Удивление прозвучало слишком явно. Дэвид рассмеялся, чуть смутившись:

– Ха-ха, когда народу много, мы уходим в ближайшую забегаловку.

Так в этом складе и впрямь не разместить толпу – разве что на коробках сидеть. В тесном помещении Фонда воздух пахнул старой бумагой и металлом картотек. Стопки папок тянулись выше человеческого роста, проходы между шкафами напоминали узкие улочки старого города, где каждый неверный шаг грозил обрушить бумажный завал. В таком месте едва ли могла кипеть работа, а уж принимать гостей – и вовсе безумие.

– Не приходила мысль снять что-то просторнее? – прозвучал вопрос, пронзивший гул тишины.

– Зачем? И этого хватает, – отозвался Дэвид без тени сомнений.

Хватало ему – но не остальным. По лицу собеседника всё было ясно. Дэвид рассмеялся открыто, почти звонко, и вдруг рассказал: раньше Фонд занимал помещение в четыре раза больше нынешнего, но, едва взяв руководство на себя, он сознательно перебрался сюда. Вот почему мебель и стеллажи стояли плотными рядами, будто вбитые в коробку.

– И зачем же такие муки добровольные? – последовал вопрос.

Спина Дэвида распрямилась, голос зазвучал с твёрдой уверенностью:

– Фонд живёт на пожертвования. Тут ни к чему излишества.

Гордость сквозила в каждом слове. Но где кончалось бережливое благородство и начиналась нелепая аскеза? Рабочее пространство, пусть и минимальное, не роскошь, а необходимость.

– Ах, но в мире нет роскоши дороже, чем пространство, – усмехнулся Дэвид. – Аренда бьёт сильнее любой люксовой вещи.

Честность его звучала почти обезоруживающе, но в этой честности крылась и беда: теснота мешала делу. Решение назрело само собой. Бумага зашуршала, когда на стол лег чек – обещанные четыре миллиона долларов, срок выплаты которых подходил к концу. Замороженные Джерардом средства уже давно были разблокированы, и теперь деньги можно было передать.

– Как же быстро летит время…, – пробормотал Дэвид, уставившись на цифры. Пальцы скользнули по бумаге, словно по чему-то нереальному. – Не верится.

– Можешь проверить в банке, – прозвучал ответ спокойно.

– Нет, дело не в этом…, – его голос дрогнул. Улыбка получилась неловкой, короткой, и вдруг глаза наполнились влагой.

– Знаешь, сколько Джесси и я сумели отложить за четыре года до встречи с Шоном? – спросил он, будто сам себе.

– Сколько?

– Пятьсот тысяч.

Сумма, растянутая на четыре года, выглядела жалкой тенью возможного. Сто двадцать пять тысяч в год – скромный результат для фонда, зависящего от пожертвований.

– Ха-ха… Такое чувство, будто в лотерею выиграл, – тихо проговорил Дэвид, прижимая чек к ладони.

Скромность в его словах чувствовалась неподдельная. Но сравнение невольно резало слух: ведь там, где за годы едва наскребли полмиллиона, всего за полгода вместе с Рейчел удалось вложить двенадцать раз больше. Понимание этого объясняло его слёзы лучше любых слов.

В воздухе, густо насыщенном запахом пыли и старой бумаги, повисла неловкая тишина. Дэвид всё ещё держал в руках первый чек, словно боялся, что тот вот-вот растает. Но оставлять его в состоянии самодовольного аскета было нельзя. Партнёрство требовало иного – размаха, уверенности, пространства для роста.

На стол лёг ещё один листок с голубыми волнистыми узорами. Чернила на нём ещё блестели влажным следом, а звук отрывного края разрезал воздух тонким хрустом. Сумма – два миллиона.

– Для чего это? – голос Дэвида прозвучал сдавленно, будто горло пересохло.

– Для нового офиса, – последовал твёрдый ответ. – Чтобы помещалось не меньше десятка сотрудников.

Глаза Дэвида забегали, ресницы часто моргнули. Потом он резко вскинул ладони, словно отгораживаясь:

– Нет! Того, что ты дал, более чем достаточно! Эти деньги нужны исследованиям, а не кирпичам и стеклу! Мы и так работаем с волонтёрами….

– Волонтёры не заменят штатных специалистов, – прозвучало уверенно, без тени сомнений. – Нужно минимум десять постоянных сотрудников. Иначе не справиться.

– Десять?.. – голос Дэвида дрогнул, в нём сквозила растерянность.

Тонкие морщины на его лбу собрались в тугой узор, в глазах появилась тревога. Пришло время выложить заготовленное предложение.

Воздух будто стал плотнее, когда разговор повернул на новый путь.

– Нужно основать компанию, – прозвучало спокойно, но твёрдо.

– Компанию? – в голосе Дэвида слышалось искреннее недоумение.

– Да. И руководить ею должен ты.

***

Фонд Каслмана оставался некоммерческой организацией – и в этом крылась главная проблема. Все переведённые сюда средства выглядели простыми пожертвованиями. Пока это не имело критичного значения, но вскоре ситуация изменилась бы. С появлением хедж-фонда вопрос встал бы ребром: кто согласится вкладывать миллиарды ради того, чтобы те растворялись в пожертвованиях?

Выход напрашивался сам собой.

– Нужно создать компанию с ограниченной прибылью, – пояснение прозвучало размеренно, почти назидательно.

– С ограниченной… прибылью? – переспросил Дэвид, словно пробуя слова на вкус.

– Да. Она сможет вести коммерческую деятельность, но прибыль будет ограничена определённым порогом. Всё, что выше – пойдёт в материнский фонд.

– Так вообще можно?.. – в его голосе колебался скепсис, а лицо вытянулось в недоумении.

Модель казалась ему слишком необычной. Но она уже существовала – пусть ещё не здесь и не сейчас. В памяти всплывал пример NexGen AI, некоммерческой организации, основанной ради создания безопасного и полезного искусственного интеллекта. Едва они вывели на рынок свои языковые модели, как открыли дочернюю компанию с ограниченной прибылью – чтобы привлечь инвесторов, не изменяя главной миссии.

Ту же схему предстояло перенести в сферу редких заболеваний.

– Представь группу, которая создаёт искусственный интеллект, – объяснение продолжалось в полутоне. – Сначала они работают как некоммерческая организация….

Приводимый пример был завуалирован, будто речь шла о гипотетической ситуации. Но для Дэвида, всё ещё сбитого с толку, даже такая форма была проще для понимания.

В тесном, перегруженном бумагами кабинете, где сквозь щели в полках пробивался тусклый свет, разговор становился всё более тяжёлым. Дэвид, растерянный, покачал головой:

– Может быть, в области искусственного интеллекта это и возможно – там виден потенциал для бизнеса. Но ведь фонд Каслмана – это другое…. Какая тут прибыльность?

На его лице читалось сомнение, но в ответ прозвучал уверенный голос:

– Не всё так однозначно. Сами по себе лекарства и правда могут оказаться убыточными. Но есть процессы, сопутствующие поиску лечения. Их вполне можно превратить в коммерческую деятельность.

– Какие именно? – глаза Дэвида сузились, в них сверкнула искра любопытства.

– Например, работа с биообразцами. Представь: весь цикл по их получению и обработке можно превратить в отдельную услугу, доступную не только исследователям, но и крупным медицинским центрам.

Сначала в его взгляде мелькнуло недоумение, но затем понимание вспыхнуло, как электрическая искра. Дэвид прекрасно знал, что такое биообразцы. Уже сейчас фонд вёл исследования на материале, который пациенты щедро жертвовали после обострений болезни. Каждая пробирка с кровью, каждая полоска ткани становилась маленьким ключиком к разгадке.

Процесс, однако, был сложным и изматывающим. Пациенты могли дать согласие, но дальше начинались бюрократические стены: звонки в больницы, проверки, транспортировка, хранение. Сам Дэвид месяцами выбивал разрешения, договаривался с врачами, следил за каждой пробиркой, словно за драгоценностью.

– Смысл прост, – объяснение прозвучало спокойно. – Коммерциализировать этот процесс. Наладить сеть сотрудничества с ведущими клиниками, чтобы каждый редкий случай не растворялся в архиве больничных лабораторий. Получение образцов станет системным.

– Но ведь пациентов с болезнью Каслмана очень мало…, – возразил Дэвид, всё ещё не отпуская сомнения.