша? Что они все, одурели?! И утонченные, как соловьи, гордые, как гренадеры, что же надежные руки свои прячут твои кавалеры? Нет бы собраться им – время унять, нет бы им всем – расстараться… Но начинают колеса стучать: как тяжело расставаться! Но начинается вновь суета. Время по-своему судит. И в суете тебя сняли с креста, и воскресенья не будет. Ель моя, Ель – уходящий олень, зря ты, наверно, старалась: женщины той осторожная тень в хвое твоей затерялась! Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови, твой силуэт отдаленный, будто бы след удивленной любви, вспыхнувшей, неутоленной. 1966
Роберт Рождественский Воспоминание о большом снеге Снег-то какой! Снег-то какой! Снег-то!.. Видно, сегодня он выпасть решил до конца. Будто бы взялся за дело неведомый Некто. Взялся, и ты уже вряд ли шагнешь от крыльца. Хлопья нечаянной вечности. Счастья простого. Ты на Земле остаешься со снегом вдвоем… Медленно-медленно. Тихо. Просторно-просторно падает снег, размышляя о чем-то своем. Он заметает неслышно все наши ошибки. Он объявляет всеобщий бессмертный покой… Вот на ладони твоей закипают снежинки. Ты улыбаешься: Надо же! Снег-то какой!.. Снег Этой ночью первый снег летел в окно. Этим утром снег идти не перестал… Так идет он, будто кто-то озорно, как бутылку, все окрестности взболтал. И не знает снег, куда лететь ему, где найти ему местечко для жилья. И забыл он, где земля, зачем земля, почему трава и зелень почему. То идет он сверху вниз, то снизу вверх — озабоченный, растерянный, чудной… Я прекрасно понимаю первый снег, потому что так же было и со мной. Время встало. А потом пошло назад! Все часы на свете канули во тьму. И забыл я, что сказать, Зачем сказать. Почему смеяться, плакать почему. Шла за осенью весна, потом – зима. Позабыл я все слова, все имена. Позабыл я даже то, как ты нужна, — ты об этом мне напомнила сама. Очень гордая, сама пришла ко мне, равнодушие обидное стерпя. На твоих ресницах тает первый снег… Что б я делал, если б не было тебя?! Зимняя любовь Слишком холодно на дворе, Зря любовь пришла в декабре. У любви зимой – короткий век. Тихо падает на землю снег. Снег – на улицах, снег – в лесах И в словах твоих. И в глазах. У любви зимой – короткий век. Тихо падает на землю снег. Вот прощаешься ты со мной, Слышу голос я ледяной. У любви зимой – короткий век. Тихо падает на землю снег. Клятвы зимние холодны, Долго буду я ждать весны… У любви зимой – короткий век. Тихо падает на землю снег. Евгений Евтушенко Третий снег Смотрели в окна мы, где липы чернели в глубине двора. Вздыхали: снова снег не выпал, а ведь пора ему, пора. И снег пошел, пошел под вечер. Он, покидая высоту, летел, куда подует ветер, и колебался на лету. Он был пластинчатый и хрупкий и сам собою был смущен. Его мы нежно брали в руки и удивлялись: «Где же он?» Он уверял нас: «Будет, знаю, и настоящий снег у вас. Вы не волнуйтесь – я растаю, не беспокойтесь – я сейчас…» Был новый снег через неделю. Он не пошел – он повалил. Он забивал глаза метелью, шумел, кружил что было сил. В своей решимости упрямой хотел добиться торжества, чтоб все решили: он тот самый, что не на день и не на два. Но, сам себя таким считая, не удержался он и сдал. и если он в руках не таял, то под ногами таять стал. А мы с тревогою все чаще опять глядели в небосклон: «Когда же будет настоящий? Ведь все же должен быть и он». И как-то утром, вставши сонно, еще не зная ничего, мы вдруг ступили удивленно, дверь отворивши, на него. Лежал глубокий он и чистый со всею мягкой простотой. Он был застенчиво-пушистый и был уверенно-густой. Он лег на землю и на крыши, всех белизною поразив, и был действительно он пышен, и был действительно красив. Он шел и шел в рассветной гамме под гуд машин и храп коней, и он не таял под ногами, а становился лишь плотней. Лежал он, свежий и блестящий, и город был им ослеплен. Он был тот самый. Настоящий. Его мы ждали. Выпал он. |