— Правильно! Напишу письма обеим! Ты говоришь до Киева не скоро радиация дойдёт? Значит успеют мои уехать. Главное, чтобы письмо дошло. Не поверят сразу, зато потом, когда объявят, сразу поймут, что надо уезжать. А сестра? Поверит — хорошо, не поверит, её дело! Главное — предупредить!

— Правильно! А игрушку?

Токарь сначала глянул на меня косо, потом развернулся ко мне всем телом.

— Если это правда, я тебе такую игрушку сделаю, что закачаешься.

— Ха! Не успеешь! Я уже третьего уйду на СРТМе.

— Откуда такая уверенность? — удивился токарь.

— Оттуда! — хмыкнул я.

— Одна-а-ко, — проговорил Тимофеич и снова закурил.

Что Генка делает револьвер я узнал случайно. Увидел, что он из куртки достаёт что-то завёрнутое в тряпицу, а тряпица возьми и раскройся. А под тряпицей стальная поверхность характерной для ствола формы. НУ, то есть просто ствола, как части оружия. Почему я смог сразу определить, что это ствол, не знаю. Может быть по реакции Генки. Сообразительный я был малый. Хотя, почему был. Я и остался сообразительным и с мгновенной реакцией. Даже в «здешнем» институте здешний «я» брал не знаниями, а сообразительностью. Особенно на предметах по специальности. Хотя и не только.

И Генка сознался, показал, я удивился, а потом присутствовал при испытании, когда стальная самодельная пуля пробила пятисантиметровую доску, отчего-то металлического отрикошетила и прострелила токарю штаны и мошонку, не повредив, правда сами яички. Тогда токарь с психу, выбросил револьвер за борт и пошёл сдаваться медику, сообщив ему, что сел на электрод, которым наплавлял вал. Медик — кореец Киохан, только хмыкнул и прооперировал бедолагу. Разбираться, чем и кто пырнул токаря, он не стал.

Потом токарь был вынужден собрать ещё один револьвер, потому что Генка «подтянул Тимофеича за базар», пригрозив в Находке поставить того на ножи, если ствола не будет.

Что и как было дальше я не знал, так как из стажёров перешёл в механики и от Генки съехал в каюту на палубе выше. Теперь мне вспомнилась та история, и я подошёл к токарю с подобным вопросом. К моему удивлению Тимофеич отреагировал на просьбу спокойно. И я предположил, что у того процесс налажен и уже имеются заготовки.

Металл на плавбазе имелся любой. Как в отливках, так и в изделиях. Например, списанное оборудование в моём цеху: немецкие морозильные шкафы «Линды». С них мы много чего пооткручивали. Вот двадцатимиллиметровой толщины нержавеющая станина агрегата и пошла, по словам Генки, на сам ствол.

Точила поэкспериментировал с закалкой, и, «процементировав» металл в небольшом электро-горне с, хе-хе, «турбонаддувом», добавив углерода, сумел ствол нормально закалить. На сколько выстрелов его хватит, кто знает, но оружие стреляло, как говорил Генка, нормально. Мелкашечными патронами стреляло.

Зачем мне ствол, я не думал, но его наличие меня бы в этом мире успокаивало, думал я. Промолчав про цену, токарь сказал, что у него работа и включил станок. Поняв, что сделка заключена, я вышел в цех и вышел через него в кормовую надстройку, где была столовая команды, библиотека, кинозал, где каждый вечер крутят фильмы. На самом верху надстройки имеется волейбольная площадка, огороженная высокими трубными стойками с натянутой между ними сетью. На этой площадке я «здешний» занимался спортом, да. Вот туда я и двинулся, на ночь глядя.

На площадке, освещённой ходовыми огнями, я выполнил хейяны и несколько высших ката. Тело было неплохо подготовлено. Я только немного добавил в работу таза и выполнения блока гедан барай. Тут я его, почему-то, выполнял с разворотом корпуса во фронт, а не повёрнутым против блокирующей руки. Странно, кто это его так научил? Хм! Похоже — Жлобинский.

И другие блоки у «здешнего» меня были хороши, но выполнялись с прямо развёрнутым корпусом. Странно. С развёрнутыми хикитэ плечами, локоть свободной руки уходил по дуге вокруг тела, усиливая блок, свободная рука заряжалась для следующего удара или блока. Одновременно уменьшалась площадь «мишени». Тело посопротивлялось немного и сдалось, побеждённое моей матрицей. В целом своим выполнением комплексов я был удовлетворён, как и техникой ударов руками и ногами. В кирзовых сапогах ноги слушались не очень, но «здешний» я ноги к сапогам вполне себе приучил, а я только подкорректировал, взяв их матрицей под особый контроль. Скорость ударов не была запредельной, как у меня прежнего, но вполне достаточной, для обычного каратиста уровня коричневого пояса. Есть куда расти, хе-хе… Сейчас мои мышцы как перестроятся! Ух!

Удовлетворённый собой «здешним», я как можно дольше поотжимался от палубы. Получилось отжаться сорок раз.

— Нормально для такого тела! — решил я. — Количество отжиманий дело наживное, ха-ха.

Поприседал на одной ноге, держа другую «пистолетом»… Тоже ничего себе. Тридцать раз… Хорошие ноги у меня «здешнего». А по внешнему виду не скажешь. Вспомнил, что здешний я не любил «тягать железо», опасаясь лишится скорости, и работал только с телом, отжимаясь, приседая и подтягиваясь. Хотя, какая разница? И так тоже можно мышцы «забить» если не растягивать их.

Посмотрел на часы время подбиралось к полуночи. А с полуночи до четырёх была вахта третьего помощника капитана Сергея Николаевича Наботова — первейшего тут на базе у меня корефана. Потом, с четырёх часов до восьми, стоял вахту четвёртый помощник со старпомом. Старпом часто на вахту приходил и уходил досыпать, поэтому я и в это время мог заходить на мостик и «отвлекать» друзей от вахты.

Особо я их не отвлекал. Мы обычно стояли у лобового стекла рубки, вперившись в чёрную даль, иногда облагодетельствованную точками ходовых огней. Стояли и хлебали чай с печенюшками, позаимствованными штурманами в своём буфете.

Как-то в этом рейсе, когда мы только свершали переход из Владивостока в Южно-Курильскую ивасёвую экспедицию, проходя Сангарским проливом, я первый увидел странные огни, движущиеся синхронно и пересекая наш курс. Судно, судя по хорошей скорости должно было проскочить между ними, но я обратил внимание Наботова, что огни движутся с одной скоростью. Тот глянул в радар и заорал:

— Лево руля, машина — самый малый!

Оказалось, что мы шли, как раз в борт огромному парому. Пролив-то был между островами Хоккайдо и Хонсю. Вот такие дела, да-а-а…[1]

В цеху делать было нечего. Пока ничего не сломалось можно расслабиться, а Мостовой и Панин знали, где меня искать. Да исправятся они без меня в любом случае, если что. Это если вдруг в нескольких местах одновременно «жахнет», тогда да… А транспортёрную ленту поменять, редуктор или какую другую поломку, они и без меня устранят.

В столовой попил чаю с хлебом и маслом, как раз что — то типа обеда для ночной вахты, и пошёл на «мост».

— Всем доброго времени суток! — поздоровался я. — Привет, Серёжа!

За руку мы не здоровались. Пройдёшься по судну, подержишься за поручни, и руки мыть нужно. Поэтому мы друг с другом порешали, что ручкаться не будем.

— Привет! — сказал Наботов растягивая «е».

Он был родом из Латвии, окончил там мореходное училище и распределили его во Владивосток. Отец у него был русским, мать — латышкой. Жил в городе Лиепае. Говорил он по-русски как и мы, но чуть-чуть растягивал конечные гласные.

— Готов к четверному?

— Готов. Наварили, наготовили, как на свадьбу. Ночью перед днюхой девки обещали целый противень минтая под маринадом приготовить.

— Какие девки?

— Мостовая, да Басова.

— Ты Наталью склеил, что-ли? — удивился Наботов.

— С чего взял? Она же замужем. У неё муж в промах. Щирый[2] бандера. Что я сумасшедший?

Наботов скривился.

— Да, ладно! Если бы не моя Натаха, я бы с Басовой замутил.

— Жениться тебе надо, — сказал я.

— Ага! На ком? Чтобы она на берегу хвостом крутила?

— На Ворсиной и женись. Вместе будете деньгу зашибать.

— Да, пи*длявая она, как магнитофон на девятнадцатой скорости. Её же хрен остановишь. Только и радости, что на вахту свалить.