Косой скосил глаза на говоривших. В его взгляде было презрение и холод. Эти уроды даже не скрывали, что считают себя вне опасности – будто всё страшное осталось позади. Смешно. И мерзко.

Они болтали, как будто сотни мёртвых, оставшихся в городе, их не касались. Будто смерть соседей – лишь шум за окном. Большинство беженцев из города такими и были: ожесточённые, озлобленные, привыкшие жить по принципу "лишь бы меня не тронули". Никто не оплакивал погибших, никто не думал о том, что кто-то только что потерял родных.

И, честно говоря, им было бы плевать и на смерть "важных людей" в крепости. Многие, если копнуть глубже, так вообще радовались бы – втайне желали, чтобы сильные и богатые тоже легли в землю.

Только те, кто потерял близких буквально несколько часов назад, выглядели по-настоящему убитыми. Они шли с пустыми глазами, словно внутри всё перегорело.

Из четырёх сотен беглецов почти половина были женщины. Они теперь смотрели на мужчин совсем иначе – настороженно, с тревогой. Многие только что осиротели или овдовели, и каждая понимала: опасность теперь может прийти не только извне.

– Ярослав, может, пойдём на шахту и хоть немного передохнём? – с беспокойством спросила Лариска, хватая его за рукав.

Косой покачал головой:

– Нельзя нам с ними держаться. Ночью, когда будем отдыхать, беда всегда первым делом идёт на шумную толпу. А ещё хуже – эти же люди могут обернуться для нас бедой.

Лариска даже вздохнула с облегчением.

– Правильно. У нас есть своя еда, не переживай. Я слишком хорошо знаю этих подольских. Им доверять – всё равно что сесть к волку в зубы.

– Верно, – кивнул Косой. – Толпа – не защита, а обуза.

Он бросил взгляд на Лёху:

– Спрячь ствол.

Проныра молча кивнул и убрал пистолет под куртку. В городе Косой стрелял, когда пришлось убрать соглядатаев, и хоть там был хаос, слух о выстрелах всё равно мог дойти до лишних ушей. Лишнее внимание сейчас не нужно. Люди могли и не рискнуть отнять оружие, но попытаться подстроить ловушку – это запросто.

– Работяги на заводе, может, и не знают, что город пал, – тихо сказал Косой. – Почувствовали землетрясение – да. Но что крепости больше нет, им знать неоткуда.

Мысль тревожила его. Очаг подземного удара был в горах Урал, волна шла на сотни километров. В голове невольно вертелся вопрос: не развалились ли вслед за 334-й крепостью и соседние – 333-я и 289-я?

Ближе к полудню колонна выбившихся из сил людей вышла к шахте. И тут их встретила новая картина: корпуса шахты и общежития рухнули, будто из глины слепленные. Меж развалин копошились рабочие – управляли экскаваторами, выдёргивали балки, разгребали пыльные завалы.

Когда они заметили приближающуюся толпу, то замерли в недоумении. А услышав, что крепости больше нет, так и вовсе остолбенели. В воздухе повисла тягучая тишина. Для них рушился смысл всей работы. Ведь если крепость в руинах – кому теперь нужен этот песок, кому нужны станки и добыча?

Большинство беглецов, едва добравшись до территории шазты, попадали прямо на землю. Камни больно врезались в колени, руки дрожали, дыхание сбивалось, будто в грудь насыпали горячего песка. Люди были настолько вымотаны, что даже страх перестал толкать их вперёд. Решили: хоть здесь, возле развалин пердприятия, можно передохнуть – вон и рабочие остались, значит, еда какая-никакая будет.

Кто-то поначалу тянулся за Ярославом Косым, но, увидев, что основная масса осела на месте, замедлил шаг. Толпа всегда казалась надёжней – пусть даже толпа испуганных и озлобленных. В итоге с присоединившимися рабочими число людей выросло до шести сотен душ.

Ярослава это не тронуло – он и не оборачивался. Лишь вскинул голову к небу: солнце уже клонится, оставалось часа два, может три до темноты. Для него этого времени хватало, чтобы ещё оторваться подальше от суетливой толпы.

– Ну нельзя ли хоть чуть передохнуть?! – заныл Даун, волоча ноги и шаркая по щебёнке.

Ответа от Косого не последовало: за дело взялся сам старик Ван. Ладонь звонко опустилась на голову сыну.

– Сказано шагать – шагай! Хватит нудить!

После чего Ван виновато усмехнулся и развёл руками перед Косым:

– Он же ещё сопляк. Не принимай близко к сердцу.

– Всё нормально, – Ярослав покачал головой. В его голосе не было ни раздражения, ни злобы. – Я помню, что мы с Лёхой обязаны тебе. Так что не беспокойся.

Даже если Даун продолжит плеваться словами, Ярослав всё равно доведёт его до 289-й крепости. Для него это было решением, а не настроением.

Он сделал ещё несколько шагов, оглянулся на своих спутников и добавил:

– Потерпите немного. Найдём укромное место – остановимся. Но перед сном каждому нужно как следует размять мышцы. Иначе завтра ноги откажут, даже если беда сама придёт за вами лично.

Эти слова звучали жёстко, но в них была правда – и горькая, и выстраданная. За годы выживания Косой знал, как тело ломает усталость, и как важно гнать из мышц тяжёлую, пульсирующую боль.

Позади, у фабрики, люди сидели прямо в пыли и смотрели на удаляющиеся фигуры Косого, Лёшки и остальных. Кто-то усмехнулся:

– Ну и дурак этот Косой. Загонит своих насмерть.

– А старик Ван…, – протянул другой, сплёвывая серую пыль. – Умным казался, хозяином лавки был, уважение имел. А тут – пошёл за сопляками.

– Когда он так нервно рванул вначале, я думал: ага, опасность за нами. А теперь-то что? Никого ведь! – хмыкнул третий.

В темноте кто-то шепнул:

– Ван ведь лавкой много лет крутил. Деньги должны быть. Забрал, небось, добро с собой.

– И эта Лариска с ними…, – сказал ещё один.

– Даже не думай, – оборвали его с насмешкой. – У Косого и Проныры стволы. Ты не заметил?

– Да чего пугаться-то! Нас сотни, а у них одна железяка! Сколько у него пуль-то?

– Ну так иди первым, – отозвался чей-то голос с ледяной усмешкой.

Снова повисла тишина. Все понимали: хоть у Ярослава и горстка патронов, но у них всего одна жизнь. Первым сунься – и станешь трупом.

Косой не ошибался: это была просто толпа. Толпа без воли и без смелости.

– Ладно, хватит языками чесать. Ночуем тут. Завтра с утра – снова в путь, – махнул рукой один из мужиков.

И всё вроде стихло. Но с наступлением ночи, когда кто-то уже прикорнул на твёрдой земле, воздух прорезал протяжный вой. Далёкий, холодный, до дрожи в позвоночнике. Волки.

В одно мгновение все подскочили на ноги. Женщины жались друг к другу, мужчины хватали палки и железяки. В глазах каждого отражался страх: звери были ближе, чем хотелось бы.

И вдруг стало ясно – ночь спокойной не будет. Они прекрасно знали, насколько страшна волчья стая, и всё же никто не ждал услышать её вой именно здесь, на голых песках, рядом с руинами шахты.

Протяжный, тянущийся сквозь ночь вой дрожал в воздухе, будто тонкая струна. Он то нарастал, то падал, словно звери переговаривались между собой. По звуку было ясно: хищники уже совсем близко – три, ну может пять километров. Для волка это всего ничего, один бросок.

– Бегите! – завопил кто-то сиплым голосом, захлёбываясь паникой. – Чёрт возьми, я и подумать не мог, что мы встретим их здесь!

– Нужно было держаться Косого! – выкрикнул другой, едва не плача. – Чёрт, надо было идти с ним!

Паника словно вспыхнула костром: десятки людей рывком поднялись с земли. Но стоило сделать шаг, как будто земля вцепилась им в ноги. Сухожилия свело, мышцы налились свинцом, боль пронзила каждое волокно. За день бегства их тела выжаты досуха, и теперь они отказывались повиноваться. Кто-то рухнул обратно на землю, хватаясь за икры, будто их жгло раскалённым железом. Кто-то, заскрипев зубами, пытался подняться вновь, но ноги дрожали и складывались, как у пьяного. Запах пота и страха повис над толпой, тяжёлый, вязкий, словно сырая шерсть.

А вой тем временем множился. Теперь он звучал с разных сторон – длинный, протяжный, хрипловатый. Волки сжимали кольцо. Люди вдруг ощутили: бежать уже поздно.