— Как у вас тут весело. Ты дискотечишь? — спросил «родной» голос.

— Так и да, — сказал я с характерным акцентом и поворачиваясь на звук.

— Как хорошо, что ты приехал, — сказала Лариса, и мы взялись за руки.

Мне даже показалось, что она сейчас подастся вперёд и поцелует меня при всех, но… Не случилось.

— Лучше бы в ЦПКТБ пошла на практику. Чертить бы научилась. А тут… Эта сайра уже по ночам снится. И запах. От меня не пахнет рыбой?

Она приникла ко мне, а потом отпрянула и со страхом заглянула мне в глаза.

— Да-а-а… Вроде, нет, — с сомнением в голосе произнёс я.

Глаза её расширились, и я обратил внимание, что веки её «затонированы» и подведены, а ресницы накрашены.

— Ты пахнешь «Елисейскими полями», — сказал я, — и прекрасно выглядишь.

Лариса вздохнула.

— Пошли, потанцуем, что-ли, — сказала она.

— Ты же не любишь быстрые зажигательные танцы.

— Не люблю, — кивнула она. — А что делать?

— Минуточку…

Я нажал на плейере меню и раскрыл список песен и композиций, выбрал, нажал «пляу». Прошёл проигрыш и Челентано начал: Su confessa amore mio io non sono piu il solo, l’unicohai nascosto nel cuore tuo una storia irrinunciabile[2]

Не знаю, почему я выбрал эту песню. Может потому что я себя вдруг почувствовал очень хреново. Не этого я ждал от нашей встречи. Хотя, ведь никто мне ничего не обещал во Владивостоке. Это я уже сам выдумал себе, пока не видел Ларису, «не весть, что». Однако, ведь ничего в отношениях не изменилось. Их просто не было, отношений-то. Сейчас можно было подумать, что в её глазах проскочило почти признание. Но тут же пока она смотрела на меня, огонёк в глазах погас. И так всегда, то потухнет, то погаснет…

Я уже привык к таким колебаниям, но это начинало раздражать. Ни два, ни полтора, ни куд-кудах, ни кукареку. То притянет, то отталкивает. Даже уже и целовались. А всё равно, буквально следующая встреча и снова всё начинай сначала.

Вот и сейчас танцуем, а будто с неживой, прости господи.

— Может она заколдованная? — подумал я. — Вон, как другие девчонки на меня реагируют. Я же нежный, млять. И сэнсорика у меня повышенная. Погладить могу, приласкать. А ей словно этого вообще не надо! Ни от кого! Или от того надо, кто недоступен. От какого-нибудь киногероя, актёра. В Абдулова она влюблена, например. Он, как раз только что в «Обыкновенном чуде» снялся. Красавчик — спору нет. Глаза такие масляные! Губы! Чувственный, как говорят, рот! У меня — точно совсем не то.

— Так, наверное, и есть, — решил я, водя туда-сюда, послушное тело. — Она ведь спокойно реагирует на мои рассказы о моих похождениях. Прямо с интересом слушает. И я ей о своих к ней чувствах не говорил. Страшно, если пошлёт меня подальше. Как-то говорила, что одна из их девчонок сказала, что я у неё, как подружка. Я ведь со всеми её подругами перезнакомился. И спокойно в их обществе находился, слушая всякую девчоночью лабуду. Там у них такие есть болтушки, что не переслушаешь, а я ничего, терпел. И даже не терпел. Мне её общество было приятным, а всё остальное воспринимается, как природный шум. Шум волн, ветра, грозы и дождя.

— Не. Что-то я сегодня не в форме. Спать пойду. Завтра пересменка. Мы в ночь выходим. А вы в утреннюю смену. Проводишь меня?

— Естественно, — сказал я. — Зачем я сюда ехал? Онли фо ю.

— Я тоже думала, что здесь мы как-то… Ну… Поймём друг гдруга… Только из-за тебя поехала. А сейчас уже жалею.

— Млять! — чуть не крикнул я. — Что произошло-то⁈ Увидела и тошнит? Я ведь тоже рыба по гороскопу. А она Лев. Самые противоречащие друг другу знаки. И притягиваются и отталкиваются. Но ведь фигня всё это! Гороскопы? Бред сивого мерина! Но…

— Отдыхай, — сказал я, отходя от двери её комнаты.

— Лорик, ты что ли? — крикнула Наташка Пайкова через закрытую дверь. — Чего шебуршишься? Нагулялась уже со своим Мишкой? Не маловато?

— Да у неё, э-э-э, эти? — хихикнула Вика. — Начались не вовремя.

— Дуры, — крикнула Лариса, мгновенно вспыхивая, что было видно даже в тусклом свете барачных лампочек, и оттолкнула меня. — Уходи! Не слушай их!

Дверь хлопнула у меня перед носом.

— Эх девки-девки… Подружки, млять, — подумал я. — Расстрелять таких подружек. Ведь специально разорались. А Лорик такой ребёнок ещё. Всего стесняется. А эти коровы! У! Пообломать бы им рога! И хвосты накрутить!

— Ага, задрать и… — хихикнул Флибер.

— Что задрать?

— Хвосты! И под хвост им, под хвост!

— Тфу, млять! Не ожидал я от тебя. Ну, ты…Как «предок» прямо.

— С кем поведёшься — от того и наберёшься, — буркнул Флиб.

Я даже не нашёлся, что ответить. Сказал, так сказал, да-а-а…

— А чего ты разнылся? Му! Хрю! — вдруг наехал на меня Флибер. — Живи, как живётся. Делай, что должно и будь, что будет. Не было ещё случая, чтобы она не выбрала тебя. Если ты выбирал её и прилагал усилия, чтобы завоевать. Но нужно некоторое время. Мы же уже об этом говорили. Не созрела она ещё. Цветок в бутоне. Просто не дай её никому сорвать. Будь всё время рядом. Именно подружкой и будь. И пусть все смеются. Понял?

— Понял. Как скажешь, — согласился я, шмыгая носом. — Но это же невыносимо! Сколько лет ждать?

— Два года, Миша! Два года!

— Но это же пи*дец! — сказал я сам себе.

— А кому легко? Кто–то и этого не знает, а просто годами добивается взаимности. Это же женщины. С ними всегда морока. Главное, в чём прелесть? Она ведь сейчас тебя совсем не воспринимает всерьёз, а значит, ты можешь позволять себе с девчонками, что угодно и даже ей рассказывать. Она так быстрее поймёт, что ты взрослый. Она ведь и сама ребёнок и тебя считает мальчиком-колокольчиком. Не готовым к супружеской жизни. И сама она не готова. И даже не думает об этом. Её подружки ссатся, как хотят замуж, а Лорик твоя с ужасом думает о супружестве. Как-то так…

— Да, ты говорил уже. Советовал. Но что-то как-то не верится.

— Уж поверь. Не ты первый и не ты последний у меня, наверное.

— Как-то это не очень оптимистично прозвучало. Ладно, пойду, посплю. Что-то уже вымотался.

Я глянул на свои «Касио».

— Ого! Одиннадцать — двадцать. Пора спатаньки.

Я нажал на плейере кнопку встроенного микрофона.

— Так, друзья мои, — сказал я. — Завтра у нас первая рабочая смена, а значит эту ночь нужно прожить так, чтобы утром не было мучительно больно просыпаться. А поэтому звучит две последних музыкальных композиции.

Я отжал кнопку микрофона и нажал «Пляу».

Работа по двенадцать часов оказалась не такой уж и страшной. Когда тебя окружают друзья — весёлые бесшабашные студенты. Нытиков, как моя Лариса, было не так уж много. В основном все шли и возвращались с работы с весёлыми лицами. Возраст такой, что ли? Когда любое дело по плечу…

Нас, как будущих механиков технологического оборудования, «прогнали» по всем процессам. Начали мы с ручной разделки рыбы, где освобождали тушку от всего ненужного. Была на заводе и аналогичная ручной — механическая процедура, но рыбьи внутренности сия машина выбирала не чисто. Приходилось укладчицам отвлекаться на удаление не соответствующим ГОСТу компонентов. Консервы сайры, между прочим, шли, частично, на экспорт. И контроль качества стоял на первом месте.

Заводов в Малокурильске было три. Они шли под номерами: девяносто шесть, двадцать четыре и семнадцать. Почему так? История умалчивала. Даже местные путались во мнениях.

Девяносто шестой — был самым большим заводом. Туда нас, Дальрыбвтузовцев, и трудоустроили. Калининградцы работали на семнадцатом, а астраханский рыбвтуз на двадцать четвёртом.

Мы, механики, вскоре взбунтовались, прося перевести нас на механизированные процессы, и нас переместили кого куда. О нас пятерых поставили на моечную машину, куда мы должны были вставлять уже закатанные и стерилизованные банки для их мойки перед этикетировкой. Тоже та ещё механизация. Как позже оказалось — когда нас провели по всем заводам — «наш» завод оказался самым «ручным», где все механизированные процессы сопровождались ручным трудом.