— Всё так? — спросил Андропов — Судоплатова.

— Всё так, Юрий Владимирович. Ваш переход в генсеки пройдёт без запинки. Через должность секретаря ЦК по идеологии, как и планировали. Горбачёва снимаем, вас ставим. На него уже насобиралось, э-э-э, прошу прощения, дерьма достаточно, чтобы вымарать не только его. Не оправдал он возложенного на него высокого доверия.

— Что там у него? — спокойно спросил Андропов.

— Вы знаете, что первый холодный[1] вербовочный подход британцами сделан ещё в семьдесят первом году, когда он был первым секретарём Ставропольского крайкома. Тогда же ему открыли счёт в Лондонском банке.

— Ну… Мы знаем, какие это были британцы, — усмехнулся Андропов.

— Однако, с третьего намёка он согласился работать именно на британцев и проверил счёт в банке на предъявителя во время поездки в Бельгию куда он сопровождал партийную делегацию.

— Да-а-а… Удивительный тип, — сказал Андропов. — Рассказывали мне, как он зажигательно «разъяснял» ситуацию у нас бельгийским коммунистам, яростно и красочно описывал «битву за хлеб»… Шутили, что бельгийцы понимали его без перевода. Он явно выделялся на фоне других своей неординарностью, страстью — изменить, поправить, улучшить, организовать, «дать импульсы», «раскачать» людей. И в то же время, спокойно пошёл в банк и проверил наличие счёта.

— Да. В семьдесят пятом в Бонне он уже прямо воспользовался счётом и, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью, купил и привёз в Союз драгоценное колье ценой в пять тысяч марок, оформив его чеком, как бижутерию, ценой в двадцать марок. Негласную экспертизу мы делали.

— Помню-помню…

Андропов в задумчивости помолчал минут пять и сказал.

— Всё! Согласен! Леонид Ильич, я знаю, готов к пенсии. Ждёт, как говорится, не дождётся. Всё, товарищи, работаем по плану «Б».

— План-то составлять? — спросил Судоплатов.

— Конечно! И обязательно согласуйте с Хулиганом отправку наших людей в семидесятый год. Подкорректировать операции с золотом надо обязательно.

Я дождался, пока Судоплатов и Дроздов выйдут из кабинета Андропова и доберутся до Лубянки, где, попрощавшись, разделятся. У Павла Анатольевича в этом здании имелся собственный кабинет, полностью защищённый от прослушивания. Но я не собирался с ним общаться в его кабинете.

— Ещё раз здравствуйте, Павел Анатольевич, — сказал я, видя, что нисколько не напугал старого диверсанта тем, что «выдернул» его из удобного кресла, где Судоплатов расположился и расслабился.

— Здравствуй-здравствуй, Хулиган, — усмехнулся он. — Кто бы сомневался, что ты не удовлетворишься беседой на четверых. Всегда стремился к конкретике и определённости.

— Конечно. Считаю, что нам нужно определиться. Не любил никогда, когда меня играют втёмную.

— Да, кто же любит? Как догадался?

— У меня сейчас много возможностей. Я же говорил про интернет… Ну и… Долго рассказывать. Есть возможность подсматривать и подслушивать.

Судоплатов вскинул брови.

— Но на вас я работать не буду, сразу предупреждаю. У меня не тысяча рук и глаз, — соврал я.

— Не верю, ну, да, ладно…

Судоплатов пожал плечами и улыбнулся.

— Спрашивай, — сказал он.

— Рассказывайте, — сказал я. — Всё по порядку.

— Это долго, — хмыкнул Судоплатов. — Хотя… Здесь, ты говоришь, можно находиться сколько угодно?

Я кивнул.

— Это где мы?

— Это мы в моём «феодальном замке».

— А кто эти китайцы?

— Так… Люди, решившие переехать сюда, чтобы жить свободной жизнью.

— И служить тебе?

— Мне слуги не нужны. Они мои наёмные работники и за работу получают хорошую зарплату. Могут в любой момент вернуться назад в Китай, или на Тайвань. Пока не хотят. Будете обедать?

— Очень проголодался, — не стал ломаться Судоплатов.

Он и здесь сидел в удобном кожаном кресле. И я сидел в таком же. Я люблю хорошую кожаную мягкую мебель.

— Вы предпочитаете мясо, рыбу или морепродукты? Здесь водится отличная кефаль. А в открытом море полно крабов и моллюсков. Они их добывают, приводят в товарный вид, разделывают, морозят например, а я выкупаю. Я покажу, какие тут у меня линии по переработке рыбы и морепродуктов.

— Давай рыбу и морепродукты, но лучше не кефаль, у неё речной привкус, а хорошо прожаренного лосося.

— И жульен из гребешка?

— Отлично! Чай покрепче и лимон.

— Это я помню.

Подозвав рукой ближайшую «куню[2]», я быстро сказал ей, что мы хотим, и она убежала на кухню.

Мы сидели на открытой веранде и наслаждались боржомом и хорошей погодой. У нас стоял ноябрь. Тут начинался июнь. Я асинхронизировал наши миры. Своим летом я и так мог покупаться, а зимой очень удобно отдыхать здешним летом. Тут были люди, которые знали меня и выполняли мои поручения, и я не мог то и дело возвращать в прошлое этот мир.

Пока мы ждали обед, Судоплатов начал рассказ. Было очень интересно, и я даже подумал, что когда-нибудь напишу о его «приключениях» книгу. Но главное в его рассказе было то, что он сразу подготовил несколько записок с пророческими предсказаниями будущего. Прямо не одну-две, а много. На каждое событие — своя записка.

Это он, по сути, в нашем мире создал ту разведсеть, которая выкрала секрет атомной бомбы. И не только этот секрет, между прочим.

В том мире, куда попал Павел Анатольевич в своей второй жизни, он не только создал разведсеть в два или три раза «плотнее» и «шире» предыдущей, но и сделал из неё нечто похожее на тайный орден. Причём его разведсеть распространялась не только на зарубежные страны, но и на СССР.

Дело в том, что я, зная его биографию, отправил его не в тридцать седьмой год, а в тысяча девятьсот четырнадцатый, когда он поступил учиться в городскую школу. В июне девятнадцатого года он ушёл из Мелитополя вместе с полком Красной Армии, был воспитанником полка, участвовал в боях. Позже попал в плен, бежал, оказался в занятой белыми Одессе, где беспризорничал, подрабатывал в порту. После занятия города красными вновь вступил в РККА. С двадцать первого года служил в Особом отделе стрелковой дивизии, сначала телефонистом, потом — шифровальщиком. Затем продолжил службу в губернском отделе ГПУ. С двадцать второго года служил в пограничных войсках.

— Ты знаешь, у меня очень неплохо получалось идти проторенным путём, — воодушевлённо рассказывал Судоплатов. Кое что, я конечно, подзабыл, но память как-то сразу возвращалась, как только я начинал заниматься тем, что делал раньше. Шифрование, например, мне далось так легко, что меня чуть не назначили руководителем курсов, и я кое-как отнекался. И вербовка… Как у меня получалась вербовка! Я начал вербовать очень рано. К моменту моего назначения в тридцать втором году в Москву в отдел кадров ОГПУ у меня уже была хорошая сеть осведомителей внутри системы.

— С тридцать третьего я постоянно находился в командировках за границей. Там тоже продолжил собирать компромат и вербовать, вербовать, вербовать. Причём, сначала против советской власти, так как играл роль оуновца, а потом, после ликвидации в тридцать восьмом Коновальца, за советскую власть. Причём, тех же самых людей. Ха-ха… На серьёзном компромате, какая разница⁈

— После возвращения в тридцать восьмом году, мне удалось вывести из разряда обвиняемых нескольких сотрудников иностранного отдела и «раскрыться» перед Берией в качестве провидца. Берии, когда его назначили руководителем Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, попали мои запечатанные в конверты аналитические записки, которым, как раз подошёл срок «реализации».

Благодаря им и разговору с Берией Судоплатова не репрессировали за связь с «врагами» народа, хотя пытались. Даже исключили из ВКПБ.

Берия способности предсказывать события удивился, но до конца в исключительность Судоплатова не поверил и назначил того Главой особой группы для организации разведывательно-диверсионной работы на территории, временно оккупированной немецко-фашистскими войсками, разрешив комплектовать её за счёт ранее репрессированных специалистов-разведчиков.