Крик последнего солдата разорвал тишину, как ржавым ножом по живому. Этот вопль вонзился в душу Людвига Булавкина, словно проклятие, от которого не укрыться. Но крик оборвался слишком быстро, словно его перерезали грубой рукой. Повисла зловещая пауза – а потом снова донёсся леденящий душу звук: гулкий звон цепей, волочащихся по камням и корням, как если бы сама земля тащила свои кандалы. Монстр уже гнался за ними.

Людвига охватило отчаяние. Лёгкие горели, сердце колотилось, но паника толкала его вперёд. Мелькнула мысль – подставить Любовь Синявину, сбить её с ног, как он поступил с тем неудачником. Но женщина уже успела убежать слишком далеко, и ему оставалось лишь скрежетать зубами и глотать пыль.

Вдруг впереди раздался голос, резкий, как щелчок затвора:

– Кто идёт?!

Булавкин, задыхаясь, всмотрелся в просвет между стволами и увидел тёмный силуэт. Человек стоял прямо на тропе: на нём была чёрная, до скрипа чистая форма, а в руках поблёскивал пистолет.

– Монстр! Позади! Там чудовище! – завопил Людвиг, захлёбываясь страхом и слюной.

Чёрная фигура махнула рукой. Из-за деревьев, словно из воздуха, вышло ещё два десятка вооружённых людей. Их сапоги глухо хрустели по подмёрзшей хвое, и каждый шаг отдавался у Булавкина в коленях. Целый взвод – слаженный, холодный, как стальной механизм.

Командир, идущий впереди, сдержанным голосом приказал:

– На колени! Руки за голову!

Булавкин рухнул на влажную землю, колени больно ударились о корни. Грязь липла к штанам, но он даже не заметил. Он знал – ослушайся, и его прошьют пулями. Теперь его судьба была в чужих руках.

А за спиной грохот цепей нарастал, становясь всё ближе и ближе. Воздух словно сжимался, наполняясь металлическим звоном и запахом ржавчины, будто монстр тащил за собой полмира.

Когда же из тьмы наконец вырвалась эта неведомая тварь, ведущий солдат тут же рявкнул в переговорное устройство на шлеме:

– Подтверждаю побег подопытного! Срочно пришлите подкрепление! Всем открыть огонь!

Лес разорвали очереди. Автоматы загрохотали, как громовые раскаты, вспышки выстрелов метались между стволов, а запах жжёного пороха накрыл всё вокруг, перебивая сырость хвои.

Полный взвод – тридцать человек – стоял в боевом порядке, как оловянные солдатики в руках ребёнка, только здесь каждая фигура дышала, двигалась и была вооружена до зубов. Вся их мощь могла в любой момент обрушиться на цель: автоматы, гранатомёты, тяжёлые стволы – всё это могло вспыхнуть разом, сметая противника, словно лавина. Даже дикие звери, почуяв их, пятятся назад, не решаясь броситься в атаку – слишком явственно пахло свинцом, маслом и порохом.

Но и с такой силой в руках они не чувствовали себя спокойно. Как только речь зашла о встрече с тем самым "Подопытным", бойцы без колебаний запросили подкрепление. Словно знали: даже тридцати стволов может оказаться мало, чтобы справиться с ним. В их голосах не было ни бахвальства, ни уверенности – только холодное понимание, что этого врага они в одиночку не одолеют.

Булавкин и Синявина сидели на земле, колени упирались в холодную грязь. В воздухе стоял едкий запах порохового дыма и прожжённой резины. Откуда-то сзади доносились резкие, обжигающие слух выстрелы – короткие очереди, словно сухие хлопки бичей.

Солдат, не тратя лишних слов, резко дёрнул автоматный ремень на плече и достал пластиковые чёрные хомуты. Сухой треск застёжек, будто хрустнул сухой сук. Запястья сдавило так плотно, что белая кожа тут же пошла красными полосами. Любовь вздрогнула от боли, Людвиг скрипнул зубами.

Боец действовал отточенно – за пару секунд он обшарил карманы, проверил ремни, ощупал их так, словно это были мешки с картошкой, а не люди. Никаких вопросов, ни слова – просто сухая механика. Убедился, что оба неопасны, и тут же, словно они и не существовали, отвернулся и пошёл назад, к своей группе.

Остальные бойцы тоже не обращали на них внимания. Словно они были пустым местом. Каждый солдат выполнял своё – движения синхронные, холодные, выверенные. Гулкие шаги сапог, щёлканье предохранителей, короткие команды – вся сцена напоминала работу хорошо смазанного механизма. Ни одной лишней эмоции.

Вдруг кто-то пробормотал, заглушая треск выстрелов:

– Что это у него там за надувная пластиковая кукла за спиной болтается?..

И почти сразу в наушниках прорезался чей-то резкий голос:

– Подопытный ушёл на девять часов! Повышенное внимание группе в этом секторе! Повторяю, цель ушла на девять часов!

Голос хрипел в наушниках, и от этого казалось, что напряжение повисло в воздухе густым, едким дымом, который давил на грудь сильнее, чем запах пороха.

Подопытный явно не собирался испытывать судьбу и мериться силой с целым взводом, вооружённым и сплочённых так, что земля дрожала от одного их шага. Он предпочёл исчезнуть в тени, уйти вглубь, пока не станет слишком поздно.

Булавкин в тот миг ясно понял: сравнивать боевую мощь войск Консорциума с частной армией – всё равно что сопоставлять небо и землю. Даже беглый взгляд показывал, что наёмные войска больше походили на неопрятную свиноферму, тогда как силы Консорциума были отточены, как клинок из закалённой стали.

Людвиг ощутил, как сердце болезненно сжалось в груди. Он всерьёз опасался, что Консорциум убьёт его на месте – и никаких разговоров. Ведь и Косой, и Журавлёва не раз описывали этих людей как безжалостных демонов. Но реальность оказалась иной: его лишь связали вместе с Любовью Синявиной, не нанеся вреда.

Эта простая деталь принесла облегчение, почти физическое. Тяжесть, давившая на плечи, стала чуть легче. "Значит, жить пока можно…" – промелькнуло у него в голове.

Но покой длился недолго. Лес содрогнулся от отчаянных криков, эхом прокатившихся между тёмных стволов. Голоса солдат, гневные, сорванные, полные боли. Людвиг похолодел: значит, даже такая сила наткнулась на отпор.

***

Косой тем временем затаился в чаще, прилипнув к сырым кустам, будто сам стал частью этого леса. Влажные листья холодили кожу, на пальцах оставался терпкий запах зелёной смолы. Где-то в траве зашуршало – к нему ползла сороконожка, блестящая, словно вылепленная из чёрного лака. Одним точным движением Ярослав пригвоздил её кинжалом к земле – тихий хруст, будто сломали тонкую веточку.

Он был облачён в чужую военную форму – камуфляж мертвеца, на чьё тело он наткнулся недавно. Это была не бедность и не привычка копаться в тряпье – просто зелёно-бурые пятна ткани помогали скрываться куда надёжнее, чем его собственная одежда. С такой маскировкой он растворялся в листве, становился тенями.

Скоро послышались шаги – ритмичные, тяжёлые, сапоги били по земле так, что гул отдавался в корнях деревьев. Совсем близко взвод Консорциума вызывал помощь, крики и треск радиостанций переплетались с грохотом выстрелов.

Для Ярослава это был шанс. Лучший из возможных. Пока внимание было приковано к атаке, где-то на краю периметра появлялись бреши. Стоило только шагнуть в них – и можно ускользнуть из смертельной петли.

Когда он и Хромов расходились, они не обговаривали встречи. Молчаливо решили: каждый сам за себя. Их силы – куда надёжнее чужого плеча рядом. И, главное, доверия не было.

Даже когда рядом была Журавлёва, союз держался только потому, что все трое сдерживали друг друга. Но стоило ей исчезнуть – связка тут же рассыпалась, будто сделанная из стекла.

Ярослав задержал дыхание. Влажный воздух жёг лёгкие, на языке чувствовался привкус земли и пороха. Он ждал, когда солдаты пройдут мимо. И только тогда двинулся – мягко, стремительно, почти неслышно.

Консорциум, казалось, знал куда больше, чем Хромов. Они знали, с каким именно чудовищем имеют дело. "Подопытный?.. – мелькнуло у Ярослава. – Что, они и правда выращивали монстров в глубинах гор Урала?"

Мысль показалась липкой и отвратительной, но размышлять было некогда. За то короткое время, что он пробирался сквозь заросли, ему дважды едва не пришлось столкнуться лицом к лицу с другими взводами. Те двигались на зов о помощи, вцепившись в автоматы. Но удача пока была на стороне Ярослава – он успевал скользнуть в сторону, раствориться между стволами, как тень.