Я ударил ему лоукик в бедро левой ноги. Почти в переднюю часть.

— Мля-я-я-ть, — заорал он, как мартовский кот. — Нельзя по ногам!

— Кто сказал? — улыбнулся я. — Это не бокс, Валера, а каратэ.

— Давай дальше, — хмуро бросил он.

Дёмин уже отошёл и сидел на палубе, глядя на наш «спарринг».

— Я тебе сейчас отсушу ещё одну ногу, или эту доканаю, и потом настучу по печени. По лицу бить не буду. Оно тебе надо с разбитым лицом ходить? Подержи досочку лучше.

Я поднял клёпку и показал, как держать. Потанцевал и с подскока ударил левым боковым перевёрутым кулаком. Клёпка только хрустнула. Взял другую.

— Можешь двигаться. Только вертикально держи. Хотя… Пофигу!

Потанцевал. Бахнул, сломал.

— Впечатляет, — сказал Дёмин. — Стоячую я ломаю, но прямым ударом. Боковым промазываю. Узкая.

— Ты как? — спросил я.

— Печень на месте, — улыбнулся Дёмин. — Отпусило. Как я тебя промухал. Что-то ты слишком быстрый стал.

— У тебя учусь, — соврал я.

— Ага-ага. Ври больше. Смотрю ты свою связку блоков наработал до автоматизма. Твои руки словно сами по себе работают. Тоже займусь.

— У него, сука, такие экономные движения. Экономные и быстрые. Казалось, что ты его вот-вот достанешь.

— Руки отбил, пи*дец, — поморщился Дёмин.

Я, кстати, вспомнил, что ещё один такой же, как у Генки, револьвер, я увижу у Дёмина в девяносто шестом году. Значит у Фёдорыча — точно «железный поток».

У Дёмина была кличка — йог. Он, и вправду, практиковал йогу на очень неплохом уровне. Он был, как йог, поджар, высок, строен и курил марихуану, пытаясь достигнуть изменённого состояния разума. И в этом состоянии тренировался. У него не плохо получалось, но я такие эксперименты над сознанием не принимал и в этом наши пути расходились. Но он, как и я, был повёрнут на каратэ в своём его понимании. И в этом мы сходились и на этой почве дружили.

Оказалось, что мы выросли в одном районе и однажды, целый год, жили «дом в дом». Николай был старше меня года на четыре и конечно мы бы с ним не подружились бы тогда, даже если бы и встретились. Мне тогда было девять лет и мы снимали квартиру у семьи, где мать лечилась в ЛТП, муж пил беспросветно, дочь-восьмиклассница злоупотребляла тоже. Да и ребятня во дворе мало чем отличалась от неё, а их родители от этой семьи.

А Дёмин работал в РМУ, там, где Генка работал машинистом. Вот и увидел, наверное. Не серьёзный какой-то был Генка. Странный типок.

При вспоминании раннего детство постоянно на ум приходят строчки из песни «Я начал жить в трущобах городских».[1] Благодарю Бога, что отец получил квартиру и мы переехали на Бухту Тихую. Я потом встречался с Николаем в девяностые и вынуждено познакомился с его приятелями, жившими в его дворе. Это была настоящая организованная преступная группировка. И Дёмин был у них за старшего. Убили его. Даже с тем револьвером. У кого-то тоже такой же нашёлся. Вот и думай, нужен мне в этой жизни револьвер? В той пригодился, а в этой? Думаю…

«Лауреаты» судовой «Ленинской премии» светились и пыжились от гордости, то и дело проходя мимо портретов. Всем очень моя идея понравилась. Многие сожалели, что я раскрыл свой талант так поздно и скоро списываюсь. Меня и так-то многие знали, комсорг всё-таки, а тут здоровались буквально все. Как, ска, с деревенским гармонистом или киномехаником, у которого буквально каждый спрашивает, когда привезут новую кинокартину.

Но ничего, прошёл и апрель и, я третьего мая ждал СТР, который возвращался во Владивосток и сдав рыбу, забирал меня. Фёдорыч даже не удивился моему точному предсказанию даты моего отъезда. Он и после объявления об аварии на Чернобльской атомной станции смотрел на меня, как на «Мессию». Он просто как-то пришёл ко мне в каюту и выложил свёрток, который попросил развернуть при нём.

В свёртке оказался пистолет, похожий на «ТТ», но не «ТТ». И три ствола с разным диаметром.

— Ствол быстросъёмный. Можно быстро заменить на другой. Отработал цель и ствол выбросил.

Фёдорыч сказал, то что сказал, так буднично, словно мы обсуждаем мою рацуху.

— Всего тут три варианта стволов: под патрон 9 на 18 миллиметров, это — от пистолета Макарова, или 9 на 19 миллиметров, это под Люгер и под 7,62 на 25 миллиметров, это ТТ. Последних на складах дохринища и если, как ты говоришь, в стране начнётся хаос, затариться патронами можно будет легко. Понятно?

— Понятно.

— Магазин вмещает восемнадцать патронов 7,62 и пятнадцать девятимиллиметровых. Стволы сделаны из специальной оружейной стали. С собой привёз. Да и… Короче, есть поставки. Так что не вклинит, не бойся. Я на оружейном заводе ведь до Маяка работал. Пытался скрыться тут от деловых и расписных, да всё равно нашли. Ну, да это к делу не относится. Таких стволов ни у кого нет. Имей ввиду. Это моя личная разработка. И я про неё никому не рассказывал. Так, что, если не сдашь, на меня не выйдут.

— Постараюсь. Если пытать не будут или болталку не вколят.

— Что за болталка?

— Сыворотка правды. Говорят, есть такая.

— Говорят есть, — вздохнул Фёдорыч.

— Сколько с меня?

Токарь покрутил головой.

— Сестра и жена с детьми сейчас в Донецке. Благодаря тебе. Какие деньги? Век не расплачусь.

— Ха-ха! Постараюсь не докучать.

— Хм! Не отказываешься значит от должника?

Фёдорыч грустно улыбнулся.

— Дураком надо быть, чтобы отказаться от такого предложения.

— Тёртый ты калач, как я погляжу, Василич, а лошок-лошком поначалу выглядел.

Я пожал плечами, а третьего числа сошёл с плавбазы на СТР и через пять дней был уже дома.

Груз у меня с собой был солидный, но пришвартовались мы в Диамидовсом судоремонтном заводе, куда я вызвал такси и уже в семь часов вечера стучался в дверь общажной комнаты, куда мы с Ларисой переехали ещё в октябре, сбежав от тёщи с тестем и младшего шестилетнего Ларисыного брата Тимура, которому постоянно доставалось из-за нашего Серёжки. Была там ещё и тринадцатилетняя сестра Ларисына. То есть, у тёщи своих хлопот был полон рот, вот мы её и пожалели, съехав. И теперь «вот он я привет войска». Нарисовался дома хрен сотрёшь.

— Что за хрень, Лариса?

— Я не могу с тобой спать! Ты какой-то другой! Я тебя стесняюсь!

— Это я другой⁈ — спросил я. — Это ты — другая. Попробовала кого-то ещё?

— Не говори ерунды! Но ты не понимаешь, что такое жить красивой женщине без мужа! Тебя долго не было! Знаешь, как это трудно, когда рядом мужчины нет⁈

Я хотел сказать, что знаю, но язык не повернулся.

— Ты, будто, там себе никого не нашёл?

— Постой ка, постой ка… Что значит: «ты будто там себе никого не нашёл?» А ты, будто бы, нашла?

— Никого я не нашла. Хотя крутились всякие. Особенно на праздниках. Новый год вон праздновали. Сколько их было пьяных, а тебя не было! Приставали между прочим! Зажимали! Даже целоваться лезли! Один там был такой, Сашенька…

— Ты долбанулась? — спросил я. — Съешь лимон! Я же тебе и ему головы пооткручиваю.

— Не открутишь. Он тоже каратист!

— Охренеть! — воскликнул я и рухнул на тахту «Ладогу» лицом вниз, ударив по ней и телом и кулаками. «Ладога» всхлипнула и у неё подломились ножки. Пришлось подняться. Слёз не было, но видимо моё лицо было настолько ужасным, что жена встала на Ладоге и, держа подушку прижатой к животу, прислонилась спиной к стенке.

— Да, шучу я! — крикнула она. — Совсем с ума сошёл⁈

— Ни хрена себе, шуточки! Дошутишься сейчас у меня!

Я схватил куртку и вышел в коридор общаги, а потом на улицу.

Семейная жизнь трещала по швам. Отношения не налаживались. Перед моими глазами всплывала то Наталья, то процесс соития моей жены с кем-то ещё. Млять! Как я страдал и как я хотел удавить того себя «здешнего», который допустил срыв. Говорил же я себе, когда уходил в море. Если я вытерплю, значит и жена вытерпит. А я, сука, не вытерпел, Значит и она… Эта мысль разрывала мозг и разъедала сердце. И ведь были же жизни в которых я спокойно справился с одиночеством и жизнь наша с Ларисой не отяготилась этими разборками. Зачем мне ещё и эти «тёрки»? И так их у нас было и будет в семейной жизни предостаточно. Если я всё-таки не решусь уйти. Я-то точно не пропаду, а они? А почему они должны пропасть, если я не пропаду?