– Учитель, а кем вы были до того, как решили учителем стать?

Вопрос повис в тишине, только ветер стукнул незакрытой створкой окна.

Учитель прищурился, губы его дрогнули в лёгкой, почти ностальгической улыбке.

– Солдатом, – коротко ответил он.

Лёха оторопел. У него даже глаза округлились так, что стали походить на два медных пятака. В голову никогда не приходило, что их строгий, но по-своему добрый наставник когда-то держал в руках оружие и шагал в строю.

– И чего ж вы не продолжили службу? – всё-таки решился он уточнить, хотя голос у него слегка дрогнул.

Учитель помолчал. Секунды тянулись мучительно долго. Только слышно было, как где-то за забором тявкнула собака, а в классе от сквозняка зашелестели пожелтевшие тетради.

– Потому что война не спасёт человечество, – наконец произнёс он, тихо, словно самому себе.

Слова эти повисли в воздухе тяжелыми каплями, словно осенний дождь, и пробрались прямо под кожу.

– Так вы уйдёте? – спросил Лёха почти шёпотом, хотя сам знал ответ.

Учитель кивнул. – Да. На северной границе меня всё ещё ждут.

И в эту минуту Лёха понял: всё, что они видели и пережили рядом с ним – лишь короткая остановка. Учитель никогда не собирался задерживаться надолго. Даже если бы не случилась сегодняшняя заваруха, его дорога всё равно тянулась куда-то дальше.

– А зачем вам туда? На эту границу? – не отставал Лёха, и в его голосе теперь было что-то детское, почти упрямое.

Учитель посмотрел вдаль, словно сквозь стены школы, туда, где чёрным бархатом лежали горы Урала, и сказал:

– Потому что этот мир... меняется. Мне нужно быть рядом с теми, кто ждёт меня.

Лёха хотел спросить ещё, но сам замолчал, потому что в памяти всплыло то утро. Учитель тогда стоял у окна, глядя на небо, по которому тянулись сизые облака, и задумчиво произнёс:

– Иногда кажется, будто ветер несёт запах севера… и зовёт обратно.

– Весной на северной границе снег и лёд ещё не тают, – тихо сказал учитель, глядя куда-то поверх голов. – Там нет ни кустика, ни травинки. Только желтая земля, да песчаные бури, что режут лицо, как наждак. Снег там лежит огромными пластами – белый, до боли в глазах. И среди этого белого человечество кажется таким… одиноким.

Он говорил негромко, словно сам для себя, но слова его резали душу. Описывал он всё мрачно, почти безысходно, но в голосе звенела тоска, будто та земля и вправду звала его обратно.

Проныра, слушая его, вдруг понял: только сейчас до него дошло, почему учитель тянется туда, на север. Потому что он сам оттуда родом. И даже если место это пустынное и жестокое, в сердце оно остаётся родиной.

– А что там, на северной границе? – вдруг спросил Лёха, пытаясь хоть как-то разрядить атмосферу.

Учитель улыбнулся уголком губ, и морщины у глаз стали чуть мягче. – Там есть сигареты. Так что не бойся. Никто не посмеет со мной что-то сделать. Они не станут устраивать глупостей – просто отправят обратно в крепость 178.

Лёха кивнул, будто соглашаясь, хотя внутри всё переворачивалось.

"Значит, всё, – мелькнула мысль, – в городе больше не будет учителя…"

Он вдруг представил, что теперь Ярослав не сможет вечно ныть, что домашка не сделана, и никто больше не будет мучить их бесконечными заданиями. Казалось бы – радоваться надо. Но почему-то от этой мысли в груди стало пусто и холодно. Радости не было вовсе.

Тем временем Лев Станиславович Ланский сидел на заднем сиденье своего черного внедорожника. Салон был душный, пахло дешёвой кожей, бензином и едва уловимым ароматом дорогих сигар. Он тяжело дышал, словно воздух давил ему на грудь. В руках – спутниковый телефон, антенна торчала криво, и каждый его щелчок отдавался металлическим звоном в тишине.

– Эй, учитель появился! – выдохнул он в трубку.

На том конце воцарилась пауза. Даже сквозь потрескивание связи было слышно напряжённое молчание.

– Это проверенные сведения? – наконец спросил хрипловатый голос.

– Пока нет, подтверждения ещё нет, – раздражённо бросил Ланский, вытирая ладонью вспотевший лоб. – Но если это правда... стоит ли убрать его? – В его голосе сквозила неуверенность, которую он отчаянно пытался скрыть. – Скажи мне, почему этот парень выбрал именно мою территорию, из всех возможных мест?

Он говорил так, словно учитель был для него куском раскалённого железа, который никто не хотел держать в руках.

Снаружи, за мутным стеклом внедорожника, гремели военные моторы. Ветер гнал по базе сухую пыль, она царапала металл, вонзалась в ноздри, оставляла на губах солёный привкус.

Обычно Лев Станиславович улыбался так, будто с ним можно было договориться о чём угодно – и люди верили, расслаблялись. Но те немногие, кто знал его близко, понимали: под этой вежливой маской скрывалось то же безумие, что и у его младшего брата. Оба они были толстокожими, с чёрными сердцами, равнодушными к чужим судьбам.

Если бы Лёха услышал этот разговор, он бы всерьёз испугался за учителя.

На другом конце провода голос после короткой паузы произнёс:

– Убить его?

– Да, – Ланский ухмыльнулся, прижимая телефон к уху. В этой ухмылке не было ни капли тепла. – Это уникальный шанс!

– Многие уже узнали, что он всё ещё жив, верно? – голос на другом конце связи звучал низко и холодно, будто сквозь потрескивание эфира пробивался скрип несмазанной петли. – Тебе не кажется, что если убьёшь его сейчас, эта проклятая банда из Крепости 178 может даже бросить свои стены и явиться к тебе за местью?

Лев Станиславович Ланский вздрогнул, словно в салон внедорожника ворвался сквозняк. Ладони его вспотели, спутниковый телефон чуть не выскользнул.

– Я смогу всё устроить без шума, – упрямо пробормотал он, проводя рукой по влажному лбу.

– В этом мире нет стен, которые нельзя пробить, – гулко отозвался собеседник. – Отправь его обратно в Крепость 178. Пусть охраняет Северную границу – так для нас куда выгоднее. Даже если ему суждено умереть… только не от руки нашего Консорциума и уж тем более не от твоей.

– Но, если однажды он…, – Ланский запнулся.

– У нас всегда будет возможность убрать его. Сейчас пусть другие ломают себе голову, – голос на другом конце был твёрд, словно удар молота. Потом собеседник на мгновение замолчал, словно прислушивался к чему-то постороннему. – Кстати, я сейчас в горах Урала. Слышал ли ты о беженце из твоего города по имени Ярослав Косой?

У Ланского закружилась голова, и он чуть не поперхнулся слюной.

– Тот, что продаёт лекарства?!

Теперь уже собеседник удивился:

– Тот, что продаёт лекарства? Кто продаёт лекарства?

– Никто, – поспешно ответил Ланский, голос его дрогнул. – Так что ты там нашёл в Урале? Знаешь, я только дня два назад узнал, что старик из нашей Крепости 334 тайком отправил туда отряд частников. Маскировались под охрану торгового каравана – ну прямо детский сад. Жаль, конечно… мне нравилась та певичка, что с ними поехала. Пропадёт ведь там, наверняка сгинет в этих горах.

– О, певица, о которой ты говоришь, ещё жива, – собеседник вдруг усмехнулся, и сквозь треск эфира пробежал неприятный смешок. – Значит, Косой – тот самый, что лекарства толкает. А певица – это Любовь Синявина. Но вот кто такая Ярослава Журавлёва?

– Журавлёва?.. – Ланский нахмурился, почесал переносицу. – Первый раз слышу это имя. Ну так что, удалось найти что-то в Урале?

– Я почти нащупал исследовательскую лабораторию, сохранившуюся ещё со времён до Катаклизма, – голос звучал сдержанно, но в нём дрожала едва скрытая жадность. – А ты, братец, займись-ка чем-нибудь попроще в Крепости 334. Не задавай мне таких вопросов, понял?

– Оу…, – Ланский замолк, опустил глаза. В любой нормальной семье старший брат держал бы власть в руках. Но у Ланских всё было иначе: Лев Станиславович перед своим младшим выглядел скорее мальчишкой на побегушках.

– И ещё, – голос в трубке снова окреп. – Сколько времени прошло с тех пор, как Синявина стала певицей в вашей крепости?