Три положенных года, после института, я тут уже отработал. В восемьдесят третьем закончил, как все. С обычным синим троечным дипломом, хе-хе… Разгильдяй был здешний я. Не любил учиться. В праздности время проводил, гадёныш. Прогулки по девочкам едва не довели меня до цугундера. Чуть не вылетел из института после третьего курса. Ударился в бизнес, то есть в фарцовку, музыку, танцы-манцы в ДК «Ленина», где играл в Балладе Сашка Гончаров. Связался там с плохой компанией, и могли бы посадить, да. За групповой грабёж…

Обо всём этом я думал, когда проснулся и лежал на своей постели один одинёшенек. Наталья вымотала меня и убежала, накинув шёлковое платье-халат, завязывающееся на хитрый пояс и завязку. Кстати с ней я попробовал ранее не знакомую мне позу она на боку а я сидя. Интересный эффект глубокого проникновения, да-а-а. Век живи-век учись. И, наверное, в закромах предка таких, неизвестных мне поз, имеется предостаточно, но не копался я в его памяти, ища информацию о них, хе-хе, о позах.

— Ну да ладно, — сказал я сам себе. — Э-э-э-х… Тут такая жизнь ожидается, что мне самому нужно позу удобную подбирать.

Умылся оделся в рабочую одежду: штаны, сапоги кирзовые, рубашка в клетку, свитер водолазный, рабочую тужурку и телогрейку. На голову вязанную шапку. Мало того, что зима на улице, так ещё и в цеху не май месяц. В простом рыбном холодно, а в моём морозильно-фаршевом стоят открытые морозильные шкафы, где в противнях морозится минтай, сдавливаемый морозильными плитами, по которым протекает хладоген — аммиак.

Мало того, что в «моём» цехе всегда дубак, там ещё и пар стоит такой, что в двух шагах нихрена не видно. Водой орашаются противни с замороженными блоками и они (блоки) отлипают от противня и «легко» вколачиваются. Потом блоки орошаемые холодной водой глазуруются и упаковываются в ящики, а ящики отправляются по конвейерам в трюма с температурой минус тридцать. Три этажа трюмов, между прочим.

Это всё действо я увидел, спустившись в «свой» цех. Увидел и ох*ел! Другого слова не скажешь.

— Да, здесь туберкулёз подхватить, как два пальца…

Проходя мимо конвейера, по которому двигались противни с блоками, я потрогал воду, которой орошают противни. Горячая, млять.

— Как тут не быть пару? Блок с температурой минус двадцать, а его поливают почти кипятком.

Противни шли без крышек, а поэтому рыба из него выдавливалась при сжатии морозильными плитами и мороженный блок из противня выходил плохо. Вот его кипяточком и обдавали. Без крышек процесс шёл быстрее, да, и кипятком было эффективнее, тоже да. А итог — «запарильня» в цеху, с которой не справлялась никакая вентиляция.

Прошёл в «слесарку». Помещение для нашего обитания находилось в дальнем правом углу цеха возле люка в трюмные отделения за прямоугольной железной, естественно, дверью, имеющей скруглённые углы. В помещении два с половиной на четыре метра меня ожидал лёжа на красном дерматиновом диване, стоящем слева от входа — Сергей Мостовой, а на железном табурете справа сидел Витя Панин. Сергей был двадцати шестилетним амбалом под два метра ростом и сто двадцатью килограммами мышечной массы. Виктор — худосочным мужичком алкашного вида лет сорока. Это были мои, млять, слесаря. Нормальные, между прочим, слесаря! Своё дело они знали хорошо. Правда, были ленивы, как два оленя. Особенно Сергей Мостовой, задававший тон не только у нас в службе, но и имевший солидный авторитет по всей плавбазе. Уголовный, между прочим, авторитет. Мостовой был родом из Ростова и имел недавно погашенную судимость.

Справа от входа стоял железный стол — верстак, а за диваном и за табуретом по обе стоны стояли железные полки с разным инструментом и запчастями, возвышавшиеся почти до самого потолка — метра на четыре.

Увидев меня, Сергей сел, сбросив ноги в сапогах на палубу и убрав подстеленную под сапоги тряпку. Он был «жутким» аккуратистом. Всегда был одет в чистую робу, брал грязные пальчиками, причём его мизинцы при этом оттопыривались так, что выгибались назад. Распальцовкой он обладал, да. Поначалу грузил меня «блатными делами», но я его переборол. Или он сдался? Поддался, скорее.

— Михал Васильевич! Присаживайтесь.

Мостовой был всегда ко мне уважителен. Кхм! Сейчас всегда, но поначалу… Тоже, но издевался. Кхе-кхе… У этого «я» такие психологические «баталии» вспоминались, что, ого-го.

— Что-то вы припозднились. Вячеслав Сергеевич возмущён был донельзя. Завтра обязательно доложит на разводе, что вы опоздали.

— У «нас» со сменщиком тёрки? — удивился я и усмехнулся. — Так это для нас естественная среда обитания.

Мне почему-то даже повеселело.

Я внимательно осмотрел помещение.

— Что это вы, Михал Васильевич, — настороженно пробасил Мостовой и нахмурился, — словно в первый раз всё видите. У нас же приготовления к торжественному событию? Мы правильно понимаем?

Он переглянулся с Панниным.

— Ты про мой день рождения? — спросил я и вздохнул. — Естественно. Надо прилов прошерстить на тему осьминогов, крабов.

— Вы там самогоночку не выпили ещё?

— Как можно, Сергей Викторович? Вы же знаете, что в меня в одного не лезет.

— Зато не в «одного», влазит — будь здоров. А напарник ваш? Не подменил самогон водой?

— Горбачёв, что ли? Он же вообще не пьёт.

— Не пьёт только филин, и то, потому, что магазины ночью закрыты, — буркнул Панин. — Ревизию надо бы сделать и пробу снять.

— Не ребята, — покрутил я головой и улыбаясь. — Если бы я оставил банки здесь, то вы бы пробу стали снимать ещё неделю назад. И ничего бы не осталось.

— Михал Васильевич! Вы жестокосердный начальник. Нам же знать, что оно есть, невыносимо для сердца и для души. Надо бы снять пробу. Мы же его так и не распробовали.

— Распробуете ещё. Вам три литра на двоих выходит.

— Это вы всех своих гостей посчитали? — озабочено спросил Панин. — Ну к чему так много иметь друзей? Лезгин каких-то… Их то зачем?

— Не их, а его. Бригадира нашего. Он меня на своё домашнее вино приглашал. Ему из дома в грелке присылали.

— Представляю, какое там было вино, — скривился Мостовой.

— Ну, да… С вкусом грелки, ха-ха, — хохотнул я. — Но меня убеждали, что это вкус их гор.

— Ага. Нефти, — хохотнул Мостовой. — Э-э-э-х… Там бы вина попить. Или на худой конец в Крыму…

Он мечтательно закатил глаза…

— Пива бы сейчас. Даже того, которое привёз Василич, в ноябре, сейчас бы выпил.

— Да и выпили, ха-ха! Молодец, Михал Василич, уважил тогда коллектив. Зауважали… Э-э-э… В смысле, ещё больше зауважали.

Я отмахнулся, снова и снова удивляясь, как моя матрица вживается в новый образ.

— Где журнал?

Мостовой двумя мальцами взял с полки над его левым плечом вахтенный журнал ипередал мне.

— Та-а-а-к… Обслуживание работающих механизмов. Ремонт редуктора зип… Ремонт ленты подающего конвейера номер один. Замена гидроцилиндра шкаф номер девятнадцать. Ремонт гидроцилиндра в зип. Ремонт насосной станции номер два. Да что это у них?

— Это у них Коля Галушка гонит, — сказал Витя Панин. — Сергеич же не вахтит, он у своей днём ночует. Вот Коля и пишет, нам в укор. Что мы бездельники. А у нас всё работает и ни одного ломанного редуктора в зипе.

— Сплюнь, Виктор Николаевич, — попросил я.

— Ты бригадира предупреди, раз уж на день рождения позвал, чтобы не ломали ничего ни сегодня ни завтра, ни, тем более послезавтра, — сказал Мостовой.

— Правильно, — кивнул головой Панин. — А то давно команду «газы» не отрабатывали.

— Логично! — кивнул я головой, посмотрев на висевшие противогазы. — Давненько не бегали затаив дыхание.

Промы, когда надоедало им работать, подставляли под кривой патрубок плиты морозильного шкафа лом и включали гидроцилиндры на опускание. Патрубок ломался и аммиак под давлением вырывался наружу. А мы, почуяв характерный «аромат» хватали противогазы и затаив дыхание бежали на выход из цеха. Ну или надевали противогазы и степенно покидали помещение цеха, попутно проверяя, не осталось ли кого из живых в каком-нибудь закутке… Обычно, промы выходили заранее, но бывало всякое. Лёху-фаршевика я вытаскивал на себе собственноручно.