— Объясните, мисс Колесникова, на основании каких KPI вам был начислен бонус в пять миллионов долларов? Ваша работа заключалась в общении с журналистами? Не многовато ли для болтовни?

Она пыталась сохранять спокойствие, говорила о росте капитализации, о предотвращённых убытках. Но каждый её аргумент следователь встречал язвительной ухмылкой. «Удобно, да? Назначить себе вознаграждение за „спасение“ компании, которую ваш… покровитель и довёл до кризиса».

Вероника вышла из кабинета с трясущимися руками. Она чувствовала себя грязной, оплёванной. Вернувшись в квартиру, она молча прошла в душ и простояла под ледяной водой десять минут, пытаясь смыть с себя это ощущение.

Орлов ждал её в гостиной. Он видел её состояние.

— Всё, хватит, — заявил он, его голос был как сталь. — Я прекращаю это дело. Сейчас же.

— Как? — устало спросила она, закутываясь в халат.

— Есть люди. Влияние. Я заплачу, надавлю, но это прекратится'.

И тут в Веронике что-то взорвалось. Вся накопленная усталость, унижение и ярость вырвались наружу.

— НЕТ! — крикнула она так громко, что он отшатнулся. — Нет, Александр! Ты не будешь этого делать!

— Ты с ума сошла? Они тебя растерзают!

— А если ты вмешаешься, они скажут, что ты меня покрываешь! Что это доказывает нашу вину! Что я и впрямь просто твоя содержанка, которую ты отмазываешь деньгами и связями! — её голос срывался.

— Я не позволю им это сказать! Я сама себя защищу! Законно! Через суды, через адвокатов! Я докажу, что каждый цент моего гонорара был заработан!

Они стояли друг напротив друга, как два врага. В его глазах бушевала буря. Он видел её боль, но и её невероятное, упрямое до безумия достоинство.

— Это моя война, Александр! — страстно говорила она, подходя к нему вплотную. — Алёна бьёт по мне, чтобы добраться до тебя. Но я не твое слабое место! Я твой союзник! Так относись ко мне как к равной! Дай мне сражаться!

Он схватил её за плечи. — Я не могу смотреть, как они тебя унижают! — прорычал он, и в его голосе впервые зазвучала неподдельная, животная боль.

— А я не могу позволить тебе решать все мои проблемы! — она вырвалась из его хватки. — Я прошла через ад пресс-конференций и проверок не для того, чтобы теперь прятаться за твоей спиной! Если мы партнёры, то будь партнёром, а не опекуном!

Их спор длился до глубокой ночи. Это была самая жестокая ссора за всё время их отношений. Они бросали друг в друга обвинения, больные и точные. Он говорил о её безрассудстве, она — о его жажде контроля. Они ранили друг друга, потому что боялись. Он — потерять её. Она — потерять себя в нём.

Под утро они замолкли, измождённые, сидя в разных углах огромной гостиной. Между ними лежала пропасть непонимания.

Вероника первая нарушила тишину. Её голос был хриплым от слёз и крика.

— Ты знаешь,что самое страшное? Что она может быть права. Не в том, что я — аферистка. А в том, что наша разница… она не в возрасте. А в опыте. Ты привык всё покупать и всё контролировать. А я привыкла выживать. И сейчас твой инстинкт — купить мне безопасность. А мой — выжить, доказав свою правоту. Мы говорим на разных языках.

Орлов поднял на неё глаза. Они были красными от бессонницы.

— И какой же выход?— спросил он устало.

— Выход — найти переводчика, — она слабо улыбнулась. — Ты доверяешь моему профессионализму?

— Безусловно.

— Тогда доверься мне и в этом. Дай моим адвокатам вести дело. Не вмешивайся. Обещай мне.

Он долго смотрел на неё. И видел не испуганную девушку, а ту самую Веронику, которая когда-то влетела в его кабинет с кофе и объявила о своём плане спасения.

— Хорошо,— сдавленно сказал он. — Обещаю. Но если они перейдут черту…

— Тогда мы ударим вместе, — закончила она. — Но по нашему выбору. И по нашим правилам.

Он подошёл к ней, опустился на колени перед диваном, на котором она сидела, и положил голову ей на колени. Этот жест полной капитуляции и доверия тронул её больше, чем любые слова.

— Прости,— прошептал он. — Я просто… я так боюсь тебя потерять.

— Я знаю,— она запустила пальцы в его волосы. — Я тоже. Но иногда, чтобы не потерять, нужно отпустить.

На следующий день Вероника с новой силой погрузилась в борьбу. Она встречалась с адвокатами, собирала документы, готовила иск о клевете. Орлов сдержал слово. Он наблюдал со стороны, его челюсть была сжата от напряжения, но он не делал ни одного звонка, не предпринимал ни одного шага.

И произошло удивительное. Лишившись его гиперопеки, Вероника расцвела. Она вела себя на допросах с холодным, яростным достоинством, которое заставляло даже самого язвительного следователя смягчаться. Она не просила пощады. Она требовала справедливости.

А вечерами они зализывали раны. Говорили. Учились слушать друг друга. Эта атака Алёны, направленная на то, чтобы их разлучить, парадоксальным образом, сделала их связь глубже. Они прошли через гнев и боль и вышли на новый уровень — уровень настоящего партнёрства, где уважение к силе друг друга было важнее желания защитить.

Как-то раз, просматривая документы, Вероника нашла старую фотографию. Молодой Орлов, лет тридцати, на стройке своего первого завода. Он был в каске, заляпанный грязью, и улыбался такой же яростной, бесшабашной улыбкой, которая сейчас была у неё.

Она показала ему фото.

— Смотри,— улыбнулась она. — Мы с тобой не так уж и отличаемся. Ты тоже когда-то был дерзким метеоритом.

Он посмотрел на фото, потом на неё.

— Да,— согласился он. — Просто я уже забыл, каково это — быть им. Спасибо, что напомнила.

И в этот момент она поняла, что они выиграют. Не потому, что он — могущественный Орлов. А потому, что они — команда. И против этого у Алёны не было оружия.

Дело о «завышенном гонораре» медленно, но верно начало разваливаться. Адвокаты Вероники, вооружённые кипами документов, отчётами о росте капитализации и показаниями независимых экспертов, выстроили несокрушимую оборону. Прокуратура, не ожидавшая такого яростного и грамотного отпора, начала сдавать позиции. Слухи о том, что дело сфабриковано, поползли по коридорам власти.

Именно в этот момент Алёна нанесла свой последний, отчаянный удар. Он был направлен не в Веронику, и не в Орлова, а в самое больное место — в память о его отце.

Основатель «Орлов Групп», Виктор Орлов, начавший с нуля и построивший империю, был для Александра неприкасаемой фигурой. Его портрет висел в кабинете, его принципы были святы.

В одно утро в нескольких жёлтых изданиях вышла статья под громким заголовком: «Наследник империи Орловых предал заветы отца: компанию спасает сомнительный пиар, а не честная работа».

В статье, написанной в язвительном тоне, цитировались «воспоминания современников» о том, как старик Орлов «гнул спину на заводе» и «презирал трепотню и манипуляции». Проводились прямые параллели между его «суровой честностью» и «пиар-клоунадой» Вероники. Завершалось всё намёком на то, что Александр «забыл, чему учил его отец, променяв дело жизни на юбку авантюристки».

Когда Орлов прочёл это, он не сказал ни слова. Он сидел за своим столом, сжимая распечатку так, что костяшки пальцев побелели. Его лицо было страшным в своём ледяном спокойствии. Вероника, наблюдавшая за ним, почувствовала животный страх. Не за себя, а за него. Это была та рана, в которую нельзя было совать нож.

— Александр… — тихо начала она.

— Молчи, — его голос прозвучал тихо, но с такой силой, что она замолчала. — Ничего не говори.

Он встал, подошёл к портрету отца и долго смотрел на него. Потом повернулся. В его глазах горел холодный, абсолютный огонь решимости.

— Всё. Игра окончена. Она перешла все границы.

— Что ты собираешься делать? — спросила Вероника, боясь ответа.

— То, что должен был сделать давно. Публично. Без права на помилование.

Он отдал несколько тихих, чётких распоряжений по телефону. Через час его пресс-секретор объявил о срочной пресс-конференции, посвящённой «будущему 'Орлов Групп».