— Знаешь, о чём я думаю? — тихо сказала она.
— О том, что пора бы уже эту оранжевую лапу выкинуть наконец? — пошутил он.
— Нет. Я думаю о том, что Алёна была не совсем не права.
Он насторожился,подняв бровь.
— Она говорила, что ты не вынесешь привязанности. Что это для тебя слабость, — продолжила Вероника, глядя на него. — А посмотри сейчас. Ты несешь на руках спящего ребёнка, пьёшь чай в кресле-руке и носишь браслет из розовых бусин. И выглядишь при этом абсолютно счастливым.
Александр помолчал, его взгляд стал мягким. Он посмотрел на Анну, потом на Веронику.
— Она была права только в одном. Привязанность — это слабость. Но только если ты боишься её. А если принимаешь… она становится самой большой силой. Я не стал слабее, Вероника. Я стал… другим. Более живым.
Он встал, подошёл к ней, наклонился и поцеловал её в макушку, а потом нежно коснулся губами лба спящей дочери.
— Это лучшее, что со мной случилось. Лучше любой сделки. Лучше любой победы.
Он выпрямился и посмотрел на дождь за окном.
— Ладно, хватит сантиментов. Раз дед везёт книжки, надо срочно достроить тот кукольный домик. А то опять будет читать нотации о мужской ответственности.
Вероника смотрела, как он уходит в свою мастерскую — бывшую гардеробную, которую он собственными руками переоборудовал в столярную. Он теперь с упоением мастерил игрушки для Анны, и это зрелище — могущественный Орлов, сосредоточенно выпиливающий лобзиком окна для кукольного домика — всегда вызывало у неё приступ нежности.
Анна во сне улыбнулась. Вероника прижалась щекой к её мягким волосам, закрыла глаза и слушала. Стук дождя по стеклу. Ровное дыхание дочери. И доносящийся из мастерской мерный скрип пилы. Это была музыка её жизни. Не идеальная, не похожая на ту, что она себе представляла. Но она была её. Их.
И она поняла, что самая большая победа — это не разрушить крепость, а превратить её в дом. Со всеми его трещинами, с его дурацкими креслами-ладонями, с его запахом свежей стружки и детского шампуня. И самое большое счастье — это не страсть, не азарт борьбы, а вот это простое, тёплое, непрерывное настоящее.
Она открыла глаза, посмотрела на фотографию в рамке. Двое смеющихся людей, выходящих из театра. Они и не подозревали, какое удивительное будущее их ждёт.
«Спасибо, — мысленно поблагодарила она ту дерзкую, напуганную и безумно смелую себя, что когда-то влетела в кабинет к строгому незнакомцу. — Спасибо, что не испугалась».
И, прижимая к себе дочь, она знала — не испугалась бы снова.